Очерки поповщины

Там было 77 скитов и в них более семисот монахов и слишком 1800 монахинь; деревенский же народ поголовно был в расколе. Там писались выписки и слагались россказни о Петре-антихристе, там бывали раскольнические соборы, там принимались беглые от церкви попы и рассылались по России.

В 1706 году живший сам прежде в кельях на Керженце и находившийся долгое время в расколе игумен Переславского Никольского монастыря, Питирим, послан был раздраженным Петром на Керженец для истребления раскола. Этот Питирим своими «равноапостольскими», [49] по выражению Петра, подвигами почти в конец разорил скиты керженские и чернораменские. Из разоренных им скитов старообрядцы бросились за рубеж, на Ветку. Питирим и до Ветки стал добираться. Ровно за двадцать лет до «ветской выгонки», в 1715 году, предлагал он Петру разорить раскольничьи селения за рубежом, а особенно церковь на Ветке, говоря, что «велия будет в том польза, понеже бежать будет некуда». [50] На разорение Ветки, находившейся в чужих владениях, Петр, как видно, не решился, хотя во время розысков над несчастным царевичем Алексеем Петровичем и посылал зачем-то на Ветку рекомендованного ему Питиримом Юрьевца-Поволжского Успенского монастыря монаха Авраамия. [51] Результаты авраамиевой поездки остались нам неизвестны. Ветка между тем благоденствовала. Падение Керженца, ослабленного Феодосиевою церковью, внутренними раздорами и беспощадными преследованиями Питирима, придало еще более блеска и значения Ветке. У нее не стало соперника. В безопасности своей тамошние жители были вполне уверены. Они платили хороший чинш пану Халецкому, и Халецкий стоял за них горою. «У Петра рука долга, а сюда не хватит», — говорили самодовольные ветковцы. «И наста (на Ветке) тихое житие и лета изобильна». [52]

49

Собственноручная резолюция Петра I на донесении от Питирима 8 марта 1715 года; находится вместе с другими письмами Петра к Питириму в нижегородской духовной консистории.

50

Г. В. Есипова «Раскольничьи дела XVIII столетия», II, 220.

51

В нижегородской духовной консистории в книгу — «Переписка Петра I с Питиримом» — переплетены: а) пас, данный Авраамию 10-го марта 1718 года в Москве, за собственноручным подписом Петра (во время розыска о царевиче никому не давалось паспортов о подорожных иначе, как с личного дозволения царя и за его подписом), и б) подорожная на две лошади, данная Авраамию 12 марта 1718 за подписом графа Ивана Мусина-Пушкина. В этой подорожной сказано: «от Москвы до Калуги, и до Брянска, и до Стародуба, и до польскаго рубежа… Отпущен он по Его, Великаго Государя, именному указу, по желанию его, в Польшу».

52

Иона Курносый.

Ветковцы не довольствовались таким, сравнительно с оставшимися в России их одноверцами, счастливым положением. Они хотели большего блеска, большей славы в среде старообрядцев, большего влияния на них своей Ветки. Они хотели сделать ее действительною митрополией всех ревнителей старого обряда, где бы они ни жили.

Мысль, что только та церковь истинна, в которой сохраняются все три чина духовной иерархии, мысль, что должно иметь самостоятельную церковь со святителями, а не «обкрадывать церковь великороссийскую», занимала почти всех влиятельных людей на Ветке. Отчасти побуждала ветковцев искать архиерея и увеличивающаяся подле них с каждым годом сила Стародубья.

С 1715 года началось у старообрядцев деятельное искание архиерея. Дело, как сейчас сказано, было начато за рубежом. В России не все старообрядцы поповщинского толка были согласны на искание архиерейства. В Стародубье нашлось много дьяконовцев, сочувствовавших ветковскому предприятию, а также в общинах Московской, Тверской, Новоторжской, Ржевской; но Керженец, еще не павший в то время от руки Питирима, и старообрядцы, ушедшие с Керженца на Демидовские уральские заводы, [53] а также жившие в Казани и по Волге, были несогласны на прием архиерея. Не знаем, как была принята эта мысль на Дону, где все казачество находилось в расколе. Таким образом на востоке, вдали от зарубежной церкви, оказалось среди старообрядцев несогласие на искание епископа, но чем ближе жили старообрядцы к литовскому рубежу, тем более замечалось сочувствия к этому предприятию. Впрочем, и здесь многие блазнились, говоря: «Как же мы от обливанцев епископа примем? Не будет ли сия последняя вещь горше первыя? Не будет ли такое дело еретичеством, паче самого никонианства?» Ветковские старшины, предвидя, какие огромные выгоды будет получать их слобода, если в ней поселится старообрядческий епископ, сколько денег перевезется на Ветку из разных концов России, сначала и думать не хотели об обливанстве, опасения строгих ревнителей называя блажью. К тому же, живя в Белоруссии и видя, что тамошние православные священники не поливают, а погружают в три погружения, не очень-то и доверяли они тому, что у греков содержится обливательное крещение. Тем не менее решились искать архиерейства не у греков, а в Яссах, у молдовлахийского митрополита: он был поближе, и притом поселившиеся в Бессарабии и Молдовлахии русские выходцы, старообрядцы, с клятвою уверяли, что в тамошних местах у православных о поливательном крещении и слуху нет, а водится оно только у подвластных римскому костелу униатов.

53

Демидов, получив от Петра I земли на Урале, сзывал туда посельников из других мест. С Керженца много пришло туда раскольников. Оттого в Пермской губернии до сих пор всех раскольников зовут кержаками, даже слова: «содержать раскол», «раскольничать», заменяют словом: «кержачить».

По предварительному соглашению с Веткой, жившие в Молдавии старообрядцы вошли в сношение с тамошним митрополитом Антонием, обещав ему за поставление епископа построить для него в Яссах каменную церковь. Они «удобоприступна себе яссакаго митрополита Антония обретоша, — говорит Иван Алексеев в своей «Истории о бегствующем священстве», — к нему же тамо живущие староверцы свободный вход в разговор имуще, чрез многа, тем и дерзновенно просиша его, да посвятит им от них человека во епископа. Он же на се соизволи и повеле подати доношение, кое поданное яве сотворено бысть господарю и советником его». Господарь-фанариот был не прочь: и он и Антоний едва ли хорошо знали, что такое русский раскол и в чем состоит разделение русской церкви. «И вси радостно соизволяху на то», — прибавляет Иван Алексеев. Это было в 1730 году.

Молдавские раскольники не замедлили сообщить своим ветковским одноверцам об успехе дела. Немедленно черный поп Власий, игумен Ветковского монастыря, собрал собор из духовных и мирских, на соборе были и выборные из стародубских слобод дьяконовского толка. Избрали кандидата и вместе с выборными людьми, как ветковскими, так и стародубскими, в 1731 году отправили его в Яссы. Здесь явились они и господарю Михаилу [54] и митрополиту Антонию, тому и другому поднесли грамоты от Власия и от всего собора. Дело совсем было уладилось, но, на беду старообрядцев, нежданно-негаданно приехал в Яссы константинопольский патриарх, в зависимости от которого были и молдавская митрополия и Западная Русь, где находилась Ветка. Антоний доложил патриарху об искательстве старообрядцев. Патриарх пожелал видеться с ними и лично переговорить. Старообрядцы представились патриарху, подали и ему прошение. Фанариот обошелся с ними ласково, приветливо, ибо люди они были богатые, митрополиту дорогую каменную церковь вызывались построить. Много говорить с старообрядцами патриарх не мог: он не знал по-русски, они — по-гречески, однако ж передал им через переводчика, что об их деле он, по возвращении в Царьград, посоветуется с другими вселенскими патриархами и пришлет ответ в Яссы. Через несколько времени обещанный ответ действительно был получен Антонием. Это было двенадцать пунктов, принятие которых кандидатом во епископы патриархи вселенские поставляли непременным условием. Тут произошел совершенно неожиданный для старообрядцев оборот дела, так хорошо было пошедшего. Ветковцы со стародубскими дьяконовцами хотя и заодно приехали и об одном хлопотали, однако же, не имея между собою общения «ни в ястии, ни в питии, а тем паче в речей согласовании», действовали каждая сторона особо. Когда в Яссах получены были патриаршие пункты, написанные, разумеется, по-гречески, ветковцы, отдельно от стародублян, пришли к митрополиту. Он показывал им пункты. Ветковцы просили перевода их на русский язык, и Антоний исполнил их просьбу. Получив перевод, ветковцы не сказали о том стародублянам. Эти, в свою очередь, пошли к митрополиту узнать, нет ли какого ответа из Царьграда. Антоний усомнился, но показал им патриаршие пункты. Когда же стародубские старообрядцы также попросили перевода, митрополит рассердился и «возмне шпирство некое от них быти, яростно их отсла от себе». [55] Двенадцать пунктов, или статей, о которых упоминает Иван Алексеев при рассказе об этом происшествии, составляли именно то исповедание веры, которое, по церковному уставу, всякий новопосвященный архиерей должен перед хиротонией прочитать вслух всех предстоящих в церкви, в ответ на вопрос старшего из посвящающих: «како веруеши?». [56] Прочитать ветковскому кандидату символ и правила по-своему — значило бы не получить хиротонии, читать противное убеждению не дозволяла совесть и было зазорно от своих и от чужих. Вообще странным представляется поступок митрополита, как о нем рассказывает Иван Алексеев, из сочинения которого преимущественно заимствовали мы рассказ о посольстве старообрядцев в Яссы 1731 года. Сначала соглашаются на предложение и господарь, и митрополит, и даже патриарх, а потом вдруг отказ из-за самой пустой причины, из-за того, что старообрядцы во второй раз попросили перевода. Скорей можно было бы предположить, что Антоний, узнав точнее, в чем состоит раскол, образовавшийся в великороссийской церкви, не захотел иметь дела с его последователями и посвящать для них епископа. Но в таком случае, как же он после того хотел было посвятить Варлаама Казанского, зная также, что он раскольник. Не тянул ли он дело нарочно подольше, чтобы получить от приехавших за архиерейством больше денег, а когда получил их достаточное количество, прогнал от себя старообрядцев, придравшись к ничтожному предлогу. Подобный поступок был совершенно в нравах тогдашней румынской церкви и фанариотов, которых присылали туда из Царьграда на митрополичьи и епископские кафедры.

54

С 1716 по 1727 год был господарем Михаил Раковица I, а с 1727 по 1733 — Григорий Гика, оба фанариоты. Очевидно, старообрядческие писатели путаются в хронологии. Вероятно, их попытки были ранее 1727 года.

55

Иван Алексеев. «История о бегствующем священстве», в «Летописях русской литературы и древности», т. IV, смесь, стр. 64.

56

Иван Алексеев. «История о бедствующем священстве», стр. 64: «пункты же оные присланные 12 бяху в таковом разуме, да хотяй ставитися, исповедание даст новотворные догматы хранити и в них спасение веровати и прочих сему научити».

Пока ветковцы и стародубцы хлопотали в Яссах, у поморских беспоповцев также возникло желание получить епископа из-за границы. И их, видно, тяготила мысль, что церковь их не организована сообразно каноническим правилам и остается без пастырей и святителей. Избрав из своей среды благочестивого и набожного старика Якова Сидорова, большого начетчика и искусного в догматствовании, они снарядили его в заграничное путешествие и дали значительную сумму денег для получения хиротонии. По приговору их, Сидоров должен был ехать не в Грецию и не в Молдавию, а к автокефальному патриарху Сербии, независимому от патриарха цареградского. Не знаем об обстоятельствах поездки Сидорова, но она почему-то также не увенчалась успехом.

Тогда и поповщина и беспоповщина, испытав, каждая в свою очередь, по неудаче, решились действовать сообща. Соглашение происходило в Стародубье. Послали на Восток трех выборных: одного из ветковской поповщины, другого от стародубской дьяконовщины, третьего от беспоповцев поморского согласия. Соглашение было истинным праздником для старообрядцев. Видя то и дело вновь возникающие из-за обряда толки и разгласил, видя, что старообрядство более и более распадается на секты, из которых одна ненавидит другую, они думали, что наконец-то настанет теперь полное согласие между всеми ревнителями старого обряда, и «будет едино стадо и един пастырь». Не терпя прежде друг друга как еретиков, они вошли теперь в общение и в умилении душевном пели за общей трапезой: «се что добро и что красно, но еже жити братии вкупе». Не понравились, однако, такое сближение и такие замыслы беспоповцам ни в Поморье, ни в Москве, ни на Керженце. Но кого, из которой партии избрать человека, который бы сделался у всех епископом и первостоятелем церкви? Решение этого вопроса, каково бы оно ни было, непременно перессорило бы соединившиеся секты. Отвращая это и зная притом уже по опыту, что трудно, даже невозможно получить за границей хиротонию для раскольника, какого бы толка он ни был, собравшиеся на собор в Стародубье решились на то, что удалось потомкам их лишь в 1846 году. Они приговорили стараться склонить к себе какого-либо безудельного епископа, каких на Востоке много и теперь, много было и тогда. И такого епископа, «исправив», признать за святителя всех старообрядцев. Главным руководителем этого дела был поморец Михаил Иванович Витатин, один из самых влиятельнейших людей своего времени, пользовавшийся самым высоким уважением не только от единомысленных с ним поморцев, но и от старообрядцев прочих согласий. Это был один из самых ученейших людей, какие только были в расколе с самого начала его. Много он странствовал и по России, и в чужих краях, много видел, много знал и обладал необыкновенным даром привлекать и искренне привязывать к себе людей, каких бы религиозных убеждений они ни были. Но и эта попытка не удалась. Долго странствовали соединенные от разных согласий посланцы и нигде не успели. Витатин умер в 1732 году, 65 лет от роду, в галицком городе Кутах, в небольшом раскольническом монастыре, незадолго перед тем построенном на тогдашней польско-молдавской границе. [57]

57

[Куты или Кут на галицком берегу реки Черемоша текущего в Прут и составляющего границу Галиции с Буковиной, а в XVIII ст. границу королевства Польского с Молдавией. Против Кута на Буковинской стороне Черемоша город Вишница. Это неподалеку oт знаменитой ныне Белой Криницы тогда еще не существовавшей.[486] ]

Спутники ею воротились без всякого успеха.

Ветковцы послали новое посольство, не дожидаясь результатов поездки Витагина. Хотелось им как можно поскорее обзавестись архиереем. Инициатива нового предприятия принадлежала попу Василию Кондратьевичу Казанскому, незадолго перед тем перешедшему литовский рубеж. [58] Это был чрезвычайно энергический человек: гордый, неуживчивый, сварливый но обладавший большими сведениями в писании и необыкновенным даром убеждения. Бежав от великороссийской церкви, долго он священствовал у старообрядцев Казани и был главою поволжского раскола. Оттого и прозвали его Казанским. Он не давал много воли мирским людям, которые по своему богатству и влиянию на народ давно господствовал; во всех поповщинских общинах и управляли делами секты. Василии Кондратьевич, по ссоре с «мирскими правителями», оставил Казань предав проклятию своих недоброхотов, и ушел на Керженец. Он был еще не старый человек, и на Керженце о нем сомневались не посвящен ли он епископом малороссийским обливанцем, хотя в действительности рукоположен он был митрополитом казанским Тихоном, уроженцем Нижнего Новгорода стало быть, ни в каком случае не обливанцем. [59] Рассорясь с жителями Керженца и Чернораменья, Василии Казанский уехал на Демидовские заводы, на Урал, но и тут по тесным постоянным связям тамошних жителей с Керженцом, был заподозрен в получении своего сана от архиерея-обливанца. Тогда, прокляв и керженских и заводских старообрядцев, поехал он за литовский рубеж. На Ветке, как уже замечено, не очень верили обливанству, по крайней мере была там сильная партия, не верившая в обливанство малороссиян и белорусов. Василии Казанский сошелся с ними и очаровал их своим умом знанием св. писания и учительскими дарованиями. В то время сама Москва, в которой еще и в заводе не было Рогожского кладбища, когда на месте его еще хоронили тела запытанных в Преображенском раскольников, сама Москва (то есть московские старообрядцы) просила Ветку прислать в нее священника, мужа учительного и истинного пастыря душ человеческих. Ветка послала Василия. Он был в Москве, ездил и по другим городам и волостям «дондеже наполни чпаг серебром и златом». [60] Возвратясь на Ветку с большими деньгами, поп Василий Казанский постригся в монахи и был наречен Варлаамом. Возвратился он на Ветку в то самое время, когда там кипело дело об искании архиерейства. Василий Казанский, или теперь уже Варлаам, пристал к стороне, нетерпеливо желавшей иметь как можно скорее архиерея. Так учительно и так красно говорил он о необходимости иметь епископский чин, такие выказал при этом способности на соборе ветковском, что все, даже и несогласные до тех пор на новое посольство в восточные страны, не дождавшись результатов поездки Витатина, убедились словами Варлаама. Единогласно решили ветковцы послать в Яссы к митрополиту Антонию кого-либо из своих, чтобы посвятил его в епископы. Зашла речь о том, кого послать, кого епископом иметь. «Ты, отец Варлаам, поезжай», — заговорили все в один голос. А он тому и рад: давно желал архиерейства.

58

Он был рукоположен астраханским архиереем.

59

По другим, он посвящен астраханским архиереем, Лаврентием Горкой, малороссиянином.

60

Иона Курносый.

Варлаам поехал в Яссы с своими собственными и ветковскими деньгами. Видно, на деньги он уже очень надеялся, — не хотел смирить своего нрава и перед митрополитом: говорил с ним свысока, пускался в многоглаголание, желая учить его; вообще вел себя «с бойством и велеречием», как выражается Иона Курносый. Митрополит принял, однако, прошение Варлаама, принял и «подарунки», то есть подарки, конечно, не дешевые, был приветлив и любезен с грубым, высокомерным, но щедрым и богатым просителем, и сказал ему «Будь готов к посвящению». Варлаам стал готовиться. Осуществлялось давнишнее, усердное желание старообрядцев, исполнялось горячее желание властолюбивого Варлаама. День хиротонии был назначен. Накануне призывает его митрополит и беседует с ним наедине.

— Знаю, что ты из раскольников, — говорит Антоний. — Но когда я посвящу тебя во епископы, как ты будешь меня разуметь? Благочестив я или нет?

Варлаам помолчал и уклончиво отвечал митрополиту:

— Твое благочестие с тобой пребудет, а я в чем стою, то со мной.

Антоний понял, в чем дело, и оскорбился. Слово за слово, и закричал раздражительный грек:

— Так ты меня благочестивым не хочешь не только разуметь, но даже назвать! Фельдшера сюда!

Фельдшер явился по зову, и митрополит, указывая на Варлаама, сказал:

— Обрей этому раскольнику и еретику бороду и волосы. А потом в рудники его, в шахты, в оковы!.. Пусть, скованный, руду копает.

И обрил фельдшер в митрополичьих покоях честную браду Варлаама Казанского, и попал будущий ветковский архиерей в тюрьму. Посланные с ним из Ветки, видя такой неожиданный оборот дела, перетрусили и не знали, что делать и как быть. А надо же чем-нибудь пособить обритому кандидату во епископы. Стали ходить с подарками к ясским властям, стали их улещать и просить, чтобы заступились за Варлаама, походатайствовали бы за него у грозного митрополита. И едва умолен был Антонии: не послал Варлаама в рудники. Избавившись от беды, он с товарищами и с пустым чпагом наскоро ускакал из Молдавии, пожил где-то в укромном месте и, когда отросла борода, приехал в Ветку. Там, перед собором духовных и мирских, Варлаам и с ним бывшие рассказали все, что происходило в Яссах. И не похвалили ветковцы Варлаама за то, что так отвечал митрополиту «Ты все дело испортил», — сказали они. [61]

61

Иона Курносый. Слова Антония и Варлаама приведены буквально.