Очень тихий городок

– С-сука! – выкатив глаза, орал им вслед Саня. – Коз-зёл упп-пакованный! Я теб-бя ещё сд-делаю!!!

Олег оглянулся, передразнил его.

Саня взвизгнул в истерике, забился в сильных руках тренера.

– Дикий! – на весь коридор закричал Лаптев. – Немедленно уходи! Иди, иди, не оглядывайся! И попробуй мне не появиться сегодня на тренировке! А ты, Колосков, пойдёшь со мной!

И, не отпуская Саню, потащил его в сторону лестницы.

Коридор окончательно опустел.

Рудик, наблюдавший всю эту красочную сцену, повернулся и выехал из дверей на залитую солнцем площадку.

7. Сумерки

На Приозёрск опустились сумерки. Дневное очарование ушло, городок наполнился таинственными тенями, серым маревом, тихими шорохами. С озера потянуло сыростью, бледный электрический свет стал то и дело вспыхивать в тёмных окнах.

Световая полоса пролегла и под гаражной дверью в доме Колосковых на улице Константина Скуратова, названной по имени когда-то родившегося в Приозёрске Героя Советского Союза. Что именно совершил Скуратов и когда, приозерчане толком не знали, никого это особо не заботило.

Гараж же Саня давным-давно переоборудовал в собственную студию, которая стала самым его любимым местом во всём доме. Разместил тут старый продавленный, не раз испытанный диван, повесил боксёрскую грушу. Здесь же стояли динамики, валялись две электрогитары, ударная установка, во всю стену красовался купленный за немалые деньги плакат из вестерна «Непрощённый» с любимым Саниным актёром Клинтом Иствудом.

Родители в очередной приезд повозмущались экспроприацией гаража, но в конце концов махнули рукой, Сане они ни в чём не отказывали. Тем более что в Приозёрске бывали редкими наездами, главным образом мотались по ближнему зарубежью, занимались бизнесом, о котором он имел весьма смутное понятие.

Саня сидел на диване, хмурый, раздражённый. Забинтованной рукой брал из миски лёд, прикладывал к разбитой, распухшей физиономии.

С улицы донёсся приближающийся звук мотоцикла, затих у самого гаража. В дверь кто-то постучал.

– Открыто! – крикнул Саня.

Одетая в чёрную куртку и кожаные штаны, вошла Алина Трушина, сняла шлем, беспокойно взглянула на Саню. Зрачки были сильно расширены, сама бледная, на верхней губе капельки пота.

– Привет!

Саня молча кивнул, отвёл глаза.

– Кто кого коцал, Санёк? Только без прогона!

Саня всё так же безмолвно пожал плечами, говорить был явно не расположен.

Алина нервно качнулась на каблуках, закусила губу. Была явно в сильно заведённом состоянии.

Саня это почувствовал, примиряюще предложил:

– К-курить б-будешь?

– Ты мне непонятки не гни! – разозлилась Алина. – Не хочу я курить! Я хочу знать, с чего у вас началось!

– У к-козла своего сп-проси! – огрызнулся Саня.

– Не напрягайся, я уже спросила.

Он вопросительно покосился на неё:

– Н-ну?

Она резко мотнула коротко стриженной головой:

– А ни хрена. Молчит. Не мечи икру, говорит. Говорит, я ему кайфолом устраиваю своими вопросами. А я чую, что-то не то… – Алина подошла поближе, тихим голосом попросила: – Чё было-то, Сань? Ну, колись!

Саня криво усмехнулся разбитыми губами:

– Н-ничё! С Т-т-тамаркой сосался, б-больше н-ничё. Я их засёк!

Голова у Алины мелко затряслась. Она была на грани истерики, еле сдерживалась.

– Я так и знала, – стуча зубами, как от озноба, заговорила она. – Вот блядун! А эту сучару я урою! Убью её! Сучка!

Алина повернулась к двери.

Саня тут же вскочил, преградил ей путь:

– Т-тамару не т-трогай! Она не п-при чём!

– Да пошёл ты!

Она сильно толкнула его, освобождая себе дорогу.

Саня пошатнулся, крепко схватил её за руку:

– П-п-прекрати! Я с н-ней с-сам разберусь! И с Дикарём т-тоже! Он мне з-зуб выбил! Вон!

Он отпустил её руку, открыл рот, ткнул пальцем в зиявшую в верхней челюсти дырку от выбитого зуба.

Алина оглядела дырку, почему-то вдруг резко успокоилась, удовлетворённо кивнула:

– Ничё, тебе твои золотые вставят!

– Я ей п-подлянку устрою! – пообещал Саня. – Но сначала с Д-дикарём п-перетру! Мало не п-покажется!

– Чего ты прибурел, Санёк? – тихо, почти шёпотом, сказала она. – Остынь, нужна мне больно твоя дура! А с этим козлом это уж мои дела, понял?

Он ничего не ответил.

Оба стояли молча, как борцы перед схваткой, оценивающе смотрели друг на друга.

Света Коновалова бежала вдоль озера. На ней был голубой спортивный костюм «Адидас», чёрные волосы завязаны в тугой хвост, ритмично болтавшийся при беге. Она очень любила эти свои пробежки, завела себе за правило непременно хоть полчаса, но только чтобы каждый день. Старалась делать это на закате, когда вода в озере золотилась, а на душе устанавливался удивительный покой, дневная накипь начисто сходила с неё.

Но сегодня Света припозднилась, пришлось бежать в сумерки, отчего какое-то неясное беспокойство владело ею. Возможно, потому, что вокруг никого не было, лес с каждой секундой всё темнел, птицы попрятались, смолкли насекомые. Опустившуюся тишину нарушали только готовившиеся к вечернему концерту лягушки, и какой-то одинокий собачий вой горестно доносился с того берега.

Света тяжело дышала, поглядывала по сторонам, невольно ускоряла бег. С озера тянулся туман, заволакивал тропинку, лез под куртку, холодил разгорячённое потное тело.

Она ещё прибавила ходу, с облегчением увидела на открывшейся полянке свой прислонённый к дереву велосипед. Выгнутый металлический руль тускло вырисовывался в серой мути.

Света заставила себя перейти на шаг, постаралась успокоить дыхание. Подошла к велосипеду, и как раз в это мгновение ожил, зазвонил мобильник. Она невольно вздрогнула, вытерла испарину на лице, достала из кармана телефон.

Срывающимся голосом сказала:

– Аллё, аллё!

Телефон молчал, дышал как затаившийся зверёк.

У Светы перехватило горло.

Туман сгущался, подкрадывался, клубился вокруг неё. Сердце стучало от страха и ненависти к этому неизвестному придурку, изводившему её бессмысленными звонками.

Она отключила телефон, сунула его в карман, села на велосипед и что было сил нажала на педали.

Вымотанные тренировкой, одетые в одинаковую, купленную родительским комитетом форму, футболисты тяжело передвигались по полю, над которым ядовитым светом засияли фонари, ярко высветив измождённые потные лица.