Очарование зла

— Или вы мне сейчас же скажете, куда мы едем, или немедленно остановите машину!

Он резко обернулся. Вера не увидела под шляпой ничего, кроме темноты. Негромкий голос приказал:

— Прекратите истерику!

Вера прикусила губу. В этот миг автомобиль тряхнуло, и Вера почувствовала во рту привкус крови. Она забилась в угол салона и застыла. Человек, сидевший впереди, уже опять отвернулся. Темнота, окружавшая Веру, таила странные, неоформленные угрозы.

Внезапно автомобиль остановился. Веру окутал поток свежего воздуха — дверца отворилась. Погруженная в оцепенение, она не сразу поняла, что к ней обращаются с приказанием выходить.

С трудом стряхнув дрему, она выбралась и остановилась. Свежий воздух был напоен ароматами сосен и травы: они находились где-то за городом. Деревья, невидимые в темноте, шумели дружески. Впереди, сгустком мрака, различался дом.

— Где мы? — прошептала Вера.

Ей не ответили. Взяли под руку, бережно повели к зданию, помогли подняться по ступенькам. Не горел ни один фонарь. Лучи невероятно далеких звезд почти не достигали земли.

Вера шла наугад, стараясь не подворачивать каблуки. Перед ней распахнулась черная бездна — открылась дверь. Кто открыл ее, осталось непонятным. Веру ввели внутрь.

Там угадывался коридор, узкий и душный: пахло недавно отлакированной древесиной, недавно купленными коврами. Впереди, обведенная тонкой полоской света, виднелась дверь.

И неожиданно Веру с головой окунули в ярчайший свет! Она зажмурилась, не в силах вынести этого перехода. Оба сопровождавших куда-то сразу исчезли; она стояла одна в большом зале. Гигантская хрустальная люстра нависала над роскошно сервированным столом; везде в прозрачных гранях играли маленькие радуги. Крахмальные скатерти и салфетки топорщились, серебряные кольца сияли, в бокалах светилось янтарное вино. Стол был сервирован на две персоны.

В массивных рамах на стенах висели картины: какие-то полузабытые голландцы семнадцатого века с непременной невинноубиенной куропаткой на переднем плане и плутоватой охотничьей псиной, положившей морду на ружье: портрет полуобнаженной красавицы, напоминающий «картон» для вышивания, что продавали когда-то на нижегородских ярмарках, и портрет товарища Сталина с весело растопыренными усами.

— Добрый вечер, Вера Александровна.

Из двери, незамеченной Верой, в зал вошел Ежов. В костюме, при галстуке. Денди. Странно, но эта одежда ему шла. Он носил ее с поразительной, немного печальной элегантностью, и это произвело на Веру определенно благоприятное впечатление. Особенно если учесть, что в форме Ежов напоминал подобранного красноармейцами беспризорника.

— Здравствуйте, — повторил он, подходя к ней.

— Добрый вечер, Николай Иванович, — машинально отозвалась Вера. И вдруг, всхлипнув, начала плакать. Слезы хлынули из ее глаз потоками, из горла вырывалось сдавленное рыдание. Она пыталась улыбнуться, но ничего не выходило: губы прыгали, а всхлипы шли один за другим, все громче и жалобней.

— Что с вами, Вера Александровна? — Ежов откровенно растерялся.

Она молча продолжала плакать. Напряжение последних дней вырвалось наконец наружу, Вера не в силах была остановиться. Косметика потекла по ее лицу. «Катастрофа», — сообразила она.

Ежов взял со стола салфетку, бережно царапнул Веру по лицу жестким крахмальным уголком. На салфетке остались черные разводы.

Вера благодарно улыбнулась трясущимися тубами, приняла салфетку, промокнула лицо.

— Вас кто-то обидел? — грозовым тоном осведомился Ежов.

— Я подумала… — Она глубоко вздохнула и замолчала, глядя на него сияющими голубыми глазами.

— Что вы подумали? — Он вдруг растерялся. Это вышло трогательно.

Вера глубоко вздохнула, приходя наконец в себя.

— Я решила, что меня арестовали.

— Вас? Арестовали? — Ежов медленно покраснел. — Кто может арестовать вас? — в его тоне прозвучала угроза. — Исключено, Вера Александровна. Вас никто арестовать не может.

Вера еще раз вздохнула, и слезы опять потекли из ее глаз. «Теперь уж все равно», — подумала она и высморкалась в салфетку, бросив ее после этого на пол.

Ежов аккуратно положил ей на плечо свою маленькую сухую ручку.

— Успокойтесь же. Успокойтесь… Сегодня Мирский на допросе наконец-то признался, что оклеветал вас.

— Значит, он все-таки не английский шпион? — Вера покосилась на руку Ежова, не решаясь высвободиться.

Он сам убрал руку, жестом пригласил ее к столу.

— Увы. Разумеется, он — английский шпион! Сегодня на допросе он признался, что оклеветал вас по заданию английской разведки…

— Боже, — вздохнула Вера. — Но для чего английской разведке моя испорченная репутация?

— Давайте обсудим это во время ужина, — предложил Ежов. — Что будете пить? Хотите коньяк? Здесь армянский — очень хороший. Или вы предпочитаете шампанское? У меня французское.

— Я не пью, — сказала Вера.

Признание, поставившее в тупик не одного мужчину. Но только не Ежова.

— Может быть, сегодня сделаете исключение? — невозмутимо произнес он. — Ради меня. А? Вера Александровна?

Она молча подчинилась.

Он встал, завел патефон. Вернулся за стол, лично налил ей шампанского.

— Вы поразительно красивая женщина, Вера Александровна.

Густой, тягучий голос певицы лился из патефона. Цыганский романс. Он странным образом гармонировал с портретом полуобнаженной красавицы и обликом самого наркома — с его голодной внешностью нервного подростка. Очевидно, таким он и представлял себе «светлое будущее». Лично для себя, во всяком случае.

Вера против воли ощутила прилив симпатии. Пока она смотрела на улыбающегося Ежова сквозь бокал с шампанским, пока радужные грани рассекали статуэточное личико наркома, ей все яснее становилось одно: он спас ей жизнь. Единственным возможным в данной ситуации способом. Мирский погиб в тот миг, когда признал себя английским шпионом. Теперь его вынудили признаться в клевете на Веру. Разумеется, без применения мер физического воздействия. Боже, Дмитрий!..

Вера отхлебнула шампанского.

— За вас, Николай Иванович.

— Вы поразительно хороши, Вера Александровна, — медленно проговорил он.

— Я вам так благодарна, — молвила она, отставляя бокал. — За все.

Ей хотелось в этот миг, чтобы он понимал: она обо всем догадалась. Догадалась и признательна.

Ежов махнул рукой с вилкой и насаженным на нее куском красной рыбы:

— Ну что вы, что вы!.. Товарищ Сталин постоянно требует от нас, своих соратников, быть особенно внимательными к товарищам, которые сохранили преданность делу!.. Кстати, — прибавил он, — Вера Александровна, ваш отъезд в Париж откладывается.