Очаг и орел

— Хорошо, что у вас такие длинные волосы. Большое удобство для спасателей, — он посмотрел на свои руки. Несколько длинных золотистых волосков прилипли к ним. Незнакомец снял их, пристально рассматривая.

— Странный цвет. Трудно ухватить его, — сказал он задумчиво.

Эспер встала на ноги. Ей было неприятно, что на ее волосы опять обращают внимание, но этот человек только что вытащил ее из воды, и она думала, что прежде всего надо поблагодарить его.

— Вы спасли мне жизнь, сэр, — сказала девушка. — Не знаю, как и благодарить вас. Я — Эспер Ханивуд и живу в этом городе. Если я могу как-то...

— Можете, — сказал решительно ее спаситель. — Стойте там, где сейчас стоите, мне нужно нарисовать вас. Я начал, когда вы бродили по воде, но так даже лучше. Сейчас ваша одежда мокрая, и я вижу линии вашего тела.

Девушка вновь покраснела и разозлилась. Тогда он вдруг улыбнулся и добавил:

— У вас красивое тело. Вы действительно красавица.

У Эспер от изумления открылся рот. Она подозрительно посмотрела на этого парня. Он улыбался, но в улыбке его насмешки не было — она излучала теплоту и дружелюбие. Его белые зубы удивительно контрастировали с темной кожей лица. Он подобрал свои рисовальные принадлежности и потребовал:

— Смотрите на море, вон на ту скалу, голову слегка поверните ко мне. А не могли бы вы снова так же подоткнуть юбку, чтобы я увидел ваши ноги?

— Нет, — вскричала Эспер, — ни за что!

Незнакомец пожал плечами, ничего не сказав. Он взял уголь и начал рисовать.

Она стояла, повернувшись как он просил, глядя на «утес на полпути», и в ней боролись два сильных чувства — возмущение и признательность. Как ему в голову не пришло, что она вся промокла и ей надо отдохнуть после такого испытания? С другой стороны, он спас ей жизнь. Эспер вспомнила паромщика, который говорил про «сурьезного художника». Понятно, это он и есть. Но главное — этот парень назвал ее красавицей! Это звучало для нее как музыка.

Эспер выпрямилась, гордо подняв подбородок. Заходящее солнце окрасило воду в пурпурный цвет. Ветер стал прохладным, и Эспер поежилась. Девушка просительно посмотрела на незнакомца. Тот кивнул, закрыл свой блокнот и подошел к ней.

— Прекрасно. Вы хорошая модель. Не могли бы вы позировать мне завтра? Я хотел бы сделать акварель.

— К сожалению, ничего не получится — у меня много работы дома. Пожалуйста, отвернитесь, мне нужно надеть чулки и туфли.

Парень фыркнул и отошел к скале. Там он собрал все свои принадлежности. Обувшись, Эспер подошла к нему:

— Можно посмотреть рисунок?

— Пожалуйста.

Она была смущена тем, что увидела. Конечно, тут была изображена женская фигура, с округлостями и изгибами, но море он тоже нарисовал с помощью таких же округлостей и изгибов, так что трудно было различить женщину среди волн. И этот «сурьезный» нарисовал ее все же с голыми ногами.

— Вам не понравилось? — спросил он, закрывая альбом. Но Эспер видела, что ее мнение его совершенно не интересует, и это также было ей неприятно.

— Я ухожу, — сказала она тихо. — До свидания.

— Постойте.

Девушка посмотрела на художника и увидела, что выражение его лица изменилось. До сих пор, хотя он и смотрел на нее, когда рисовал, он был словно скрыт от нее невидимой стеной.

Теперь он снова улыбнулся своей трогательной улыбкой, и она поняла, что имеет для него какое-то значение.

— Послушайте, Эспер... Ведь вас так зовут? Мое имя Ивэн Редлейк. Господи, да у вас же рукава еще мокрые! Какой я болван! Вот, выпейте, — он развернул сверток с провизией и подал девушке фляжку с вином.

Эспер повиновалась и нашла красную жидкость обжигающей и очень неприятной на вкус. Мама никогда бы не подала такое у себя. Ивэн допил остальное сам и швырнул фляжку далеко в море.

— Ну, а сейчас мы побежим, и вы согреетесь, — он обнял девушку за талию и бросился вперед.

— Пустите меня, пожалуйста, — вскрикнула она, но он не обратил на это внимание, и они вместе побежали по лесистому берегу.

Они остановились только у переправы. Эспер смеялась, щеки ее горели, а сердце стучало в груди. Руки Ивэна обнимали ее за талию, но она не противилась этому, это было первое настоящее прикосновение мужчины после того, как она рассталась с Джонни.

— Вы возвращаетесь к жизни, — сказал Ивэн, он убрал руку с ее талии, обнял за шею и осторожно поцеловал в губы.

Дыхание Эспер участилось. Она подняла руки и невольно оттолкнула его, но он уже отпустил ее, и это проявление протеста оказалось излишним.

— Не изящно, — заметил он. — Эспер, вас нужно учить. Вы обладаете красотой, силой и, конечно же, страстью, но вы ничего не знаете об этом. Поднимите голову и перестаньте сутулиться. Сколько вам лет, в конце концов?

— Двадцать четыре, — мрачно произнесла девушка, повернувшись к своему спасителю спиной и направляясь прочь по тропинке. Ее глаза наполнились жгучими слезами. Ивэн шел следом за ней, неся на руках свой платок и жестяную коробку с рисовальными принадлежностями.

— Вы взрослая женщина, — заметил он, — и должны вести себя соответственно.

— Кто вы такой, чтобы учить меня, — с возмущением произнесла Эспер, ускоряя шаг.

Ивэн не ответил. Они оба шли в молчании, пока не достигли вершины склона, обращенного к заливу.

— Кстати, не знаете ли вы о каком-нибудь местечке в городе, где бы я мог остановиться на несколько дней? Марблхед подходит мне прекрасно!

«Отлично, — подумала девушка, — его можно послать к Мартину Хэму, или в отель «Марблхед», или даже к мисс Берней в Рэдстонскую бухту. Как можно дальше отсюда».

— Эспер, — мягко сказал Ивэн, снова взяв ее за руку. Через одежду Эспер вновь почувствовала его тепло, и взгляд ее скользнул в направлении его руки.

— У нас есть гостиница, — произнесла она, переведя взгляд вдаль, в сторону домов, рядами выстроившихся около залива. — Возможно, ма найдет вам комнату.

— Ну и прекрасно.

Глава девятая

Ивэн Редлейк родился в Амхерсте в 1838 году. Родители его были состоятельными людьми. Его отец, Тадеуш Редлейк, владел небольшой бумажной фабрикой на левом притоке реки Форт. Они жили на Колледж-авеню в новом комфортабельном особняке, окруженном высокими вязами. Миссис Редлейк была женщиной со строгими взглядами относительно любого предмета, и пять из шести ее детей были чем-то увлечены. Четыре девочки и маленький Симон занимались своим делом без особого давления со стороны матери. Мэри играла на фортепиано, аккомпанируя Бесси, когда та пела тихим голоском жалобные песни; Люси искусно украшала волосы, а Гарриет рисовала прекрасные лесные пейзажи на фарфоре. Сама же миссис Редлейк была прекрасной рисовальщицей. Ее излюбленной темой были сюжеты, навеянные флорой. Тщательно выписывая лепесток за лепестком, создавала она свои композиции. Как ни странно, Ивэн никогда не принимал ни в чем участия, и больше всего разочаровывал миссис Редлейк его явно поддельный интерес к рисованию.

Несмотря на то, что мать поощряла его занятия рисованием и даже пыталась давать ему уроки, все это было бесполезным. Ивэн не мог начертить более или менее точный чертеж.

Но миссис Редлейк была настойчива. Она целеустремленно сажала сына за стол, заваленный карандашами, акварельными красками и листками бумаги, но Ивэн не мог нарисовать решительно ничего.

Он не сопротивлялся действиям миссис Редлейк. Он просто смотрел на мать чистым взглядом, исполненным вежливой скуки, и ждал, пока она закончит свои объяснения.