Ода цепным псам

Меня кумарит. Дико кумарит.

Я не хочу есть, не хочу курить. Не хочу больше пить.

Я не хочу ничего другого, мне нужен белый порох. Гер, герыч, гера…

Неужели нигде в квартире не припрятано про запас? Санек – жук, мог и не сказать, мог не поделиться, мог специально меня напоить, уложить на диван, вынуть какие-то пружины из моего тела, чтобы не сумел встать, чтобы не нашел. Он знает, падла, у меня нюх собачий, все равно почую. Но он не собирается делиться!..

Забыв о слабости в теле, я поднялся и рысью метнулся на кухню.

Нашел пакет с мукой, обрадовался, разодрал его, но там была только мука – ни капли наркоты, ни крупинки. Я рылся в нем, а потом остервенело швырнул в сторону. Теперь я не церемонился – выкидывал из ящиков кухонных шкафов все, что только в них находил и пробовал на вкус. Ни один предмет не напоминал вкус порошка. Я в ярости бросал их прочь.

Потом осенило: в доме, где бывают наркотики, просто невозможно не просыпать хотя бы немного на пол. Хотя бы пылинку. И если она здесь есть, я должен ее отыскать!

Следующие десять минут (а может, час? Или два часа?) я ползал по пестрым квадратам линолеума, ощупывал чувствительными подушечками пальцев каждую трещинку, каждую вмятину от ножки стула. Глазам я не верил и любую обнаруженную крупинку пробовал на язык. Мне казалось, я ослепну от радости, когда почувствую нужную горечь.

Я лизал пыль, с надеждой прислушиваясь к ощущениям. Казалось, весь мир сжался до размеров игольного ушка, превратился в обостренные вкусовые рецепторы.

Неужели нашел?! Микроскопическая крошечка! Стараясь не выронить ее, я затрясся от лающего, нервного смеха, когда меня с силой огрели по затылку чем-то тяжелым. Я растерянно сел, недоуменно задрал глаза к потолку, пытаясь различить в расплывающейся картинке то, что на меня напало. Я был совершенно потерян – не от внезапности, не от боли. Но из-за удара я выронил свою песчинку дури и теперь жаждал только одного – отомстить.

Темный силуэт в длинном пальто метнулся перед глазами, но я увернулся от очередного удара авоськой.

– Остановись, ты теряешь себя… – послышался растерянный голос Санька, и тут же визгливый тембр заглушил его, срезал, перебил слова:

– Что ты говоришь?! Что?! Мы с отцом за порог, а ты всякую шваль в дом тащишь, да?! Посмотри, что он наделал! Господи! Посмотри! Сережа! Мне плохо! Сережа, мне плохо!

Незаметный мужчина подхватил тучную женщину и усадил прямо в пальто на диван. Она все причитала, не переставая, но голос доносился теперь издалека. Кто-то сгреб меня за шиворот, поволок через темный коридор в прихожую. Я не сопротивлялся. У меня вдруг снова не осталось сил, тело обвисло безвольной тряпкой. Казалось, еще немного, одно неловкое или резкое движение – и оно порвется на тонкие лоскутки.

Очухался я в подъезде, перед закрытой дверью. Воняло мочой. Моей ли или чужой, не знаю. На зубах скрипели крошки сожранного мусора. Тишина, просто обреченная тишина стояла вокруг, я так и сдохну здесь. И даже Санек мне не поможет. Санек не поможет, но…

Не знаю, сколько я провалялся в забытьи, прежде чем голос зверя в голове подкинул новое имя.

Ромка! Ромка… единственный человек в мире, который может сейчас помочь. С трудом дыша, я отлип от мокрой плитки и встал, пошарил взглядом в поисках брюк. Потом вспомнил: я больше не в комнате, а брюки в общем-то на мне. Странно, я же никогда не спал в одежде. Что случилось на этот раз? Воспоминание о скандале с Санькиными родителями почти не трогало. Оно сейчас находилось в стороне, точно я был отделен от происходящего толстым непроницаемым стеклом. Пошатывало. Горло саднило, глаза царапала острая сухость, в затылок вкручивался раскаленный болт – еще чуть-чуть, и остатки мозгов сварятся в дрянное ширево, вытекут через глаза.

Я ясно представлял, сколько добираться до дома Ромки, точно прокладывал мысленные маршруты сквозь все районы, подворотни, сквозь стены. А в голове вспыхивали и лопались огненные сверхновые, похожие на пузырики газировки.

Конец ознакомительного фрагмента.