Очки пигмалиона (Высшая степень адаптации)

– Наши законы, - заявил Седой Ткач, - это неизменяемые законы мира, законы природы. Насилие - всегда несчастье, я это видел. Теперь, продолжал он, - я вынужден просить тебя о милосердии: твое пребывание здесь коротко, и я прошу, чтобы ты не причинил большего вреда, чем тот, который уже сделан. Будь же милосерден: пусть ей будет не о чем сожалеть.

Снова он проснулся на рассвете, и снова его встретила Галатея. Она поставила на стол вазу с фруктами и приветствовала его улыбкой.

– Пойдем со мной, - позвал он.

– Куда?

– На берег реки. Поговорить.

По дороге они молчали. Сегодня музыка цветов звучала тише. Гряда холмов на горизонте расплылась, утонула в голубой дымке.

Галатея указала рукой на красное утреннее солнце.

– Времени так мало, - сказала она.
– Скоро ты отправишься в свой мир призраков. Я буду очень, очень сожалеть.
– Она дотронулась пальцами до его щеки.
– Милая тень.

– Предположим, - хрипло произнес Дэн, - что я не уйду. Что если я останусь здесь?

– Так не бывает, - прошептала она.
– Нельзя, дорогой мой. Нельзя!

– Я люблю тебя, Галатея, - сказал Дэн.

– А я тебя, - прошептала она.
– Видишь, милая тень, я нарушаю тот же самый закон, который нарушила моя мать, и я рада встретиться с горем.
– Она с нежностью накрыла его руку своей.
– Левкон очень мудр, и я вынуждена слушаться его, но это за пределами его мудрости, потому что он позволил себе стать таким старым.
– Она помолчала, потом повторила медленно: - Он позволил себе стать таким старым.

Странный отсвет мелькнул в ее темных глазах, когда она резко повернулась к Дэну.

– Дорогой мой!
– сказала девушка напряженно.
– То, что случается со стариками, когда... после смерти! Что за ней следует?

– Что происходит с человеком после смерти!..
– переспросил он.
– Никто не знает этого.

– Но...
– Ее голос дрогнул.
– Ведь не может человек просто... просто исчезнуть! Должно быть пробуждение...

– Кто знает?
– повторил Дэн.
– Есть такие, кто верит, что мы просыпаемся в более счастливом мире, но...
– Он безнадежно покачал головой.

– Это должно быть правдой! О, это должно быть правдой!
– вскричала Галатея.
– Для вас должно существовать нечто большее, чем тот безумный мир, о котором ты говоришь.
– Она наклонилась к нему очень близко. Предположим, мой дорогой, что я отошлю прочь назначенного мне возлюбленного, когда он появится. Предположим, что я не рожу ребенка, я состарюсь, стану старше Левкона, а потом умру. Соединюсь ли я с тобой в твоем более счастливом мире?

– Галатея!
– воскликнул он в смятении.
– О любимая моя, что за ужасная мысль!

– Более ужасная, чем тебе представляется, - прошептала она, все еще склоняясь очень близко к нему.
– Это больше, чем оскорбление закона, это бунт! Все распланировано, все имеет предназначение, и если у меня не будет ребенка, место моей дочери останется незанятым, а потом - места ее детей и их детей, и так далее, вплоть до дня, когда великий план Паракосма будет некому исполнять. Это - гибель и разрушение, но я люблю тебя больше, чем жизнь.

Дэн порывисто обнял ее:

– Нет, Галатея! Нет! Обещай мне!
– Она прошептала:

– Я могу обещать - а потом нарушу свое обещание.
– Она опустила голову, их губы соприкоснулись, и он ощутил в ее поцелуе благоухание и сладость меда.

– По крайней мере, - выдохнула она - я могу дать тебе имя, милая тень. Филометр! Мера моей любви!

– Имя?
– пробормотал Дэн.

Внезапно он нашел решение парадокса Людвига.

– Галатея!
– воскликнул он.
– Ты помнишь мое имя?

Она молча кивнула, устремив на него печальный взгляд.

– Тогда произнеси его! Произнеси его, милая! Она уставилась на него, но не произнесла ни звука.

– Произнеси же его, Галатея!
– отчаянно умолял он.
– Мое имя, дорогая, только мое имя!

Губы ее шевельнулись, она побледнела от усилия. Дэн мог бы поклясться, что его имя затрепетало на ее губах, но вместо этого она закричала:

– Я не могу, дорогой! О, не могу! Закон это запрещает!

Рыдая, она бросилась к дому. Дэн побежал следом по выложенной камешками тропинке, но в роще у ручья он обнаружил только Седого Ткача. При виде Дэна тот поднял руку:

– У тебя мало времени, - напомнил он.
– Отправляйся и подумай о том, что ты натворил!

– Где Галатея?
– задыхаясь, выговорил Дэн.

– Я отослал ее.

Старик загородил вход в дом; еще мгновение - и Дэн ударом кулака отшвырнул бы его с дороги, но тут его осенило. Он быстро оглянулся. За рекой, на краю леса, мелькнул край серебристого одеяния. Дэн повернулся и помчался туда, а Седой Ткач смотрел ему вслед.

– Галатея!
– звал Дэн.
– Галатея!

Теперь он был над рекой, на лесном берегу, он бежал прямо через скопления деревьев, которые расступались перед ним, точно туман. Тонкие белые хлопья плясали у него перед глазами. Паракосм таял.

Ему казалось, что сквозь этот беспорядочный хаос он видит смутные очертания тела девушки, но тут деревья испарились, а небо потемнело. Он внезапно понял, что больше не стоит посередине дикой прогалины, а его руки вцепились во что-то гладкое и твердое - и это были подлокотники гостиничного стула! И тогда, в последний миг, он увидел ее, Галатею, с искаженным горем лицом, ее наполненные слезами глаза. С отчаянным криком Дэн поднялся и упал навзничь.

Вокруг были стены - стены людвиговой комнаты: он, должно быть, упал со стула. Магические очки лежали перед ним; одна линза разбилась, и из нее вытекала жидкость - уже не прозрачная, как вода, но белая, как молоко.

– Боже!
– пробормотал он.

Его охватило горькое чувство утраты. Комната была грязная, отвратительная, хотелось поскорее из нее выбраться. Он машинально взглянул на часы: четыре; должно быть, он просидел тут не меньше пяти часов. И тут он впервые понял, что Людвига здесь нет. Дэн был рад этому.

Добравшись до своей комнаты в отеле, он упал на кровать.

Влюбиться в видение! И еще того хуже: в девушку, которая никогда не существовала! В фантастическую Утопию, которой в буквальном смысле не было НИГДЕ! Галатея! Галатея - статуя Пигмалиона, в которую вдохнула жизнь Венера. Но его Галатея, теплая, милая и живая, должна навеки остаться безжизненной, так как он сам не Пигмалион и не Господь Бог.