Очарованный кровью

Ариэль. В подвале. В окружении не смыкающих глаз кукол.

Разве я сторож сестре своей?

Кот встала на четвереньки.

И услышала глухой топот на веранде.

Цепляясь за твердые поручни кресла, Кот встала на ноги и посмотрела в окно, на котором не была задернута штора. Упираясь передними лапами в раму, снаружи на нее смотрели два добермана. Глаза их, отражавшие янтарный свет настольный лампы, горели дьявольским желтым огнем.

У каменной стены валялась отломанная ножка стула. Толстый ее конец — в том месте, где ножка крепилась к сиденью, — был раздроблен и ощетинился щепками. Под прямым углом к ней торчал дюймовый обломок распорки, которая соединяла две задние ножки вместе.

Нижняя цепь была свободна больше чем наполовину.

На веранде громко топал лапами один доберман. Другой продолжал следить за ней через окно.

Кот сдвинула стул по верхней цепи вправо и придержала его правой рукой, обеспечивая наибольшую свободу для левой, которую она опустила, чтобы ощупать нижнюю часть стула. Задней левой ножки больше не было — это она валялась на полу у стены. Боковая распорка, соединявшая ее с левой передней ножкой, все еще торчала на месте, но снять с нее цепь не представляло труда.

Переместив стул влево, чтобы оценить повреждения с другой стороны, Кот обнаружила, что задняя правая ножка шатается в своем гнезде. Некоторое время она тянула, дергала, раскачивала ее из стороны в сторону в надежде выломать, но работать ей было крайне неудобно, да и ножка держалась еще крепко.

Передние ножки не были соединены перекладиной, так что освободить цепь мешала только правая боковая распорка.

И Кот решила таранить стену еще раз. Жгучая боль пронизала ее насквозь — так, что она едва не потеряла сознания, но когда Кот увидела, что оставшаяся задняя ножка торчит как ни в чем не бывало, она нашла в себе силы не поддаться усталости, ломоте в избитом теле и всему тому, что, казалось, было против нее.

— Черт, не дождетесь!.. — пробормотала она и, прихрамывая, отошла на несколько шагов от стены, чтобы броситься на нее в последний раз. Сухое дерево переломилось со звонким щелчком, на каменные плитки пола посыпались сосновые щепки, и нижняя цепь со звоном соскользнула.

Кот стояла согнувшись, борясь с головокружением и тошнотой. Перед глазами качалась непроглядная тьма, тело сотрясала крупная дрожь, и чтобы не упасть, она оперлась обеими руками о подлокотник большого кожаного кресла. От боли и от страха, что она могла изувечить самое себя, Кот слегка подташнивало, а в голову настойчиво лезли мысли о сломанном позвоночнике и внутренних кровотечениях. Скрип-скрип-скрип!

Один из доберманов принялся царапать оконное стекло. Скрип-скррип-скряп!

Кот вспомнила, что она еще не совсем свободна. Верхняя половина стула все еще болталась у нее за спиной.

Четыре спицы спинки были в несколько раз тоньше ножек, поэтому Кот надеялась, что они не потребуют от нее таких нечеловеческих усилий. К тому же, ломая перекладины стула, она не могла защитить свои бедра от ударов передних ножек; что касается спинки, то Кот рассчитывала, что привязная подушечка смягчит удар.

По краям топки возвышались две каменные полуколонны, поддерживавшие шестидюймовую доску из слоистого клена, служившую каминной полкой. Колонны были круглыми, и Кот решила, что их кривизна позволит ей сосредоточить удар на одной-двух спицах, чтобы не ломать сразу четыре.

На всякий случай она убрала подальше тяжелые козлы для поленьев и латунную подставку для щипцов и кочерги. От этих движений голова ее снова закружилась, в животе появилась неприятная тяжесть, а боль в ушибленных местах усилилась настолько, что Кот больше не осмеливалась думать о том, что ей сейчас предстоит. Она просто делала все, что нужно, забыв о мужестве, необходимости и о близкой свободе, и смогла заставить свое непослушное, протестующее тело встать прямо напротив колонны и с силой удариться о нее спиной.

Подушка на спинке действительно защитила ее, но недостаточно. А может быть, Кот уже так настрадалась от ушибов, ноющих мускулов и ломоты в костях, что — будь она защищена хоть двумя такими подушками — удар все равно вышел бы оглушающим. Резиновый молоточек дантиста бьет больно только по гнилому зубу, а Кот казалось, что каждый ее сустав и каждая косточка превратились в больной зуб, в котором скрывается воспаленный нерв. И все же она не прекратила своих попыток и не остановилась, чтобы передохнуть, боясь, что мучительная боль во всем теле одолеет ее, бросит на пол и разнесет по кусочкам, так что снова собраться силами будет невыносимо тяжело. Внутренние резервы, на которые Кот надеялась, стремительно таяли, а ночная мгла за окном, которую она нет-нет да и замечала уголком глаза, напоминала ей, что времени тоже остается всем меньше.

Заскулив от безвыходности и предчувствия новой боли, Кот снова ударилась спиной о колонну и вскрикнула, когда кости ее забренчали словно игральные кубики в стакане. Как же ей больно!..

Но, не давая себе расслабиться, она снова ринулась на выступающую из стены колонну. Звенели цепи, трещало дерево, а Кот снова и снова билась спиной о колонну, шепча имя Иисуса и вскрикивая; сама страшась этих криков, но не в силах сдержаться. Она буквально вбивала свое тело в неподатливый камень, не обращая внимания на доберманов, которые свирепо и жалобно выли под окном и смотрели на нее горящими желтыми глазами.

Потом Кот обнаружила, что снова лежит ничком на ковре не в силах вспомнить, когда она упала и как потеряла сознание. Все ее тело спазматически корчилось от подступающей к горлу тошноты, но желудок был пуст, и пересохший пищевод выталкивал в рот только жгуче-горькую слизь. При мысли о том, что она проиграла, пальцы Кот непроизвольно сжимались в маленькие, жалкие кулачки, а на глаза наворачивались слезы протеста. И она тряслась, тряслась, тряслась, как в ознобе…

Но понемногу Кот пришла в себя и даже перестала дрожать. Прохладный ковер снова поплыл под ней, зарябил, как вода на ветру, и она снова почувствовала себя скользящей тенью на бегущей воде. Легкое, чуть подсвеченное солнцем облако и река двигались в одном направлении — все дальше и дальше, чтобы навсегда пропасть за горизонтом; стремительные и ежечасно меняющиеся, они неслись к краю мира, чтобы сорваться в пустоту — великую реку, вечно и неспешно несущую в никуда свои черные воды.

ГЛАВА 9

Кот очнулась от кошмарных снов об охлаждающихся в холодильниках револьверах и простреленных головах, ожидая увидеть в окне доберманов, но их не было. Она по-прежнему была в гостиной одна, и все было тихо. Никто не носился по веранде, никто не царапал когтями стекло незанавешенного окна.

Должно быть, псы снаружи успокоились, поняв, что их час еще придет, и издалека наблюдали за окнами и дверьми. Настороженные и внимательные, они ждали, пока щелкнет замок, скрипнет петля и в проеме двери покажется ее лицо.

Тело Кот болело так сильно, что она даже удивилась — как это ей удалось прийти в себя? Еще больше поразило ее то обстоятельство, что в голове значительно прояснилось.

Одна забота была сильнее всех остальных. В отличие от мучительной боли в мускулах и костях, с ней Кот могла справиться достаточно быстро, причем для этого ей даже не понадобилось бы совершать над собой насилие и вставать.

— Ну уж нет! — пробормотала Кот и медленно села.

Встать на ноги оказалось намного труднее, к тому же этот процесс разбудил в ее теле болевые ощущения, которые вели себя довольно прилично, пока она лежала неподвижно. Отзываясь на вновь появившуюся нагрузку, кости заныли, а мышцы отозвались вспышками жгучей боли. Некоторые из этих ощущений были такими сильными — по крайней мере вначале, — что Кот невольно застыла и зашипела сквозь стиснутые зубы, однако к тому моменту, когда ей удалось выпрямиться, она уже знала, что обошлось без членовредительства, и что хотя бремя терзающей ее тело боли было внушительным, ей по силам нести его.