Очень Дикий Запад

Хватка ослабла, и живой труп (а теперь уже труп окончательно) завалился всем весом на несостоявшийся обед.

— Люк! Ты живой?

Барти! Какой же ты замечательный, Барти. Так и хотелось это проорать во все свое уцелевшее горло, но оно выдавило лишь невнятное сипение.

— Люк? — уже тревожно воззвал Барти.

Торопливые шаги приблизились к машине. Барти ухватил зомби за ноги и, чертыхаясь, потянул, стягивая того с Люка.

— Ох, Барти! Чертяка ты этакий! Снова я тебе должен. Того и гляди, придется отдать тебе ранчо.

Голос вернулся, и вместе с ним вернулась жажда и дурное самочувствие. Но ничто не способно было затмить радости встречи с соседским мальчишкой, пусть расставание с ним и было рекордно коротким.

Барти присел рядом с трупом, и с остервенением принялся оттирать ладони о траву. Когда он освобождал Люка, вытягивая труп из машины, то ухватил его за голые ноги, в горячке не заметил, что ноги эти от паха и до пяток в испражнениях. Нещадно и витиевато матерясь, находя в своем словарном запасе фразы и обороты, о существовании которых Люк и не подозревал, Барти казалось, пытается путем трения очистить руки не только от нечистот, но и, как минимум, от собственной кожи.

— К такой-то матери этот мир, этих тварей, эту дорогу и твое ранчо, Люк! Я отдам и свое тому, кто мне объяснит — что, черт возьми, происходит? Что это за люди-уроды? Откуда это все?

Люк выбрался из салона форда. До парня наконец дошло, что происходящее вокруг ничто иное как реальность. Тупая, идиотская, непонятная и страшная реальность. Не компьютерная игра, где есть возможность сохранения и в случае неудачи остается шанс на прохождение заново. Только что, минуту тому назад, Барти представлял собой крутого парня, способного вынести мозги кому угодно, кто посмеет угрожать ему, или его попутчику. Теперь же на траве, перед Люком сидел простой испуганный мальчишка.

— Ты же сам говорил, что это судный день. Пусть так и будет. Нам некому помочь и объяснить. Что теперь — головой биться о стену?

— Нет никакого судного дня, Люк! Нет! Для того, что бы был судный день, необходим судья. Судья — бог. А я смотрю на все это, вспоминаю родителей… Нет никакого бога, а значит и судного дня нет.

Барти тяжело поднялся и побрел к машине, оставленной на дороге. Пошел не оглядываясь на Люка. Ему не нужны объяснения, он для себя уже все решил. Ружье он не поднял, но ремень не отпустил, и теперь оно волочилось за ним, постукивая по пяткам.

Люк догнал соседа уже у машины. Барти уселся на пассажирское сиденье, втянул за собой ружье и тяжело вздохнув, принялся за перезарядку. Оставалось сесть рядом и тронуться дальше, к городу. Жажда вновь о себе напомнила, и пришлось повозиться, доставая очередную бутылку воды с пола между сиденьями. Осушив половину, Люк протянул бутылку Барти. Тот молча выпил свою часть, аккуратно закрутив пробку, сунул пустую тару под свое сиденье.

— Куда мы едем, Люк?

— В город.

— А там что? Есть ли он, этот город?

Это Люку не понравилось. Да, не все в их положении походило на праздничный день, далеко не все. Но это не значит, что можно отчаиваться и, скрестив руки на груди, ложиться и помирать. Надо жить дальше. Ведь не просто так он и Барти остались в живых. Если все, кого они знали, превратились черт знает в кого, а их такая метаморфоза миновала, то возможно есть еще выжившие. И просто необходимо разобраться в том, что происходит. Отчего-то верилось в то, что в городе все станет ясно. Или, Люк уговаривал самого себя в этом? Одно он знал точно — оставаться на месте нельзя.

— Вот и проверим.

*****

Деревья, высаженные стараниями мэрии на деньги налогоплательщиков по бокам дорог, заметно поредели. На протяжении всего пути Люк и Барти не видели никого, если не считать одного убитого зомби. До города оставалось совсем немного — мили три.

— Как думаешь, Люк, нам стоит завернуть к безумному Эду?

Безумный Эд был единственной достопримечательностью в их округе. Нестареющий, бодрый поборник справедливости. Будучи студентом в далеких семидесятых, он каким-то чудом попал в Советский Союз и настолько проникся идеологией Советов, что по прибытии на родину, послал всех друзей и родню куда подальше, объявив их паразитами на теле человечества, отстроил себе хижину, напоминавшую бункер-землянку, и с тех пор живет в ней один. Вернее сказать — думал, что заживет один. Народ стекался к его порогу как пчелы на мед, ежедневно доставляя Эду массу неудобств. Стоило ему показаться во дворе, как к нему тотчас спешил очередной «гость» с неуместными вопросами о том, когда же наступит коммунизм во всем мире? Людям казалось это забавным. Эду — нет. Однажды он сорвался и чуть было не пристрелил очередного «журналиста». Паломничество прекратилось, но ровно на то время, пока Эд лечился в психушке. С его возвращением вернулись и зеваки, случайно забредшие в эти края, и не знавшие чем себя развлечь в этом захолустье.

Люк задумался. Остановив машину, не мигая уставился в даль. Заехать к Эду? Что это даст? Не думал Люк, что отшельнику хоть что-то известно про происходящее вокруг. Во всяком случае, известно больше того, что знали они с Барти. И не факт, что Эд не заразился.

Кстати про заражение. Насколько помнилось, после укуса зомби с человеком происходят некоторые изменения, и если верить фильмам, то изменения эти Люку окажутся не совсем к лицу. Стоит ли говорить Барти о том, что тот зомби его покусал?

— Барти, у тебя сколько еще зарядов осталось для твоего чуда из чудес в мире огнестрельного оружия?

Парень непонимающе уставился на Люка, и инстинктивно сжав единственную свою защиту в этом мире, ответил:

— Семь. А что?

Люк протянул руку и, улыбнувшись, попросил:

— Можно посмотреть?

Барти находился в ступоре. К чему все это? Что за нелепая просьба? Поколебавшись секунду-другую, все же протянул ружье Люку.

— Это Бельгийское ружье. Ему уже много лет, оно древнее как мир. Мой дед привез его из Европы в шестидесятых. Говорил, что сделано на заказ для какого-то то ли посла, то ли министра.

— А к нему как попало?

— Не знаю, — пожал плечами Барти. — Он про это не особо распространялся.

Люк посмотрел на ружье. Да, старое. Но какое же прекрасное. Ничего лишнего. Приклад и цевье из ореха, на металлических вставках гравировка в виде вьющегося растения, дубовых листьев и солнца. Клеймо мастера.

— Меня покусали, Барти.

— Что?

— Погрыз меня тот паразит в машине.

Барти замешкался всего не секунду, а после, как рысь накинулся на Люка в попытке выхватить у того из рук ружье. Нечто подобное и ожидалось. Барти тоже смотрел фильмы про зомби, и знает, что следует за укусом.

— Отдай! — взмолил он, когда понял, что силой отобрать ружье не получится. — Я не стану в тебя стрелять, я просто уйду.

Люк не уступал, и вскоре все было кончено. Барти на фоне не самого лучшего самочувствия быстро выдохся и, откинувшись на сиденье, тихо плакал. Стыдно было самому себе признаваться, но идя на эту уловку, Люк мечтал только о том, что бы он сам не выдохся раньше мальчика. Мутило беспощадно. Дрожь в руках, в сравнении с утром, только усилилась, жажда измучила вконец, и никакими дозами воды ее было не утолить. Да еще и кровь пустили. Рубаха на спине прилипла к коже. По-хорошему надо бы осмотреть рану и промыть, перевязать.