Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно
Шрифт:
Однако у Любавского имелся ряд моментов, которые достойны положительной оценки. Это прежде всего понимание ученым истоков древнерусской истории не как начала самого государства. Исходной точкой исторических построений курса стал рассказ об эпохе палеолита на территории Восточной Европы. Наличие у него специальных знаний в области археологии, этнографии и языкознания обусловило более широкое и верное понимание исторических истоков Древней Руси, чем это было свойственно русской историографии начала XX в. Именно поэтому, прежде чем перейти к проблеме образования Древнерусского государства, ученый включает в свой курс ряд лекций, посвященных скифо-сарматскому периоду в истории Восточной Европы, эпохе Великого переселения народов. Они подводили к теме «Общественная организация восточных славян накануне образования Древнерусского государства».
При ее рассмотрении М. К. Любавский вводит еще одну новацию, нетипичную для общеисторических курсов тех лет, историографический экскурс по теме. Рассматривая социальную структуру восточных славян в VIII в., он подвергает, в частности, специальному разбору существующие по этой проблеме исторические концепции родового быта: Эверса общинного быта славянофилов; «земскую» В. И. Сергеевича; задружно-общинную В. Н. Лешкова; торгового происхождения городовых областей В. О. Ключевского и др. [281] Проверка версий предшественников привела Любавского к выводу о том, что в каждой из них есть доля истины, каждая из них уловила действительные черты времени, а споры идут лишь из-за того, что дискутирующие стороны совершили методологическую ошибку, стремясь представить свою точку зрения как единственно возможную. Отсюда упрощение социального быта восточных славян, представление о его однородности, в то время как в действительности он был сложным [282] . Вывод ученого о наслоении в социальной организации восточного славянства к VIII в. особенностей,
281
Эверс Г. Предварительные критические исследования Г Эверса для российской истории / пер. с нем. М., 1825–1826. Кн. 1–2.; Соловьев С. М. Исторические отношения между князьями Рюрикова Дома. М., 1847; Аксаков К. С. О древнем быте славян вообще и у русских в особенности. М., 1861. Т. 1-М; Беляев И. Д. Русская земля перед прибытием Рюрика // Временник МОИДР. Кн. 8; Лешков В. Н. Общинный быт древней России // ЗМНП. 1981. Т. 12; Ключевский В. О. Боярская Дума Древней Руси. 4-е изд. М., 1909.
282
Любавский М. К. Лекции… С. 65.
283
Там же. С. 70.
Очень осторожный, когда дело доходило до синтеза, Любавский в большей степени умел реализовать себя как исследователя (прекрасное знание источников, высокая источниковедческая культура) в области исторической критики и анализа. Благодаря им историку удалось аргументированно подвергнуть сомнению правомерность тезиса В. О. Ключевского о том, что расселение восточных славян сопровождалось юридическим разрушением родовых союзов [284] . Критика велась прежде всего с источниковедческих позиций. Первой ошибкой учителя Любавский считает неверную, чрезвычайно широкую трактовку источников (договор Руси с греками), на основе которых Ключевский судит о социальных отношениях у восточных славян к началу IX в. Любавский верно отмечает, что эти источники отражают социальные процессы не всей народной массы, а «торговых классов», и поэтому, признавая, что при расселении славян родовой быт должен был разрушаться, считает ошибочной попытку обобщать это явление и распространять его на восточнославянское общество. По мнению историка, разрушение родового быта коснулось только известных (верхушки) слоев общества, но не было общерусским явлением накануне призвания князей [285] .
284
Черепнин Л. В., Пашуто В. Т., Назаров В. Д. Основные проблемы изучения СССР периода феодализма // Изучение отечественной истории в СССР между XXIV–XXV съездами. Вып. 2: Досоветский период. М., 1985.
285
Ключевский В. О. Соч. М., 1956. Т. 1. С. 117–118.
Знание археологической литературы и источников приводило к убеждению, что многочисленные городки восточных славян скорее всего были именно родовыми поселками [286] , а специальные историко-географические исследования ученого позволяли утверждать, что в процессе колонизации рушились племенные связи, но не родовые. Причина живучести этого социального организма, по мысли Любавского, заключалась в самом характере колонизации, в ходе которой славяне «по инстинкту» должны были селиться вместе для защиты, так как не было государственной организации, способной их защитить. Наконец, и «экономические побуждения» должны были заставить наших предков селиться вместе («комплексный» характер хозяйства земледелия, рыбной ловли, охоты, бортничества требовал усилий сравнительно большого коллектива людей) [287] . Этот сильный критический заряд выбивал источниковедческую основу из-под теории «городовых волостей» Ключевского. Само их наличие в Древней Руси в постановке вопроса, предложенной Любавским, превращалось из господствующего в одно из социально-экономических явлений, характерных для той эпохи.
286
Любавский М. К. Лекции. С. 66–67.
287
Любавский М. К. Лекции… С. 68.
В лекции о социальном быте восточного славянства в конце VIII начале IX в. содержалась посылка, помогающая прояснить отношение историка к «норманнской теории». Признанием того, что уже в VI в. на Руси наряду с родовыми союзами и племенами существовали и политические объединения, по существу отрицался основной тезис норманистов о превосходстве скандинавов над славянами, о насаждении первыми государственности и культуры на Руси. И хотя норманны признаются на словах силой, объединившей Русь в конце IX начале Х в., признание это сводится на нет рядом оговорок. Первая имела, так сказать, теоретический характер, была связана с общими представлениями Любавского о причинах и характере возникновения государства как явления внутреннего свойства, здесь, по его словам, «действуют не личные усилия отдельных лиц, а известные потребности, коренящиеся в самом обществе, могучие, внешние и внутренние причины, создающие известные течения жизни, по которым обыкновенно и плывут уже отдельные лица (выделено нами. Д. К)» [288] . Одной из наиболее важных причин, усиливших у восточных славян потребность к единению, исследователь вслед за Ключевским признает внешнюю торговлю. Вследствие того, что военная ее защита, которую восточные славяне имели в свое время от хазар, исчезла, «им самим пришлось создать себе высшую власть, которая защищала и охраняла» [289] . И хотя в такой трактовке причин возникновения Древнерусского государства отчетливо сказалась однобокость представления о нем как институте надклассовом, а сама роль экономического фактора в истории была сведена к сфере обмена, все же и она позволяла оценить «норманнское призвание» как явление, не имеющее кардинального значения в становлении русской государственности. Варяжским конунгам пришлось лишь «увенчать крышу политического здания, сооружавшегося местной жизнью»4. Подобное толкование «норманнского вопроса» отнюдь не является норманизмом. Современная советская историография также считает, что различные варианты летописного рассказа о так называемом «призвании варягов» отражают исторические события, имевшие место на северо-западе Руси, и что славяно-скандинавский «социальный синтез» имел весомое значение для славянских земель, достигших к Х в. высокого уровня политического развития. [290]
288
Там же. С. 67.
289
Там же. С. 2.
290
Там же. С. 73–74, 81.
Хорошее знание источников и внимание к проблемам социально-политического развития позволили М. К. Любавскому высказать интересные соображения. Иначе, чем В. О. Ключевский, оценивал он роль первых русских князей, которые были не только «военными сторожами», но и «устроителями внутреннего порядка» [291] . И хотя создавшееся политическое единство не было крепким, а родившееся государство не являлось еще сплоченным телом, сам факт его существования в X в. не вызвал у историка никаких сомнений. Характеристика политической формы этого государства как «федерации под главенством великого князя» [292] находит поддержку в отечественной историографии [293] . Правда, понимание его социально-экономической основы в XI–XII вв. у Ключевского и следующего за ним Любавского принципиально отличается от концепции, принятой большинством советских историков: у первых это рабовладение [294] , у вторых феодализм [295] .
291
Любавский М. К. Лекции… С. 81.
292
Там же. С. 85.
293
Пашуто В. Т. Русско-скандинавские отношения и их место в истории раннесредневековой Европы // Скандинавский сборник XV. Таллин, 1970. С. 53–55.
294
Любавский М. К. Лекции. С. 85 и др.
295
Черепнин Л. В. К вопросу о характере и форме Древнерусского государства X–XIII вв. // Исторические записки. М., 1972. Т. 89. С. 358–359.
Из наблюдений над социальной структурой Древнерусского государства X-XI вв. Любавский сделал выводы о существенном ее изменении после «норманнского призвания», начале сословной дифференциации (появление наряду с классами «свободных и рабов» «военно-торгового класса») [296] , образования «княжеского общества». В «княжье общество» входили, по мнению историка, и смерды, эти, по его словам, «княжьи мужики» разряд сельских жителей, «обложенный данью» и «несущий военную службу во время войны» [297] . Введение христианства и организация церкви способствовали дальнейшему социальному расслоению древнерусского общества: «появилось духовенство, занявшее привилегированное положение». Оно сильно продвинуло вперед эволюцию княжеской власти, способствовало ее превращению в государственную [298] . Хотя, как считал историк, княжеская дружина в Х начале XI в. еще не сделалась «земледельческим классом», но эта будущая ее социальная позиция уже наметилась. Князь с Х в. начал распоряжаться землей, в XI в. княжеское сельское хозяйство было налажено [299] .
296
Ключевский В. О. Соч. Т. 1. С. 274; Любавский М. К. Лекции. С. 118.
297
Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма. М., 1972. С. 146, 250; Черепнин Л. В., Пашуто В. Т., Назаров В. Д. Основные проблемы изучения СССР периода феодализма. С. 7 и др. Излагаются и иные модели древнерусского общества X–XIII вв.: «рабовладельческая» представлена в исследовании В. И. Горемыкиной (К проблеме истории докапиталистических обществ. Минск, 1970), «общинная» в работе И. Я. Фроянова (Киевская Русь. Очерки социально-экономической истории. Л., 1974).
298
Любавский М. К. Лекции. С. 88.
299
Там же. С. 90.
Делая интересные и верные наблюдения на основе анализа древнерусского права (в частности, Русской Правды), Любавский видит причину социальной дифференциации, общества в «усложнившихся задачах по управлению и обороне страны», но не видит экономические социальные ее корни [300] . Он верно фиксирует влияние церкви на ход государственного развития, но не отмечает социальные причины ее привилегированного положения и быстрого укоренения на русской, государственной почве.
300
ЛюбавскийМ. К. Лекции… С. 94–95.
Схема третьего периода истории Древней Руси у Любавского сложилась под сильным воздействием взглядов Ключевского (теория «родового владения» князьями Русской землей). Оценивая систему международных отношений, историк в основу своей позиции кладет представления о так называемом очередном порядке княжеского владения [301] , разработанную еще Соловьевым и модифицированную Ключевским [302] . Однако, рассматривая процесс политической раздробленности на Руси в XII–XIII вв., он считает, что «было бы ошибкой видеть в эволюции княжеских отношений главную и единственную причину этого факта» [303] . Раздробленность, местный партикуляризм стоит, по его мнению, в тесной связи с новым размещением русского населения к концу XII в., которое явилось следствием княжеских усобиц и набегов кочевников [304] . Эти наблюдения при всем преувеличении роли географического фактора вносили значительную долю новизны в решение традиционного для русской историографии вопроса.
301
Там же. С. 89–90.
302
Ключевский В. О. Соч. Т. 1. С. 180.
303
Любавский М. К. Лекции. С. 91–92.
304
Там же. С. 101–103.
«Порядок», установившийся на Руси в XII начале XIII в., ученый называет областным («областная политическая организация по отдельным землям вокруг нескольких авантюристов» [305] ). Поскольку, на его взгляд, в областях XII – начала XIII в. существовало то же самое политическое единство федеративного типа, которое имелось в Русской земле и в XI начале XII в., складывалось впечатление, что русская государственность к концу XII в. не претерпела никаких серьезных изменений по сравнению с X в. В русской историографии в начале XX в. часто встречалось утверждение подобного типа. Любавский же полагал, что «новый порядок» не был простым возвращением к старине. Он отмечает такой важный новый момент, как такую политическую группировку земель, при которой уже в XIII в. обозначалось ядро двух будущих государств: Московского (великорусская группа) и Великого Княжества Литовского (белорусская и украинская группа) [306] . Новое проявилось в укреплении веча, второй политической силы, управлявшей обществом наравне с князьями [307] . Наконец, серьезные перемены произошли и в характере социально-экономических отношений на Руси: во-первых, имеет место упадок внешней торговли и развитие княжеского, боярского и церковного землевладения, зарождение частной собственности на землю и рабовладельческого хозяйства [308] ; во-вторых, развиваются институт рабства и «особый класс зависимых людей» (закупы, изгои) «эмбрионов последующих холопства и крестьянства» [309] ; в третьих, бояре стали «земским классом» и начали руководить обществом «без князей и нередко против князей» [310] . При этом совершенно справедливо Любавский отмечал, что «областной политический строй», который установился на Руси в середине XII первой четверти XIII в., в «значительной степени опирался на общественную эволюцию и на то значение, которое приобрели в областях бояре» [311] .
305
Там же. С. 106.
306
Там же.
307
Там же. С. 111.
308
ЛюбавскийМ. К. Лекции… С. 113.
309
Там же. С. 123–125. Вопрос о вече в Киевской Руси историк решал в целом в русле концепции исследования В. И. Сергеевича (Вече и князь. СПб., 1867).
310
Там же. С. 114, 117.
311
Там же. С. 118, 119.
Особенности развития феодальной Руси XII XIII вв., процесс феодальной раздробленности у Любавского имеют в своей основе ряд причин и факторов: географическую среду, социальную эволюцию русского общества, новые явления в экономике (развитие княжеско-боярского землевладения и рабовладения). Разумеется, Любавский и здесь выдвигает на первый план политический фактор.
Более последовательный «государственник», чем Ключевский, Любавский по существу оставил без специального рассмотрения проблемы социально-экономического развития древнерусских городов как центров ремесла и торговли. Это объясняется его пониманием «городовой волости» как лишь одного из ряда «слагаемых» древнерусского социального организма VIII–XI вв. Социально-экономический фактор в его представлении отнюдь не был главным, решающим. Не желая вступать в открытую полемику со своим учителем и отнюдь не отрицая значительной роли внешней торговли в экономике Древней Руси, он основное свое внимание концентрирует на сельском хозяйстве и землевладении, считает их значительными явлениями древнерусской жизни XII начала XIII в. Тем самым молчаливо отрицается тезис учителя о неземледельческом характере Древней Руси [312] .
312
Там же. С. 120.