Очерки поповщины
Шрифт:
— Действительна ли моя хиротония, — спрашивал он старца митрополита, — и что должно мне делать, чтобы она была совершенна?
— Для этого, — советовал Мисаил, — надо, чтобы митрополит какия-либо области благословил тебя с рукоположением и молитвами, не хиротонисуя вторично, ибо, как человек дважды не родится, так и хиротония не повторяется.
Анфим просил Мисаила совершить над ним этот обряд, но тот уклонился, говоря, что это должно сделать правительствующему митрополиту, сидящему на престоле своем, а ему, Мисаилу, того сделать не можно, потому что он с своей митрополии сошел и в Драгомирне пребывает на покое. И советовал ему обратиться к Иакову, митрополиту молдавскому, в Яссах пребывающему, «во еже приняти от него действительное благословение». На Иакова Мисаил указал, по всей вероятности, потому, что монастырь Драгомирна, где происходила беседа его с Анфимом, находился тогда в епархии ясского митрополита.
«И многу пользу и рассуждение приях от его святыни», — говорил после Анфим о Мисаиле.
Но, опасаясь ли старообрядцев Забахлуевского предместья, не надеясь ли на Иакова, Анфим и теперь в Яссы не поехал, а воротился в свою Ветрянку. А может быть, он и то соображал, что так как Ветрянка, где он жил, и весь Буджак (ныне Бессарабия) принадлежали к епархии браиловского, а не ясского митрополита, то уж лучше и правильнее просить руковозложения у него, у браиловского. Кстати же он вскоре и прибыл в Хотин, обозревая свою митрополию. Звали этого митрополита Даниилом, жил он в монастыре при городе Рени и, как отзывался о нем в 1757 году ясский митрополит русскому агенту, посланному в Молдавию для разведываний об Анфиме, «человек был ученый, постоянный и всякой чести достойный, которому по его благочестию знатная епархия поручена». [153]
153
«Дело святейшего синода о раск. арх. Анфиме».
Анфим, этот высокомерный человек, не признававший никого выше себя, требовавший от всех одного поклонения и немого раболепства, теперь смиренно, рабски предстал перед Даниилом в Хотине, с разрешительною грамотой Мисаила в руках. Известно, как и зачем разъезжали и разъезжают фанариоты-епископы по своим вотчинам-епархиям. Анфим предстал пред Даниилом, как непредвиденная в митрополичьем бюджете статья, и потому неудивительно, что липованский архиерей был любезно принят и предупредительно выслушан браиловским владыкой. Анфим подал ему особую бумагу, в которой изложил все свои обстоятельства в таком виде, как рассказывал Мисаилу, еще подробнее говорил он Даниилу «на речах»
Полон был этот собор в назначенное время. Много собралось туда старообрядцев той стороны. Даниил служил литургию, сослужителем был Анфим. Во время «трисвятого», когда, по обычаю православной церкви, совершается архиерейская хиротония, Даниил возложил на коленопреклоненного Анфима руки и прочитал над ним молитву благословения. Обедню дослужили оба вместе. Повещенные наперед Анфимом старообрядцы из Ветрянки и слобод, находящихся близ Каменца, были при этом обряде и разгласили повсюду о хиротонии Анфима. Даниил благословил после того Анфима управлять духовными делами липован, живущих в браиловской епархии, и во утверждение подписал грамоту, данную ему Мисаилом. [154]
154
Впоследствии, именно в 1757 году, ясский митрополит о руковозложении, совершенном Даниилом, так говорил агенту, посланному для расследований об Анфиме от киевского вице-губернатора: «а в прошлом 1756 году каковы прислал означенный лжеархиепископ (Анфим) к нему, ясскому митрополиту, два письма, оные, також и грамоту, по которой будто он, Анфим архиепископ, посвящен, показывал и о грамоте упоминал, то оная фальшивая, и ежели б она была подлинная, то должна б быть на греческом диалекте». Но грамота, о которой говорит здесь Иаков (она помещена ниже в примечании), дана была Анфиму впоследствии не на сан архиерея: эта грамота «избирательная» в «архиепископы всего православия», то есть в главные архиереи над всеми, бывшими тогда, старообрядческими архиереями. Не зная по-русски, Иаков, вероятно, принял эту грамоту за настольную на епископство, или за благословенную от Мисаила и Даниила. Но ведь Анфим писал же Иакову, что эту грамоту отнял у него католический епископ в Радомысле. Напротив, если бы грамота, которую представил Анфим Иакову, была написана по-гречески, она, бы должна была почесться за фальшивую, ибо старообрядческие архиереи ни в каком случае не написали бы ее по-гречески. Далее Иаков говорит русскому агенту: «А чтобы браиловский греческий митрополит объявленного лжеца в архиепископы посвятил, то неправда: оный митрополит Даниил человек ученый, постоянный и всякой чести достойный, которому по его благочинию знатная епархия поручена, и чтобы такого плута в такое знатное архиепископство посвятил, и подумать нельзя, да и без патриаршаго благословения никак митрополиту в архиепископы посвятить не можно». Однакоже Епифаний был посвящен ясским митрополитом без патриаршего благословения. От самого Даниила посланный из Киева узнать ничего не мог, ибо он в то время (1757) уже пропал без вести. Этому посланному так говорил митрополит Иаков. «А объявленный греческий митрополит Даниил в прошлом году, в ноябре месяце, был в турецком городе Белграде, и оттуда куда и зачем отъехал и где ныне находится, или от разбойников на дороге убит, — о том никакого об нем слуху в Яссах и поныне не имеется».
Анфим, утвердивший, как сказано, свое местопребывание в Ветрянке, с согласия Даниила, выхлопотал в Порте фирман на построение в этой слободе большой каменной церкви, которую задумал сделать митрополиею всех липован, живущих во владениях турецкого султана. А так как липоване молдавские не захотели бы иметь его своим главою, то властолюбивый и своенравный Анфим думал подчинить их властью светскою и православных митрополитов. В старообрядческих обществах везде, а особенно за границей, и тогда, как и теперь, всякого рода дела решаются выборными от мира старшинами, которые ворочают всем. Духовные лица там только исполнители распоряжений старшин и находятся в совершенной зависимости от богатых и влиятельных прихожан. Это не могло нравиться Анфиму, желавшему повелевать и требовавшему, чтобы каждое его слово исполнялось, как веление свыше. Отсюда целый ряд столкновений его с липованами, кончившийся гибелью этого властолюбивого и гордого человека.
Первым действием липованского архиерея в Бессарабии было запрещение священнодействовать попам, поставленным Афиногеном. [155] Так высоко почитал Анфим рукоположение Даниила, что уже не признавал действительности хиротонии афиногеновой, хотя и не отрицал впоследствии, что сам от него получил архиерейство. Весьма может быть, что попы афиногенова посвящения не хотели признать Анфима своим владыкою, и он за то наложил на них запрещение.
Окончательно решившись утвердить свою кафедру в Ветрянке, Анфим собрался ехать в ветковские пределы, в свою Боровицу, где давно ожидали его Елизавета с дьякониссами и попы Буркины, где много было у него церковной утвари, которою теперь намеревался он украсить новую свою ветрянскую церковь, где, наконец, находилась значительнейшая часть богатства, вывезенного Елизаветой из Москвы. Уже он совсем было собрался в путь, как совершенно неожиданное обстоятельство заставило его отложить поездку.
155
Доношение коллегии иностранных дел синоду. В «Деле о раск. арх. Анфиме» 1757 года, № 337.
В 1753 году к нему явилось посольство от кубанских старообрядцев. [156]
Они, узнав о старообрядческом епископе, живущем в Хотинской Рае обратились к нему, прося приехать к ним и у них, в Гребенях, построить и освятить церковный причет. Вместе с просьбою кубанцев, посланцы привезли Анфиму приглашение и от крымского хана, в заведывании которого находились кубанцы. Анфим с радостью принял сильно льстившее его самолюбию приглашение и немедленно собрался в путь. Приехав в Крым, он прежде всего явился к тамошнему православному архиепископу Гедеону, жившему в Херсонесе, что близ нынешнего Севастополя. Это крайне не понравилось сопровождавшим его гребенским кубанцам, которые во всяком сближении с православным духовенством видели самое большое нарушение своей веры. Подозрение в том, не придерживается ли Анфим никонианства, запало в душу этим грубым людям, но Анфим был не из таких, чтобы стал обращать на подобные вещи внимание. Гедеон принял его любезно, много беседовал с ним и дал грамоту, которою передавал в его ведение всех старообрядцев, живших в обширной его митрополии, с тем, чтобы он действовал среди них архиерейски, ни от кого независимо. Еще не доезжая Крыма, в Добрудже, где в слободах Славе, Журиловке и Серяковой жили также кубанцы, переселившиеся сюда с своим атаманом Некрасовым и потому называвшиеся «некрасовцами», он встретился с другим старообрядческим архиереем — Феодосием, и поладил с ним. Этот Феодосий был посвящен в сан раскольнического «епископа кубанскаго и терскаго», то есть для оставшихся в Кубани гребенских казаков — архиепископом крымским. Гребенские кубанцы, чувствуя нужду в епископе и слыша, что в других зарубежных местах у одноверцев их есть такие обратились к самому султану, прося его, чтобы он велел патриарху или крымскому архиепископу рукоположить им архиерея. Султан велел Гедеону исполнить желание кубанцев, а им приказал везти в Херсонес выборного человека, которого они считают достойным быть у них архипастырем. Они привезли монаха Феодосия. Гедеон всячески уклонялся от посвящения его, но, когда посланный султаном паша с янычарами вошел в церковь и именем султана велел Гедеону рукоположить его, крымскому владыке делать было нечего, и он неволею рукоположил Феодосия в сан епископа кубанского и терского. [157] Но почему-то Феодосий не остался у гребенских кубанцев, а водворился у кубанцев-некрасовцев, живших в Добрудже.
156
[В царствование Петра I произошел на Дону известный бунт Кондратия Булавина (1708). Когда это возмущение, принявшее было громадные размеры, было подавлено воеводой кн. Долгоруковым, один из главных предводителей восстания, атаман Игнат Некрасов, с 2000 казаков, убежал на р. Кубань, подвластную тогда крымскому хану под верховным владычеством султана турецкого. Все беглецы были старообрядцы по поповщине. Пришедши на Кубань они в так называемых Гребенях завели много станиц, и заселили край, поступив в подданство султана. К ним на «вольныя, обельныя земли» стали во множестве приходить казаки-старообрядцы с Дона, Волги и Яика. Переселение на Кубань было так значительно, что обратило на себя внимание русского правительства, тем более, что кубанские казаки, с ведома крымского хана и с помощью кубанских татар, делали частые вторжения в пределы России. Об этом Петр I писал в июле 1710 года султану Ахмету III, но напрасно. Во время войны Петра с Турцией кубанцы, утесняемые русскими войсками, во множестве переселились вместе с Некрасовым в Турцию. Построив каики, они переплыли Черное море и явились в Константинополе, прося у султана земель для поселения и предлагая службу против врагов его, а в особенности против Петра I. Просили они поселиться поближе к русским казакам и Запорожью. Им отведены были места в Добрудже и Бессарабии по устьям Дуная, по рукаву Дуная, Дунавцу, и при озере Разельм. В Добрудже они заселили три большие слободы Серакой (по-русски Серяково), где теперь больше 600 домов, такой же величины слободу Слава и третье, Журилово, с 500 домами. Другая, меньшая часть вышедших в Турцию с Некрасовым казаков была поселена между Мраморным морем и Архипелагом, неподалеку от устья реки Марицы, впадающей в Эносский залив. Там, близ города Эноса (родина первого белокриницкого митрополита Амвросия), есть селение Казак-Киой. Третья, также небольшая часть кубанских казаков поселена была в Малой Азии. Там, неподалеку от Мраморного моря есть большое селение, ими занимаемое, Бан-Эвле, на речке Мандрозе. Другое поселение старообрядцев в Малой Азии, тоже называемое Казак-Киой находится близ устья р. Кизиль-Ирмака. Третье, тоже называемое Казак-Киой, — близ черноморского лимана Деркон, куда по зимам выезжают старообрядцы из Бан-Эвле для рыбной ловли. Во время войны султана Махмуда II с египетским пашой Мегемед-Али, 3000 казаков отправлены были в Сирию, и которые уцелели в сражениях, те поселились в Сирии и Киликии. Наконец, по последним известиям, русские старообрядцы есть в Египте, даже в самом Каире, и около Багдада. Кубанцы в Турции известны под именем Игнат-казаков (по имени предводителя их Игната Некрасова), по-русски же больше называются «некрасовцами». Это народ грубый и невежественный, но сохранивший всецело русскую народность во всех условиях своего домашнего и общественного быта. Из Кубани не все казаки выселились с Некрасовым в Турцию. Потомки оставшихся и до сих пор входят в состав кубанского казачьего войска. Все они старообрядцы. Называются также «гребенскими казаками». К их-то предкам и ездил Анфим в 1753 году.]
157
Инок Парфений в своей книге «О Промысле Божием», Москва, 1757 г., стр. 185, хотя и говорит, что крымский архиепископ (а не митрополит) посвятил Феодосия только в Иеромонахи, но из дела синода 1757 года, № 337, видно, что Феодосий был епископом.
Из Крыма Анфим отправился на Кубань с проезжею грамотой от хана, которому представлялся в Бахчисарае. Сначала кубанцы приняли дорогого гостя радушно и с великими почестями. Он устроил для них монастырь и посвятил архимандрита, а по слободам — многое число попов, и дал им универсалы, чтобы иметь им по своим обрядам церковное служение. Потом рукоположил для Кубани двух епископов, [158] имена которых нам неизвестны. Недолго, однако, продолжалось доброе согласие Анфима с гребенскими казаками. Он хотел властвовать, хотел стать во главе всего тамошнего казачества, требовал, чтобы не только другие начальные люди, но и сам атаман ничего не делал без его благословения, а кубанцы хотели, чтобы архиерей знал свою церковь да попов, а в их дела не мешался. Пошли ссоры, брань, своенравный Анфим слушать никого не хотел, и каждый день являлись с его стороны новые требования и притязания, а при малейшем противоречии он грозил анафемой. Ужиться ему с кубанцами было невозможно; притом же эти грубые, закоренелые в невежестве полудикари, суеверные до крайней степени, заподозрили его в никонианстве, потому что у него был «Чиновник архиерейского служения», напечатанный в Москве во времена Петра I. Все Гребени возмутились. «Как, — кричали казаки, — по еретической книге нам попов наставил да и сам по ней служит! Мы от таких книг из России ушли, а он,
еретик, враг божий, сюда к нам их завез! В куль его да в воду и с книгами-то!» Анфим бежал, и казаки едва не пожгли все церкви, им освященные, называя их еретическими, никонианскими. Волнение, однако, чрез некоторое время утихло: нашлись между казаками люди благоразумные и притом влиятельные на их кругах, которые убедили толпу, что Анфима прогнали они без достаточного основания. Кубанцы раскаялись и послали к нему новых посланцев с письменным всенародным молением, прося у него прощения за свой поступок и приглашая его снова на Кубань. Они догнали его на дороге, но Анфим был не из таких, чтобы прощать подобные обиды. «Аще изгонят вас из града, бегайте в другой, — отвечал он посланным. — Нога моя не будет у вас, крамольники. Мира и благословения вам не даю, — ступайте откуда пришли». И воротились посланные ни с чем. Рукоположенные Анфимом два епископа продолжали, однако, архиерействовать на Кубани. Нам неизвестна дальнейшая судьба их, но, судя по некоторым толкам старообрядцев позднейшего времени, можно предполагать, что поставленные Анфимом архиереи, в свою очередь, посвятили других и что таким образом на Кавказе раскольническая иерархия, происшедшая от Анфима, не прекращалась. [159]158
Доношение коллегии иностран. дел синоду, 27 мая 1757 года.
159
[Еще до начала белокриницкой митрополии раскольники поповщинского согласия были несомненно уверены что на Кавказе, в недоступных русскому правительству местах, есть старообрядческие поселения, а там и архиереи. В одном «Сказании о заграничных раскольниках» говорится о старообрядцах, живущих где-то около Багдада где у них три епископства а затем прибавлено «есть христиане между землею Турскою и Персидскою при реке Куре, именуемые стрельцы» (см «Дело в архиве московскаго военного генерал-губернатора», 13 декабря 1837 г, по описи № 100). В сочинении «Сказание вкратце о первоначальном учреждении ныне существующей в нашей святой древле-православной церкви священной иерархии и уверение в действительности оной сомневающимся», писанном в Москве в 1861 году, говорится что Геронтий и Павел, отыскивавшие епископа для старообрядства и путешествовавшие по разным местам почти 10 лет, прежде всего (в 1837 году) отправились на Кавказ: «И, по слухам будто бы в закавказских ущельях находятся единоверные нам православные епископы, прежде обратились в Грузию и прибыли в город Тифлис, но там ничего подобного сыскать не могли». Известно, что в первой половине нынешнего столетия раскольников за нарушение «уставов благочиния и благоустройства», а также за вторичное уклонение в раскол, ссылали на Кавказ. Все секты считали это за особенное милосердие божие, видимыми путями приводящее их к соединению. Каждый толк имел для сего основание: молокане — близость Арарата, скопцы — близость р. Риона, акинфьевщина — Шемаху, и т. д., а старообрядцы поповщинского толка — близость к епископам древлего благочестия, живущим в ущельях Кавказа. До того была сильна их уверенность в действительном существовании иерархии на Кавказе. Теперь из дела синода об архиепископе Анфиме оказывается, что в прошлом столетии действительно были на Кавказе старообрядческие архиереи.]
Возвратясь в Ветрянку в 1754 году, Анфим стал называться «епископом кубанским и Хотинския Раи». Из Ветрянки поехал он наконец в Боровицу, где московская барыня, а теперь игуменья Елизавета с молоденькими дьякониссами и с попами Буркиными уже более года нетерпеливо ожидали возвращения своего архипастыря. В ветковских пределах он пробыл самое короткое время, необходимое только для сборов в дальний путь. Вместе с Елизаветой и дьякониссами, с попами и клириками им рукоположенными, и некоторыми своими приверженцами из мирян, всего с 15 человеками, поехал он в Хотинскую Раю, где обещал своим домочадцам тихое и безмятежное жительство. Дорогой Анфим очень сблизился с молоденькими дьякониссами: обе они сделались беременны. [160] Проезжал Анфим гласно, с некоторою даже торжественностью, называя себя православным епископом, посланным будто бы от русского правительства в польские владения и в Молдовлахию отыскивать там беглых русских раскольников и вывозить их назад в Россию. Так сказался он и в местечке Радомысле. [161] Случившийся в то время в этом местечке епархиальный католический епископ, узнав от своих людей о такой миссии проезжавшего Анфима, хотел подробнее и точнее удостовериться в том и послал за Анфимом, требуя, чтоб он немедленно явился к нему. Анфим перепугался и поскакал наскоро по дороге в Житомир. Его бегство возбудило в бискупе сильное подозрение; была послана погоня, и в двух милях от Радомысля Анфим со спутниками был схвачен и привезен к бискупу. Бискуп рассмотрел анфимовы бумаги и удостоверился, что он обманщик и никакого поручения от русского правительства не имеет. Вообще Анфим показался ему лицом подозрительным. Неточные, неопределительные и сбивчивые его ответы, а больше всего рваные ноздри внушили прелату подозрение, что это какой-нибудь преступник, бежавший с русской каторги. Он посадил Анфима в тюрьму вместе с дьякониссами и всем его причтом. «А которые были с бородами попы и мужики, тех всех перебрил, а его (Анфима) не брил, и деньги и сосуд его церковный и ризницу, которой у него было сот на пять, обрал». [162] Несколько недель Анфим со всеми его приближенными томился в каменной тюрьме Радомысля. Впоследствии Анфим, объясняя ясскому митрополиту это обстоятельство, говорил, что польские бискупы хотели его обратить в унию. «Того ради много озлобления прияхом за правоверие нашея восточныя церкви, — писал он к этому митрополиту, — и того ради нас замуроваша в каменную стену, и едва, Вышняго Бога помощию, ушел из рук их, а имение мое, и люди, и кони, и все грамоты даже и до днесь в руках их». [163] На счастье Анфима, вступился за него пан Лабуньский, владелец слободы Рудницкой, которая была населена старообрядцами, признавшими правильность епископства анфимова. Они просили Лабуньского, а Лабуньский, весьма дороживший поселившимися на его землях старообрядцами, ибо они доставляли ему отличный доход, принялся хлопотать у епископа за Анфима и вскоре успел его выручить. Пробыв две недели в слободе Рудницкой среди выручивших его одноверцев, Анфим с дьякониссами отправился в Бессарабию, но почему-то не поехал в Ветрянку, а поселился в слободе Чебарчи, или Чобурчи, на берегу Днепра. [164]
160
Показание казака Семена Чижова «И оной называемой епископ ездил чрез Польшу в Волотчину и на дороге тех дьяконисс учинил непраздных… где будучи (в Чебарче) дьякониссы его родили одна мальчика, а другая девочку». См. «Дело о раск. арх. Анфиме».
161
Уездный город Киевской губернии, тогда бывший в польских владениях. В допросе Семена Чижова он назван «Радоможем».
162
Допрос казака Чижова в «Деле о раск. арх. Анфиме» № 337. Об этом происшествии с Анфимом говорит и Иван Алексеев в своей «Истории о бегствующем священстве», стр. 66: «После бо сего дерзновения (рукоположения от Афиногена) Анфим отшед, и тако по некоим странам проходя, апостольствуя, рукополагая прочих, возвратися оттуду, возмездие своего дела восприя: ять бо бысть некоим в Польше и могилевскому епископу вдан, и той остриже ему главу и браду, в темницу затвори поволе. И тако прокажен едва оттуду утече и в некоторых местах скрыся». Если так, то это был православный могилевский епископ Иероним (Волчанский), предшественник знаменитого Георгия Конисского. Но Чижов знал вернее, он прямо говорит, что это был католический епископ; то же после писал и сам Анфим к Иакову.
163
Письмо Анфима к митрополиту Иакову 12 декабря 1756 г. «Дело о раск. арх. Анфиме». № 337.
164
Чобурчи, или Чебарчи, ныне казенное село Аккерманского уезда Бессарабской области, с 212 дворами, на правом берегу Днепра. Против него, на левой стороне Днепра, в Одесском уезде, есть другое село Чобурчи с 217 дворами.
В начале следующего 1755 года в слободу Чобурчи прибыло новое посольство к Анфиму. Оно было из Добруджи от тамошних кубанцев, или некрасовцев. Все три слободы их, будучи недовольны епископом Феодосием за то, что он не хотел признавать православные церкви, греческие и русские, полными всякого нечестия и не имеющими ни малейшего следа благочестия, звали к себе Анфима для водворения церковного благочиния и благоустройства. И в Славе, и в Журиловке, и в Серякове шла тогда большая неурядица в духовных делах. Смятения были до того велики, что старообрядческий епископ Феодосий со своими приверженцами принужден был удалиться из Добруджи, где грубые, буйные некрасовцы грозили ему смертью. У них, как и на Кубани, расправа была короткая: соберут «круг» и начнут советоваться; старики приговорят: «в куль да в воду», а молодые тотчас и исполняют приговор. Едва избежав смерти, Феодосий поселился на левой стороне Днестра, неподалеку от возникшего впоследствии города Одессы. Здесь он построил старообрядческую слободу Маяки, что ныне город Херсонской губернии. Он и умер впоследствии в Маяках и похоронен там. До сих пор жители этой слободы, считая Феодосия святым, благоговейно чтут могилу этого «епископа кубанскаго и терскаго».
Анфим прибыл к некрасовцам в слободу Славу вместе со всеми своими присными: с дьякониссами, с попами Иосифом и Матвеем Буркиными и всем клиром церковным. Сначала он поладил с казаками и, кажется, даже успел помирить с ними Феодосия, освятил для них церковь, наставил попов и дьяконов столько, сколько им хотелось. Некрасовцы тоже были довольны Анфимом и предложили ему поселиться у них и быть «архиепископом всего православия». Анфим не заставил долго просить себя и церковь в слободе Славе сделал своей митрополией, наименовав ее «соборною церковью всего православия». Самых горячих своих приверженцев он пристроил к этой церкви. Матвея Буркина сделал «экономом соборныя церкви всего православия», а брата его Иосифа «логофетом». Сам же принял на себя звание «архиепископа всех старообрядцев», живущих в подданстве турецкого султана и крымского хана. [165] На собор, бывший по этому случаю 20 апреля 1755 года в Славе, приезжал из Маяков и Феодосий. С епископами, находившимися на предгориях Кавказа, на реке Кубани, снеслись заблаговременно, и от них получено было согласие на возведение Анфима в сан «архиепископа».
165
На соборе 20 апреля 1755 года была составлена следующая грамота на возведение Анфима в сан архиепископа:
«Божиею милостию смиренный Анфим, архиепископ всего православия.
«По благодати, дару и власти Всесвятаго и Живоначальнаго Духа, данной нам от самаго велнкаго архиерея, Господа нашего Исуса Христа, через святыя и священныя его апостолы, и их наместники и преемники, друг-другоприимательне даже до нас порученной, со общаго соборнаго совету, по правилам святых апостол и святых отец, избранием епископов, архимандритов, игуменов и всего причта церковнаго, избрахом благочестиваго сего епископа Анфима кубанскаго и Хотинския Раи во архиепископы, во еже быти ему старейшим епископом и наблюдателю и правителю православныя церкве греческаго исповедания православныя веры, древле-церковнаго предания, великороссийския церкве всего православия, наполняющу место отценачальников и имеющу честь и седание архиепископа и по обычаю святыя восточныя и апостольския церкве, благодатию того же Всесвятаго и Животворящаго и Всесовершающаго Духа, произведохом и рукоположихом его на святопреизящнейший степень архиепископства всего православия, не из падающей церкви и гонимей от безбожных язык и от еретиков, обаче благодатию Христовою укрелляемей, но по неложному Его, Спасителя нашего Бога, обещанию, рекшаго сице: «се Аз с вами во вся дни до скончания века». Должен же он, архиепископ Анфим, по своему обещанию и по излившейся нань благодати Всесвятаго Духа, имети стражбу о священных канонех, божественных правил хранения, поручено бо есть ему твердо соблюдати я, да ничто же от них преступаемо и забытием не минуемо, ни изысканием оставляемо в муках онех изыскано будет, и древле-церковная предания великороссийския церкве сохраняти и защищати, и расширяти, и умножати, и вся, по правилом святых апостол и святых отец, совершати, и никакого насилия, и обид, и лихоимства не творити; сущим под ним епископом, им церкви Божия от службы упражняти, злата и сребра, или иного некоего вида; яко да не преступник Божьих заповедей и апостольских велений обращается, по 4 правилу 7 Вселенскаго собора. И без совета сущих под ним епископов ничто же творити, но предлагати на всяко лето нужнейшия вещи всему освященному собору, яко правило святых апостол и святых отец повелевает. Во уверение же сего написания зде краткая соборная грамота, руками подписанная и печатию запечатанная. Лета мироздания 7263 (1755) году, месяца апреля в 20 день.
«Эноном соборныя церкви, священноиерей Матвей Буркин.
«Логофет, священноинок Иосиф».
Копия с этой грамоты хранится в архиве синода.