Очищение убийством
Шрифт:
— Может, — согласилась Фидельма, — но среди них нет ни единой, которая меня удовлетворила бы.
— Брат Торон был одним из посетителей настоятельницы Этайн, верно?
— Одним из тех, кого мы еще не допросили.
— Это не было делом первой необходимости, — заметил Эадульф. — Торона видели, когда он вошел в келью Этайн. Это произошло рано утром. Ее же видели живой после этого посещения. Последним посетителем был, как известно, Агато.
Фидельма некоторое время пребывала в нерешительности.
— Думаю, нам следует переговорить с Тороном, — сказала
— А я думаю, что прежде всего нам следует пригласить Агато и поговорить с ним, — возразил Эадульф. — Он гораздо более важный подозреваемый.
И каково же было удивление Эадульфа, когда Фидельма согласилась с ним без всяких возражений.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Агато. Худой жилистый человек с тонким узким лицом. Кожа у него темная, лицо выбрито кое-как. Глаза, чернотой спорящие с густыми волосами. Губы тонкие и алые, как если бы он накрасил их соком ягод. Фидельма не могла отвести взгляда от его выпуклых век, полузакрытых, как у хищной птицы.
Священник нахмурился, войдя в комнату.
— Я протестую. Зачем меня сюда призвали? — сказал он на франкской латыни.
— Я принимаю твой протест, Агато, — ответила Фидельма на том же языке. — Кому мне его передать? Королю, епископу Колману или настоятельнице Хильде?
Агато презрительно тряхнул головой, словно отвечать было ниже его достоинства, прошел и сел.
— Вы хотите меня допросить?
— Кажется, ты последний, кто видел настоятельницу Этайн живой в ее келье, — напрямик сказала Фидельма.
Агато невесело усмехнулся.
— Это не так.
Фидельма нахмурилась.
— А как — так? — нетерпеливо поторопила она.
— Последним, кто видел настоятельницу, был тот, кто ее убил.
Фидельма пристально посмотрела в его полуприкрытые глаза. Они были холодны и равнодушны. Она не поняла, вызов это или насмешка.
— Это верно, — заговорил Эадульф. — И мы здесь для того, чтобы узнать, кто ее убил. В какое время ты вошел в ее келью?
— Ровно в четыре часа.
— Ровно?
Снова невеселая улыбка на тонких красных губах.
— Так сообщила мне клепсидра почтенной сестры Ательсвит.
— Понятно, — заключил Эадульф. — Зачем ты туда вошел?
— Чтобы увидеться с настоятельницей, естественно.
— Естественно. Но по какой причине ты хотел ее видеть?
— Я никого не обманываю. Я — сторонник Рима. Я был уверен, что настоятельница Этайн была введена в заблуждение, когда решилась выступать в защиту ересей церкви Колумбы. Я пошел к ней защищать мое дело.
Фидельма посмотрела на этого человека.
— Это все?
— Это все.
— Как ты собирался добиться столь быстрого поворота в мыслях настоятельницы?
Агато огляделся с видом заговорщика, потом улыбнулся.
— Я показал ей вот это… — Он сунул руку в кожаный кошель, который носил на ремешке на шее, и выложил содержимое на ладонь.
Эадульф подался вперед и нахмурился.
— Это всего лишь щепка.
Агато посмотрел на него с презрением.
— Сие есть lignum Sanctae Crucis, [14] —
заявил он тихо и благоговейно и преклонил колена.— Это действительно кусочек дерева от подлинного Креста Господня? — прошептал Эадульф, тоже охваченный благоговением.
— Так мне было сказано, — отстраненно отозвался Агато.
Глаза у Фидельмы заблестели, и губы ее затрепетали.
— Как могло предъявление вот этой святыни — предположим, что ты говоришь правду, — убедить настоятельницу поддержать Рим, а не Иону? — спросила она с важностью.
14
Кусочек древа от Святого Креста (лат.).
— Это же очевидно. Признав истинный крест у меня в руках, она должна была понять, что я — избранный, что Христос говорит через меня, как говорил через Павла из Тарса.
Голос его звучал спокойно и самодовольно.
Эадульф бросил на Фидельму смущенный взгляд.
— Христос избрал тебя? Что ты имеешь в виду? — спросил он.
Агато хмыкнул, словно перед ним был сущеглупый.
— Я глаголю лишь истину. Уверуйте. Мне было велено пойти в лес рядом с Витби, и на поляне некий голос воззвал ко мне, говоря: возьми щепку с земли, ибо се есть lingum sanctae Cruris. Затем голос повелел мне идти и проповедовать заблудшим и обманутым. Уверуйте — и глаза ваши откроются!
— А Этайн уверовала? — осторожно спросила Фидельма.
Агато повернулся к ней, его глаза по-прежнему были полузакрыты.
— Увы, не уверовала. Она осталась в путах, ибо не узрела истины.
— В путах? — растерялся Эадульф.
— Или блаженный апостол Иоанн не сказал: «истина сделает вас свободными»? Этайн была в оковах. Она не уверовала. Сам Августин писал: верующий верит в то, чего еще не видел; наградой же по вере будет узрение того, во что ты веруешь.
— Что ты сделал, когда настоятельница Этайн отвергла твои доводы? — поспешно спросил Эадульф.
Агато выпрямился с гневным достоинством.
— Я удалился, что еще мне оставалось делать? Я не хотел запятнать себя беседой с неверующей.
— Как долго ты пробыл с Этайн из Кильдара?
Священник пожал плечами.
— Не более десяти минут или меньше того. Я показал ей истинный крест и сказал, что Христос говорил через меня и что она должна принять сторону Рима. Когда она обошлась со мной как с ребенком, я удалился. Я понял, что надежды на спасение у нее нет. Вот и все.
Эадульф опять переглянулся с Фидельмой и улыбнулся Агато.
— Хорошо. У нас больше нет вопросов. Теперь ты можешь идти.
Агато сунул щепку обратно в свою сумку.
— Вы, оба, уверовали теперь — теперь, когда узрели истинный крест?
Эадульф старательно улыбнулся.
— Разумеется. Мы поговорим с тобой об этом после, Агато.
Когда священник вышел, Эадульф обратил встревоженный взгляд на Фидельму.
— Безумен! Этот человек совершенно безумен.