Очерки по истории стран европейского Средиземноморья. К юбилею заслуженного профессора МГУ имени М.В. Ломоносова Владислава Павловича Смирнова

Одновременно под влиянием экономических трудностей сокращались и без того скромные затраты на армию. В 1933 г. военные расходы бюджета были урезаны на 14%, из рядов вооруженных сил уволили около 30 000 человек 93 . Ввиду нехватки средств были отменены летние маневры дивизий и корпусов. Интересы армии в это время представлял генерал М. Вейган, сменивший в 1931 г. Петена на посту заместителя председателя Высшего военного совета. Близкий соратник маршала Фоша, он разделял его мнение о том, что Версальский договор не гарантировал прочного мира для Франции. Вейган понимал, что в новых условиях те подходы к военному строительству, которые внедрялись в 1920-е гг., не только не действуют, но и объективно подрывают обороноспособность страны. Для военных не являлся секретом тот факт, что Германия тайно перевооружалась: разведывательное бюро Генерального штаба имело об этом полную информацию 94 .

93

Young R. J. In Command of France. French Foreign Policy and Military Planning, 1933–1940. Cambridge (Mass.), 1978. P. 38.

94

Jackson P. France and the Nazi Menace Intelligence and Policy Making, 1933–1939. New York, 2000. P. 47–48.

В 1935–1939 гг. Франции предстояло пережить четыре «тощих года» – эхо Первой мировой войны с ее людскими потерями и снижением рождаемости. Количество призывников в это время сокращалось вдвое. На этом фоне уменьшение финансирования армии воспринималось особенно болезненно. Близкие к Вейгану офицеры утверждали, что генерал одно время даже опасался покидать Париж, чтобы в его отсутствие правительство не одобрило дополнительное уменьшение расходов на оборону 95 . Политика в духе идей разоружения и арбитража, проводимая руководством страны, по мнению генерала, граничила с безответственностью. Ж. Поль Бонкур, премьер-министр и глава МИДа в конце 1932 – начале 1933 гг., впоследствии вспоминал, о тех конфликтах, которые в это время регулярно возникали между ним и Генеральным штабом по поводу перспектив политики разоружения 96 . В феврале 1933 г. советский военный представитель в Париже М. С. Островский, вхожий в круги высшего офицерства, писал в Москву о том, что очередная мирная инициатива, озвученная французскими представителями на конференции в Женеве, едва не вынудила Вейгана уйти в отставку. «Генералу эта политиканствующая сволочь осточертела» 97 , – приводил он слова офицера, знакомого с ходом дел.

95

Young R. J. Op. cit., p. 38.

96

Rapport fait au nom de la Commission charg'ee d’enqu^eter sur les 'ev'enements survenus en France de 1933 `a 1945, t. 3. Paris, 1951. P. 786–787.

97

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1 1. Д. 432. Л. 62.

Вейган понимал, что время требует пересмотра подходов к строительству вооруженных сил. Советские военные комментаторы в 1932 г. отмечали, что новое командование французской армии отходит от старых организационных схем, опробованных в годы Первой мировой: «Призыв к приемам подвижных операций уже без всяких оговорок раздался … из уст самого генерала Вейгана, по требованиям которого, надо ожидать, скоро перестроится вся французская доктрина». «Военный зарубежник» ссылался на статью, опубликованную в ведущем военном журнале Франции. В ней французский главнокомандующий доказывал, что превосходство в современной войне обеспечивается не только мощностью, но и подвижностью материальных средств 98 .

98

Основные вопросы иностранной военной мысли // Военный зарубежник. 1932 № 7. С. 158.

Действительно, при Вейгане дискуссии о применении танков на поле боя вышли из области чистой теории. Под его руководством в июне 1930 г. генеральный штаб предложил пересмотреть программу развития бронетанковых сил: отказаться от использования специальных тяжелых танков и сконцентрироваться на развитии легких машин Речь шла о важной инновации. С 1918 г. считалось, что, осуществляя функцию поддержки пехоты, танк должен либо сопровождать ее на поле боя, либо поддерживать огнем прорыв укрепленной линии противника. Для решения второй задачи еще в годы Первой мировой войны были созданы сверхтяжелые машины «2С». Отказ от их применения на поле боя открывал путь к пересмотру самой доктрины боевого использования танков. Французы продолжали развивать легкие танки типа «D», которые, согласно традиционному подходу, должны были сопровождать пехоту на поле сражения, однако к началу 1930-х гг. их последние образцы по своему потенциалу уже перерастали эту отводимую им в прошлом роль. Одновременно в 1930 г. с конвейеров сошли первые образцы нового танка класса «B», разработанного по эскизам Думенка. Эта машина по своим тактико-техническим характеристикам более всего подходила под определение среднего танка 99 , способного играть самостоятельную роль на поле боя 100 .

99

В литературе существуют два подхода к классификации танков B-1 и B-1 bis, относящие их к классу средних или тяжелых машин.

100

Doughty R. A. The Seeds of Disaster. P. 148–149.

Однако реформа бронетанковых сил столкнулась с двумя важными проблемами. Во-первых, взгляд на танк как средство поддержки пехоты, очевидно, уже плохо соответствующий реалиям развития военного дела, пустил очень глубокие корни в среде французского офицерства. Главные инспекторы пехоты на рубеже 1920–1930-х гг. были полны решимости сохранить за танком подчиненную функцию. Они неизменно настаивали на приоритете бронирования в ущерб маневренности, загоняя строительство бронетанковых сил в схему десятилетней давности. Первые полевые испытания танков D-2 и B-1 в 1932 г., продемонстрировавшие определенные слабые стороны новых машин, были однозначно интерпретированы как подтверждение невозможности их самостоятельного применения. Главный инспектор пехоты генерал Ж. Дюфьё констатировал, что танки могут быть полезны лишь в тесной связке с другими родами сухопутных войск. Как отмечал в своих мемуарах Вейган, эти выводы фактически приостановили работы по формированию во французской армии отдельных бронетанковых соединений 101 .

101

Weygand M. M'emoires. Vol. 2, Mirages et r'ealit'es, Paris, 1957. P. 407–408.

С другой стороны, активно выступали те, кто считал, что танки должны быть интегрированы в состав кавалерийских частей. Благодаря механизации кавалерия, в задачи которой входила внезапная атака вражеских позиций, проведение операций на незащищенных флангах, разведка, кратно увеличивала свои боевые возможности. Кавалерист Вейган хорошо понимал потенциал переоснащения конницы с опорой на современную бронетехнику. При его поддержке командующий кавалерией генерал Ж. Флавиньи в 1933 г. сформировал первое экспериментальное механизированное соединение на базе 4-й кавалерийской дивизии, дислоцированной в Реймсе 102 . В 1935 г. в составе действующей армии была создана первая регулярная легкая механизированная дивизия. Основным «кавалерийским танком» стал S-35 SOMUA, впоследствии хорошо зарекомендовавший себя на полях сражений 1940 г.

102

Paoli F.-A. L’Arm'ee Francaise de 1919 `a 1939. Vol. 4. Vincennes, 1977. P. 78–83.

Проблема, однако, состояла в том, что схемы организации и боевого применения конницы также были слишком узки для танка как нового типа вооружения. В составе кавалерии танковые соединения также решали лишь ограниченные задачи и не могли служить эффективным средством выхода из позиционного тупика. Флавиньи допускал, что легкая механизированная дивизия может использоваться для нанесения фронтального удара и прорыва укрепленных линий, однако подобные операции, по его мнению, можно было проводить лишь в исключительных случаях. Идея использования танков с целью механизации старой кавалерии сохранялась вплоть до 1939 г.

Вторая проблема, с которой столкнулась реформа бронетанковых сил, заключалась в объективной слабости ее материальной базы. Французская промышленность не могла производить танки в необходимом объеме для того, чтобы одновременно и обеспечивать нужды армии и экспериментировать с новыми машинами и способами организации бронетанковых сил. В 1933 г. было принято решение о первоочередном заказе 500 легких танков нового типа (позднее получившие условное наименование R-35 и H-35), способных эффективно справляться с функцией поддержки пехоты на поле боя. Предложение направить средства на покупку машин B-1 и D-2 было отклонено, так как они, по мнению командования армии, плохо справлялись с этой задачей, будучи слишком быстрыми.

Генерал Этьен подверг это решение критике, поскольку оно, фактически, на обозримую перспективу закрывало путь к созданию самостоятельных бронетанковых сил. Он предлагал поставить эксперимент и сформировать два соединения, первое из которых имело бы на вооружении 500 танков B-1 и D-2, а второе бы состояло из 1000 легких машин. Первое, по его мнению, имело бы все преимущества над вторым, так как могло как самостоятельно атаковать, так и обороняться 103 . Все это оставалось благим пожеланием, потому что французская промышленность могла выпускать лишь танки одного конкретного типа. Машины класса «B», кроме того, оказались сложны в изготовлении. В 1930 г. в армию удалось поставить всего три образца. Генерал М. Га-мелен, начальник генерального штаба с 1931 г., с 1935 г. – заместитель председателя высшего военного совета, в целом не имевший принципиальных возражений против проекта формирования самостоятельных танковых дивизий, считал, что без нужного количества средних танков вести речь об этом бессмысленно 104 .

103

Ibid. P. 154–155.

104

Ibid. P. 154–155.

Франция, таким образом, шла по пути распыления ресурсов, так как и пехота, и кавалерия хотели иметь в своем распоряжении особые типы танков. Этьен был не один в своем мнении, когда критиковал подобную практику. Генерал П. Эрин (H'ering) в первой половине 1930-х гг. считал, что армии остро необходим универсальный инструмент прорыва в виде сбалансированного механизированного соединения, насчитывающего около 300 танков SOMUA, по его мнению, более пригодных к ведению танкового боя, и B-1, подходящих для развития успеха.

Похожую схему в своих работах предлагал генерал Э. Аллео. Он, кроме того, говорил о важной инновации, которая практически не фигурировала в трудах других французских теоретиков маневренной войны. Армейское командование первоначально не учитывало потенциал авиации в будущей войне, отводя ей задачи проведения разведки и осуществления вспомогательных операций. Командование военно-воздушных сил, со своей стороны, было увлечено теориями итальянского генерала Д. Дуэ, который считал, что будущую войну выиграют именно самолеты, которые путем нанесения стратегических ударов заставят противника капитулировать 105 . Аллео исходил из того, что оба этих взгляда ошибочны. По его мнению, взаимодействие авиации и сухопутных сил на поле боя необходимо. Самолеты могут быть полезны как до непосредственно столкновения наземных частей, выводя из строя коммуникации врага и его авиацию, так и в ходе боя, непосредственно поражая вражеские цели на земле и препятствуя подходу его резервов 106 .

105

Wieviorka O. Op. cit., p. 345.

106

Andr'e M. Op. cit., p. 226.