Очевидец Нюрнберга. 1945-1946. Воспоминания переводчика американского обвинения

Так это продолжалось, пока мы не дошли до города Фройденштадт в Шварцвальде, который преграждал нам дорогу на восток в Южную Германию. Едва мы вошли в город, как нас стали обстреливать, и мы поспешно отступили. Чуть погодя вышла группа немцев в штатской одежде и солдат с белым флагом. Они хотели сдать город, но не могли, потому что там окопалась часть СС. Я велел им либо добиться, чтобы эсэсовцы сдались, либо уходить. Они сказали, что не контролируют СС. Мы приказали: «Уберите их к трем часам, или мы расстреляем ваш город». Мы привели тяжелые танки и артиллерию. В три часа артиллерия расчистила нам путь через город, превратив его в пыль. Идя по нему, мы время от времени еще слышали стрельбу, но оставили подчищать тех, кто еще сопротивлялся, пехоте.

В следующей деревне произошел один комический случай. Два наших солдата с энтузиазмом захватили немца в темно-синей форме. На нем была великолепная фуражка с галуном, Железный крест на груди и золотые полосы на рукавах. Солдаты были уверены, что захватили адмирала, пока я не объяснил, что это почтальон в медалях с Первой мировой.

Продвигаясь на восток, мы натыкались на очаги сопротивления со снайперами, а иногда с упертыми эсэсовцами. Никто из нас не хотел погибнуть в последние дни войны, но мы шли вперед. Иногда мы не останавливались больше суток. Помню, как заснул на месте и упал прямо на руль джипа. В одной деревне солдат из только что прибывшего пополнения, которое присоединилось к нам всего за несколько часов до того, погиб от пули снайпера. Заметив, что выстрел раздался из проема в черепичной крыше церкви, я выстрелил по нему из снайперской винтовки, и тело немецкого солдата упало в церковь перед алтарем. Мы ворвались туда и убили дюжину снайперов.

В другом городе мы наткнулись на государственный роддом. Женщины добровольно зачали от эсэсовцев, которых для этого специально на время оторвали от основной службы с целью улучшить арийскую расу. Меня отправили разведать, в чем дело. В роддоме находилось около сорока женщин, некоторые кормили грудью новорожденных, другие еще ждали журавля, третьи рожали. Нигде не было видно ни немецких медсестер, ни акушерок, ни врачей. Я позвал наших медиков, из которых ни один еще не принимал родов. С помощью двух женщин поопытнее, которые сами ожидали родов, они приняли роды у двух пациенток. Мы назвали младенцев Моисей и Аарон.

К тому времени я отслужил положенный срок на джипе, и меня перевели на бронемашину. Я научился ею управлять, заряжать, целиться и стрелять из орудия, поворачивать башню и обращаться с радиопередатчиком.

Как-то мы въехали в один немецкий город, и его мэр выбежал с официальным актом капитуляции на листе пергамента.

Он пришел в отчаяние, когда я сказал, что нам некогда с ним разбираться и пусть он дожидается другой американской части. Но все-таки нам хватило времени на маленькое развлечение. Некоторые участки дороги были слишком узкие, и бронемашина не могла развернуться на них, когда по ней стреляли. Я изобрел один уникальный для танковой войны маневр. Мы пристроили зеркало заднего вида таким образом, чтобы можно было задом ехать на врага, повернув нашу 37-миллиметровую пушку в обратную сторону. При первом вражеском выстреле мы жали на газ и рвали вперед! Мне тогда дали прозвище «Сонни заднего вида». Все это укладывалось в нашу задачу вызывать огонь, чтобы другие части с более мощными орудиями могли подавить сопротивление, тогда как мы шли дальше к следующему бою.

У меня было и второе прозвище – Лерой. Даже не знаю, откуда оно у меня взялось. Оно происходит от Килроя, этого вездесущего американского солдата [15] . Порой даже сегодня я, бывает, вздрагиваю, когда кто-нибудь подходит ко мне с приветствием: «Лерой, как дела, старый черт?» Ничего общего с Хайнцем Рихардом Вольфгангом Зонненфельдтом.

Когда умер президент Рузвельт, я слушал передачу Би-би-си по коротковолновому радио. Странно, что смерть этого великого президента почти никак не повлияла на нас, солдат. Мы знали, что фактически победили, не считая формальностей. Другое дело немцы. Я поймал радиопередачу, в которой знаменитый доктор Геббельс трактовал смерть Рузвельта как долгожданный поворот в войне, который должен привести к победе Германии!

15

Фраза «Здесь был Килрой» – эквивалент русской «Здесь был Вася». Американские военнослужащие часто оставляли рисунок с «Килроем» и подписью на занятых территориях во время Второй мировой войны. (Примеч. пер.)

Наша война продолжалась в виде мелких стычек с не желающими сдаваться немцами, а остальных мы в основном брали в плен тысячами, когда они шли на запад подальше от русских. Потом нас отправили отдохнуть в Гейдельберг, почти не тронутый войной, за исключением взорванного динамитом древнего римского моста над Неккаром. Отличная работа! Американцы были уже на обоих берегах реки.

В Гейдельберге нас поселили в прелестной гостинице, где мы спали на кроватях с настоящим постельным бельем и нам подавали еду немецкие официантки, которые были рады, что им перепадает от американцев провиант и сигаретные окурки, из которых они скручивали папиросы. На этих «домашних» папиросах они делали грандиозный бизнес. В то время американским солдатам было запрещено брататься с местным населением, то есть общаться с немками. Я познакомился с очаровательной голландкой, и мы неплохо провели время вместе. Военные полицейские США каждый раз думали, что застукали меня с поличным, когда я встречался с ней, пока она не показывала им свой голландский паспорт.

В Гейдельберге перед самым концом войны мы наконец-то получили новые танки, которые сменили бесполезные M5. Новые M24 были намного больше, с более низким силуэтом и 75-миллиметровым орудием – ерунда по сравнению с ужасным немецким 88-миллиметровым, но намного лучше наших вялых 37-миллиметровых металлических трубок.

Немцы отступали так быстро, что мы, разведчики, теперь шли следом за пехотой и бронетанковыми войсками, и, только когда наступление замирало, мы снова выдвигались вперед. И все-таки мы успевали повоевать, прежде чем немцы снова начинали отступление. То и дело нам приходилось снимать снайперов. Как-то раз я увидел, как один снайпер облегчается под деревом, и непроизвольно прицелился пониже. К счастью для него – наверное, и для моей совести тоже – пуля вошла в одну ягодицу и вышла через другую, больше ничего не затронув.

Однажды мы стояли в открытом поле, и я услышал зловещий шум, свист вместе с ревом, который доносился с неба и приближался с огромной скоростью. Это на низкой высоте летели совершенно новые немецкие реактивные истребители. Мы сразу же поняли, насколько они быстрее наших пропеллерных «Мустангов» и «Тандерболтов». И хотя война подходила к концу, кто-то сказал: «Ребята, дело еще не кончено».

Немецкая армия распадалась у нас на глазах, и граждане, вопреки последним безумным призывам Гитлера, не превращались в вервольфов [16] . Только самые фанатичные части СС упорно бились. Реактивных самолетов у немцев было мало; их танки и грузовики стояли без топлива, а лошади умирали. Тем не менее еще шли бои в городах, таких как Вюрцбург или Нюрнберг, и американские солдаты еще получали ранения и погибали.

16

Вервольф – волк-оборотень и название немецкого ополчения для ведения партизанской войны в тылу наступающих войск противника, созданное в самом конце Второй мировой войны. (Примеч. пер.)

Мы вошли в Мюнхен, и я схитрил и сделал вылазку в Дахау, сказав командиру, что якобы, как я услышал по радио в бронемашине, в концлагере в Дахау прячутся переодетые заключенными немцы. Мы оба видели в армейской газете «Звезды и полосы» фотографии из недавно освобожденных концлагерей на Западе и должны были понимать, что упитанные нацисты с гестаповскими татуировками на руках сразу бы бросались в глаза среди измученных и истощенных заключенных. Я думал, что фотографии в газете подготовили меня к тому, что меня ждало там. Но никакие фотографии не могли никого подготовить к тому, что я там пережил. Полчаса, проведенные в Дахау, стали самыми душераздирающими за всю мою жизнь.

Дахау представлял собой не единый объект, а главный лагерь и – трудно поверить – сто двадцать вспомогательных лагерей и фабрик рабского труда, столпившиеся вокруг города под названием Дахау. 42-я и 45-я дивизии США уже вошли в некоторые из этих филиалов.

Мы въехали на джипе в открытые ворота лагеря, где еще не было американских солдат, и там стояли эти несчастные люди в полосатых робах, с бритыми головами и впавшими щеками, как будто в оцепенении. Только когда мы крикнули «Американер!», они бросились вперед. По их крикам и словам я тут же услышал, что это не евреи и не немцы, как большинство заключенных в Да-хау. Забор из колючей проволоки еще стоял, но кто-то отключил подачу тока, который еще несколько минут назад делал его смертельно опасной преградой. На сторожевых вышках никого не было, за пулеметами, торчавшими во все стороны, никто не стоял. Трое заключенных насмерть забили здоровенную немецкую овчарку – видимо, из тех человекоубийц, которых использовали эсэсовцы-охранники для погони за беглецами. Стоял воскресный полдень 29 апреля 1945 года.

У многих заключенных с лица еще не сошло выражение страха. Два американских военных врача, которые ехали за нами на машине скорой помощи, велели нам избегать физического контакта с этими измученными людьми, чтобы не разнести инфекцию. Приемные центры для регистрации и помощи пострадавшим еще не открылись. Некоторые настолько ослабели, что умерли прямо у нас на глазах. Радость освобождения оказалась слишком велика для обессиленного организма.

Есть множество свидетельств об ужасах нацистских лагерей в различных центрах, посвященных холокосту, поэтому я напишу только о том, что сам увидел в те двадцать минут в Дахау. Груды безмолвных, гниющих, незахороненных трупов с открытыми глазами поразили меня не так сильно, как те, кто остался в живых. На их лицах застыло выражение вечной мольбы.