Очерки времен и событий из истории российских евреев (Уничтожение еврейского населения, 1941 – 1945). Книга 5

Аркадий Хасин: "Увозили нас со Слободки последним этапом. Был яркий солнечный день… Свистели и бросали в нас камни бежавшие за подводами мальчишки. Останавливались на тротуарах, глядели вслед прохожие…" Гетто в Слободке просуществовало недолго. Его обитателей собирали в партии и отправляли из Одессы в те места, где – по уверениям румынского командования – их ожидала работа "для общественной пользы… с вознаграждением пищей и содержанием". Их гнали пешком, в мороз‚ до станции Сортировочная; стариков, инвалидов и обессилевших убивали в пути. На станции всех загоняли в теплушки‚ вбивали до невероятной тесноты‚ утрамбовывали до невозможного.

"Перед посадкой на поезд налетает откуда-то куча хищников – мальчишек-воров‚ грабителей; они набрасываются на беззащитных‚ измученных людей... вырывают из рук корзинки с остатками продуктов..."

"Замерзшие старики не могут подняться в вагоны и стонут тихо‚ жалобно‚ матери теряют детей‚ дети – матерей‚ крики‚ вопли‚ выстрелы..."

"Поезд движется медленно и, кажется, бесконечно. Куда он идет – неизвестно… Люди коченеют от холода‚ застывают без движения, мучаются жаждой. Дети плачут‚ просят есть, пить. Сначала дети‚ а потом и взрослые начинают отправлять тут же свои естественные потребности..."

"Очередная остановка – прибыли. Ночь. Нас вышвыривают вниз, в жижу, в снег с ледяной водой. Темно. Люди ломают ноги при падении, теряют детей. Крики, вопли, стоны…"

Их привозили на станцию Березовка Одесской области. Туда приходили эшелоны с евреями из Одессы‚ Бессарабии‚ Буковины и других мест; многие замерзали в пути и из вагонов выгружали трупы. На станции собирали партии: одних сразу же отправляли на расстрел‚ других гнали дальше в снежную пургу‚ по открытой степи. Из Одессы выходили партии по две-три тысячи человек – до места добирались немногие.

"Нас погнали из Березовки на Доманевку. Когда проходили Мостовое, местные жители набрасывались на людей, у которых было кашне, курточка или платок: "Навыщо вам оцэ потрибно? Вас же зараз будуть вбываты". И вырывали из рук…"

Дороги были усеяны трупами евреев, и по окрестным селам разослали циркуляр: "Принять следующие меры к предотвращению тифа: все трупы лошадей, скота и евреев закапывать на глубину не менее двух метров…" В Доманевке их загоняли в разрушенные дома и сараи; обреченные на смерть теряли рассудок‚ бредили, на навозе‚ рядом с трупами‚ рожала женщина‚ чтобы скончаться к вечеру; голод‚ грязь по колено‚ нечистоты‚ тиф‚ дизентерия‚ агония – смерть. "Постепенно образовывались такие горы трупов‚ что страшно было смотреть!.. Мертвая мать сжимала в объятиях мертвого ребенка. Ветер шевелил седые бороды стариков... Днем и ночью со всех сторон сбегались собаки. Доманевские псы разжирели‚ как бараны. Днем и ночью собаки грызли человеческое мясо‚ грызли человеческие кости. Запах стоял невыносимый... Один из полицейских‚ лаская своего пса‚ говорил: "Ну что‚ Полкан‚ наелся жидами?.."

Начальник полиции в Доманевке, некий Казаков, "участвовал в массовом уничтожении, но этого ему было мало. Разъезжая верхом на лошади, он стрелял в попадавшихся на его пути людей и видно было, что ужас, который он сеял вокруг себя, приносил ему большое удовольствие…" – "Спасаясь от расстрела, многие пытались бежать, но скрыться было некуда. По дорогам шныряли фашисты и полицейские, которые вылавливали и на месте уничтожали беженцев. А те, кто не попадал в руки фашистов, всё равно погибали…"

В селе Градовка Одесской области немцы-колонисты убивали евреев, заполняли телами печи для обжига известняка, обкладывали их соломой‚ обливали керосином и поджигали. В трех печах сожгли около 7000 человек.

6

Лагерь возле села Ахмечетка размещался в бывшем свинарнике, в сараях без крыши; его обитателей не выводили на работу и не кормили.

Давид Стародинский: "Страшнее Ахмечетки трудно что-либо придумать. Тысячи людей, изолированные от внешнего мира, без пищи, обреченные на голодное вымирание. Первыми умирали мужчины, их выносливость уступала женской…" – "Утром, когда люди хотели выйти из бараков (ночью это запрещалось под страхом смерти), полицейские не разрешали до тех пор, пока им не дадут какие-нибудь вещи… Нас держали так часами. Люди, которым нужно было выйти по естественным надобностям, буквально прыгали от боли. Оправляться внутри барака никто не смел – это каралось смертью…" – "Я видел… как в лагерь возвращались, торопясь, двое мальчишек, чтобы поделиться с родителями раздобытым хлебом. Полицейский застрелил обоих у самого лагеря, на глазах их родителей. Из карманов мальчиков выпали куски хлеба, которые полицейский тут же растоптал ногами…"

В Ахмечетке погибли от голода тысячи евреев. "Охранявший лагерь полицейский сказал, что месяц назад он готовился остаться без работы, так как в лагере было всего несколько десятков человек. Но "к счастью", подбросили "свежих", и он не остался без работы…"

А в столице Транснистрии жизнь шла своим чередом. Румыны старались убедить жителей Одессы, что они являются частью населения "великой Румынии", а потому в городе работали рестораны, магазины, театры и кабаре, дома терпимости и игорные залы, гастролировали знаменитые артисты, пел на эстраде П. Лещенко; диктатор Румынии Й. Антонеску появлялся в царской ложе оперного театра и раскланивался на аплодисменты. Работали школы, в которых обязательным предметом стал румынский язык; сотни студентов заполняли аудитории университета, консерватории, Академии изящных искусств, Сельскохозяйственного и Политехнического институтов; выходили в свет газеты и журналы, "печатали статьи и брошюры, имевшие целью доказать, что Одесса – в сущности, румынский город (чуть ли не по недоразумению попавший к русским)".

В "Одесской газете" написали к концу 1942 года: "Вошли в город румынские войска… и еврейский гвалт умолк… Вы идете по улице и слышите перезвон колоколов, напоминающий вам о том, что есть еще горний мир, чуждый всяких пакостных дел человеческих отбросов". Уменьшилась жилищная проблема – одесситы заняли комнаты и квартиры уничтоженных евреев, освободилось немало рабочих мест; на рынке и в магазинах торговали еврейскими вещами – одеждой, мебелью, книгами, картинами и драгоценностями.

Евреев, скрывавшихся в Одессе, вылавливали все годы – вплоть до дня освобождения. Из доносов румынским властям: " Несознательные граждане не желают выдавать евреев полиции. Надо разъяснять этим людям, что честный патриот не должен стоять в стороне при очищении нашей жизни от жидовско-большевистской заразы…" – "Прошу принять меры и забрать жида Рехбиндера как злейшего борца за прошлую большевистскую власть…"

Зоя Бакман: "Нас прятала старая женщина-дворник. Но настало время, когда она больше не хотела рисковать… И вот мы решили покончить со своей несчастной жизнью. Мама вышла с шестилетней сестричкой из дома, бросилась с ней под трамвай. Обе погибли! Разве можно забыть слова ребенка, которая спросила: " Мама, куда мы идем?.."

"Рейзеров Юрий, 1913 г. р., выдан немцам сокурсником по институту, расстрелян в августе 1943 года…" – "Гринфельд Лева, 1928 г. р., школьник, пришел попросить хлеба в дом, где жил, расстрелян у ворот…" – "Медведовская Маня, 1923 г. р., пряталась в русской семье, незадолго до освобождения города была выдана дворником дома и убита…"

В апреле 1944 года Красная армия вошла в Одессу, и подошло время подсчитывать еврейские жертвы. Их убивали на улицах города. Они погибали в степи‚ умирали от голода и жажды в свинарниках‚ замерзали в наглухо заколоченных вагонах‚ которые подолгу стояли на запасных путях; их вешали‚ расстреливали‚ сжигали живьем‚ топили в соленой воде лимана‚ гнали на минные поля для обезвреживания мин, убивали при попытке к бегству; баржи‚ груженные одесскими евреями‚ выходили в открытое море и вскоре возвращались пустыми‚ чтобы взять на борт очередную партию смертников. Их запирали в бараках, обкладывали соломой, обливали нефтью, сжигали стариков, больных, малых детей, которые не могли дойти до смертной ямы, – жители окрестных деревень бежали из домов от ужасного запаха.

После войны подсчитали примерное количество жертв. В Дальнике было уничтожено около 5000 евреев‚ в Сортировочной и Сухих Балках – 20 000‚ в Березовке и Ахмечетке – по 4000‚ в Доманевке – до 18 000‚ в Богдановке – 54 000 евреев Одессы и других районов страны. Исследователи полагают‚ что погибло не менее 90 000 одесских евреев‚ в живых остались немногие – те‚ кому удалось спрятаться и пережить ужасное время.

Из воспоминаний: "Бабушка после войны не могла жить в Одессе. Ей в 1944 году рассказали, что видели дедушку повешенным за ноги. Тогда она и сказала: "Буду скитаться по углам, но в Одессу не вернусь…"