Очерки по истории русской церковной смуты

Другой пример. В период революции 1905 года и в предреволюционные годы позиция епископа Сергия по существу очень мало чем отличалась от позиции епископа Антонина. Человек гуманный и либеральный, он сочувствовал освободительному движению, оплакивал жертвы 9 января, искал связей с интеллигенцией, участвовал в религиозно-философском обществе.

Результат: епископ Антонин попадает после 1905 года на покой, в монастырь, где его единственным занятием является дрессировка медведя, а у епископа Сергия — новый взлет. В октябре 1905 года он назначен архиепископом Финляндским и Выборгским. 6 мая 1911 года он получает назначение постоянным членом Синода, в марте 1912 года он — председатель Предсоборного совещания при Синоде, через несколько лет он награжден бриллиантовым крестом на клобуке.

Почему такая разница в судьбах двух бывших петербургских викариев? Причины следует искать в различии их тактики: человек мягкий, деликатный, умеющий ладить с начальством (но без подхалимства и унижения своего достоинства), епископ Сергий преуспевает там, где его экстравагантный собрат исчезает в пучине житейских бурь. Примерно такую же позицию занимает он и в 1917 году (в львовские времена), и в 1922 году (во время изъятия ценностей). Тихо, осторожно, без крайностей, без нажимов, сохраняя достоинство, но не обостряя ни с кем отношений — такова линия митрополита (впоследствии патриарха) Сергия. Придя в обновленческое движение, митрополит Сергий занял ту же позицию. Признав ВЦУ, он спокойно и тихо сидел у себя во Владимире, пока не наступил «раскол в расколе», а в сентябре выступил в союзе с Антонином Грановским против «Живой Церкви».

Не меньшего внимания заслуживает и второй иерарх, поставивший свою подпись под воззванием: архиепископ Нижегородский Евдоким, которому предстояло сыграть в расколе очень важную роль. Архиепископ (впоследствии обновленческий митрополит) Евдоким был незаурядной Аигурой среди дореволюционной иерархии; человек импульсивный, честолюбивый, талантливый, он сделал блестящую карьеру.

Василий Иванович Мещерский родился в 1869 году. После окончания Московской духовной академии он быстро становится магистром богословия и решает посвятить свою жизнь научной деятельности. Однако кропотливая научная работа оказывается слишком мелким плаванием для Василия Ивановича. Вскоре он принимает монашество с наречением ему имени Евдоким. Искренний религиозный порыв, видимо, сочетается у него с честолюбивыми желаниями. После принятия монашества звезда Евдокима ярко разгорается: в 1903 году, 34 лет от роду, он становится уже ректором Московской духовной академии, а через год — в январе 1904 года — он становится архиереем. Его речь на наречение очень характерна для нового епископа.

«Господи, я хотел бороться с Тобой и боролся, как Иаков, — говорил Евдоким. — Я хотел бежать от Твоего лица, как бежали многие. Ты видел и знаешь это. Мне хотелось еще многие годы не возлагать на себя бремени святительства. Но не смел я противиться Тебе. Да будет же воля Твоя! Я давно бесповоротно отдал всего себя Тебе и дал обет быть верным Тебе даже «до крови». Пусть «живу к тому не аз, но живет во мне Христос» (Гал. 2,20). Исповедую перед всей вселенной, что я горячо любил Тебя всегда и от дней моей юности и посильно исповедывал всюду Имя Твое Святое. И пастырство, которое я сейчас приемлю, есть самое наглядное и убедительное доказательство моей любви к Тебе. Верю, что в этот единственный день и час в моей жизни вашими освященными руками Сам Христос подает мне жребий пастырского служения. Верю, что Ты со мною, Господи. Не археологическими доказательствами, не филологическими изысканиями, не философскими доводами только убедился я в Твоей всеблагой и всемогущей Деснице. Нет, я зрел Тебя не раз в течение своей жизни. Я даже осязал Тебя. Ты не раз стучался в двери моего сердца. Я знаю, что Ты ближе к человеку, чем окружающий его воздух, ближе его одежды, ближе даже его собственного тела.

Бросая беглый взгляд на прожитую жизнь, теперь только особенно ясно вижу я, как Ты не раз касался таинственных струн моего сердца, как Ты влек меня с раннего детства на путь служения Тебе. Много раз я уклонялся — от Тебя, но Ты неожиданно возвращал меня на путь, с которого, Думал я, ушел раз навсегда. Среди каких бедствий провел Ты меня целым, из какой бездны провел Ты меня невредимым! Много раз над моей головой собирались черные тучи, что не было просвета ниоткуда. Иногда казалось, что уже все погибло. И вот в тот самый момент, когда мне казалось, что более не от кого ждать помощи, Ты приходил ко мне и выводил меня снова на свой необъятный Божий простор, наполняя сердце мое радостью, давал мне силы и бодрость нести свою тяжелую ношу в крутую гору жизни. Но довольно об этом. Не буду приподнимать завесу своей внутренней жизни. Об этом узнают люди впоследствии…»

Конец речи делает честь прозорливости Евдокима:

«С Тобою, Господи, не страшны мне и грядущие судьбы Церкви, что бы ее ни ожидало на пути ее исторического существования, а ее многое ожидает…»

Хиротония архимандрита Евдокима во епископа Волоколамского состоялась 4 января 1904 года в большом Успенском соборе в Кремле. Рукоположение совершали митрополит Московский и Коломенский Владимир архиепископ Ярославский Сергий, состоящие на покое епископы Григорий, Иоанн и Антоний, а также епископы Иркутский Никанор, Можайский Парфений, Дмитровский Трифон, Ямбургский Сергий (Страгородс-кий, будущий Святейший патриарх), Балахнинский Исидор и Алексинский Иннокентий.

Еще несколько лет — и епископ Евдоким едет в Америку в качестве викария архиепископа Тихона. Он прожил в Америке 10 лет, чувствовал себя там как дома и навсегда полюбил эту страну. Под влиянием американских впечатлений у епископа Евдокима пробуждается критическое отношение к русской действительности. Русская отсталость больно ранит его сердце — и он возвращается из Америки не таким, каким ехал туда. Надо же было, чтоб возвращение его на родину пришлось на 1917 год, когда наступила эпоха переоценки всех ценностей.

В 1918 году Евдоким получает назначение в Нижний Новгород, с возведением в сан архиепископа. Здесь он сумел, со свойственной ему «американской деловитостью», наладить приличные отношения с новой властью и оградить интересы подчиненного ему духовенства. О его позиции во время раскола он сам говорит в ряде документов, опубликованных в 1922 году, ярко и красочно, причем и здесь, как в его речи на наречение, искренние ноты, на наш взгляд, чередуются с некоторой декламацией, за которой чувствуется самовлюбленная натура.

Вот перед нами его Послание, обошедшее в то время всю провинциальную прессу, в котором архиепископ определяет свою политическую и церковную позицию. (Живая Церковь № 3, с. 18–19.)

«…Всем православным христианам, пастырям и архипастырям

(открытое письмо).

Меня просят открыто высказаться по вопросу о моем отношении к советской власти и по вопросу о состоянии дел Церковного Управления в настоящее время. Отвечаю. Мое абсолютно честное, лояльное отношение к советской власти мною было письменно изложено еще 24 ноября в докладе, поданном в Нижегородский губернский исполком и напечатанном потом в газете.

Мое отношение к советской власти и ныне, в 1922 г., не изменилось ни в какой мере и степени. Все управлениеепархией мною строго построено на этом принципе. Никаких сколько-нибудь существенных столкновений с гражданской властью не только у меня, но и у всей Нижегородской епархии за все протекшие четыре года не было, и ничего, кроме чувств благодарности, не могу высказать местной гражданской власти за ее вполне корректное отношение к церкви нижегородской.

Не подлежит никакому сомнению, что наше Высшее Церковное Управление за короткое время своего, обновленного Собором, существования наделало много крупнейших ошибок, просмотров и недомолвок. Ошибки все эти ярко отмечены прессой и отчасти прогрессивной группой духовенства, бывшего у патриарха Тихона с известным докладом. Об ошибках Высшего Церковного Управления я писал в Синод и самому патриарху. В одном из докладов я вынужден был высказаться так: «Вы работаете на разрушение Церкви Божией».

Привести в нормальное состояние крайне расстроенные дела церковного управления в настоящее время возможно только поместным Собором. Мы переживаем глубокий мир в Нижегородской епархии. Многие говорят, что в прежнее, дореволюционное время так хорошо не жилось в епархии, как живется в настоящее время. Думаю, что этот мир возможен и для всей Русской Церкви. И как я желал бы, чтобы этот мир скорее водворился для блага и спокойствия всех. Всех верующих, от мирянина до пастыря и архипастыря, я очень прошу в настоящее время сосредоточить все свое внимание на крайне остром моменте, переживаемом Церковью, и всемерно помочь ей выйти на пути мирного, чисто христианского, абсолютно честного строительства жизни.