Очерки времен и событий из истории российских евреев. 1945 – 1970 гг. Книга 6

Москвич Моше Бродский не признал на суде свою вину, и в 1955 году его осудили на 6 лет. Когда закончились две трети срока, в лагерь приехала комиссия по досрочному освобождению, и первым делом судьи захотели выяснить, перевоспитался ли заключенный, признаёт ли себя виновным за "совершенные преступления". И хотя он был уже не молод, Бродский не покривил душой: "Это не преступление, – сказал он, – любить свой народ и действовать в его пользу". Бродского уговаривали тюремщики – покаяться и выйти на свободу, но он так и не произнес эти слова: "Признаю себя виновным".

Его вернули в лагерь, и Бродский полностью отсидел свой срок. "Ему было 62 года, он страдал ревматическими болями, ходил с палочкой, скучал по семье, по воле… Я очень любил его, в тяжелые минуты в лагере он был для меня примером, и я горжусь его расположением ко мне и долгой дружбой с этим человеком". В начале 1970-х годов Моше Бродский и его семья переехали в Израиль, где он прожил последние шесть лет.

5

Сотрудники израильского посольства распространяли среди евреев книги по истории, религиозную литературу, газеты, журналы на русском языке "Шалом", "Вестник Израиля" и "Ариэль", словари, самоучители языка иврит "Элеф милим" ("Тысяча слов") и "Мори" ("Мой учитель"). Когда неискушенный ученик открывал самоучитель "Мори", его ожидала на первой странице надпись на русском языке: "Мы читаем по-еврейски справа налево. Итак, сейчас вы в конце книги. Начинайте же с того места, которое вы считаете концом… В добрый час!"

В июле 1955 года арестовали в Москве и Ленинграде более двадцати евреев и осудили на сроки до 10 лет – по обвинению в связях с сотрудниками посольства Израиля и распространении израильских книг и газет. Затем по подобному обвинению оказались на скамье подсудимых сионисты Киева, Одессы и городов Латвии, после чего – за контакты с осужденными – выдворили из СССР трех израильских дипломатов.

Эти события стали известны на Западе, и французские социалисты задали вопрос А. Микояну, члену Президиума ЦК партии: "Почему в СССР преследуют сионизм?" Тот ответил: "Мы не преследуем сионизм, и это не сионистские судебные процессы. Если сионисты являются американскими шпионами или шпионами других государств, их можно… наказывать за шпионаж, а не за сионистскую деятельность".

В те годы руководители страны поощряли возвращение зарубежных армян в Армению, и в газете "Известия" написали: "Постоянное стремление к единству, к жизни на земле предков сохранило армянскую нацию…" В то же время подразумевалось, что к евреям, желавшим вернуться на "землю предков", это не имело отношения.

Преследования сионистов продолжались. Их выслеживали и отправляли в лагеря для политических заключенных, где они встретились и познакомились друг с другом, – так пересеклись пути сионистов разных поколений, тех, кого арестовали еще до войны или в первые послевоенные годы, с осужденными во времена Хрущева.

М. Спивак: "С 1949 по 1956 год в лагерях было много евреев… Встречаясь друг с другом в лагере, мы… часто говорили об Израиле… не произнося слово "Израиль", заменяя его словами – "там", "в том краю", "на юге", опасаясь, что за эти разговоры можно получить новый срок".

После смерти Сталина режим в лагерях стал менее строгим. Вечерами, после работы, они ходили взад-вперед вдоль бараков и беседовали – эту дорожку евреи называли "Юденстрит". Сионисты предыдущего поколения рассказывали о еврейской истории, и один из молодых заключенных вспоминал: "Впервые мы услышали имена Герцля, Вейцмана, Усышкина, Борохова, Жаботинского, Соколова, Бен-Гуриона. До этого сионизм был нашим собственным изобретением". Они обучали друг друга песням на иврите и на идиш; одни знали иврит с детства, другие учились у них и первые слова на этом языке произнесли в лагере.

Ц. Прейгерзон:

"Что было моей утренней молитвой? Я пел еврейские песни, пел их на иврите или напевал мотивы без слов… Молитвы и прогулки очищали душу, а также придавали силы, чтобы не опуститься и сохранить себя…

Парень из Бессарабии был первым, кто спел мне "Белз, майн штетеле Белз…" ("Белз, мой городок Белз…") Музыка этой песни проникает глубоко в душу. На этот мотив пели еще такие слова: "Сион – мать моя, дочь Сиона – душа моя…" Как живого, вижу перед собой парня из Бессарабии – лицо ребенка и грустные испуганные глаза…

Со всех сторон лагерь огорожен рядами колючей проволоки, натянутой на деревянные столбы. За этой оградой мы пели дорогие нам песни, говорили на иврите, там изнывала наша душа. Бушевали снежные бури, по ночам выла пурга, а мы мечтали…"

Их знакомство переросло в дружбу за годы заключения – тому способствовали общие интересы, взаимопомощь в лагерных условиях и духовная поддержка. После освобождения они разъехались по разным районам страны и сразу же начали восстанавливать прежние связи, встречаться друг с другом; эти люди стали зачинателями нового этапа сионистского движения в Советском Союзе – к ним присоединялись и вокруг них группировались те, кому еще предстояло пройти через лагеря.

6

В 1956 году сборная футбольная команда Израиля приехала в Москву на отборочный матч с советской командой. Многие евреи, даже равнодушные к футболу, рвались на стадион "Динамо", чтобы услышать перед началом игры гимн Израиля; они приезжали с Кавказа, из Средней Азии, и билеты у спекулянтов стоили в десятки раз дороже их стоимости. Израильтяне проиграли со счетом 5:0, но это не охладило энтузиазма; после игры огромная толпа ожидала футболистов у выхода, чтобы сказать им "шалом".

В 1957 году были подписаны советско-польское и советско-румынское соглашения, и началась вторая волна легального выезда поляков, румын и евреев, обладавших польским или румынским гражданством до 1939–1940 годов. Уезжали также граждане Венгрии и Чехословакии, во время войны оказавшиеся на территории СССР; поток был велик и продолжался до весны 1959 года. Польские и румынские власти открыли ворота для выезда в Израиль, а потому для многих евреев, покидавших легально Советский Союз, Польша и Румыния оказались промежуточной станцией.

Десятки тысяч репатриантов пересекли советскую границу, имея на руках официальные разрешения; среди них оказались сотни евреев, которые устраивали фиктивные браки с польскими и румынскими гражданами или подкупали сотрудников государственных учреждений, чтобы получить фальшивые метрики. Одним удавалось это сделать, а других отправляли в лагеря за попытки нелегально уйти из Советского Союза.

Рижский фотограф Иосиф Шнайдер организовал уроки иврита, создал отряд самообороны, чтобы охранять синагогу во время праздников, в витрине фотоателье, где он работал, выставил портрет президента Израиля Х. Вейцмана. В 1957 году Шнайдера арестовали и осудили на 4 года – за связи с израильским посольством и намерение захватить корабль, чтобы уплыть в Израиль (Шнайдер – по его утверждению – задумывал покушение на президента Египта во время визита Г. А. Насера в СССР, но в обвинительное заключение это не попало).

В 1957 году осудили на 2 года рижанина Дова Шперлинга – за сионистскую пропаганду среди молодежи. Затем отправили в лагерь ленинградцев Юрия Меклера, Адольфа Рафаловича, Натана Цирульникова, рижанина Ицхака Энгельберга; аресты сионистов прошли в Минске, Кишиневе и Бендерах.

В 1957 году в Киеве проходили по одному делу Барух Вайсман, Меир Дразнин, Гирш Ременик и Яков Фридман, обвиненные в "антигосударственной подрывной сионистской деятельности". Из лагерных воспоминаний о М. Дразнине: