Одержимость шейха

Что, если он уже мертв? От такого предположения во рту вмиг пересыхает.

Нет, мне не стоит думать так. Джафар сильный мужчина, уверена, повидавший худшие болезни за целую жизнь. Он справится, что бы это ни было, справится. Перебирая онемевшими кончиками пальцев кулон, я молюсь Аллаху, чтобы так и было.

Дрожь отчаяния пробирается по позвоночнику, и я не знаю, каким-чудом продолжаю бродить по комнате, наивно полагая, что хождение взад-вперед успокоит меня. Как бы не так! Если продолжу, то скоро по моим следам пойдет трещина.

Замерев на месте, выдыхаю, до боли зажимая в кулаке колючий кулон с изображением созвездия, который я нашла на прикроватной тумбочке, когда вернулась в нашу спальню. Почему-то я решила, что имею право взять его. И почему-то мне хотелось этого, будто в этом кулоне скрывалось нечто большее, чем просто красота, сплетенная из белого золота и алмазов. А потом и вовсе надела его на шею, пряча под халат, в который я завернулась, чтобы скрыть свой откровенный наряд. Предназначенный только для него. Для него!

Слезы беспомощности слишком быстро затапливают глаза, а тело добивает меня всполохами фантомных следов его прикосновений. Я бы все отдала, лишь бы сейчас вновь ощутить силу этого мужчину на себе, грубость нежных поцелуев и собственнический взгляд, которым он смотрит только на меня.

Проглотив до боли твердый комок горечи, я резкими движениями смахиваю слезы с лица, убеждая себя в том, что не имею права быть слабой. Не сейчас, когда мой мужчина не в силах держать оборону за нас обоих. И если я сдамся, то предам его. Не уберегу. Потеряю. НЕТ! Никогда! Я столько прошла, побывала в каждом уголке ада! Чтобы так просто поверить в столь глупый конец? Очередное испытание? Да. Но это не конец. Я чувствую Джафара, он жив, его сердце бьется для меня. И целый мир не в силах доказать мне обратное.

Я подхожу к окну, наблюдая, как агрессивные лучи солнца скрываются за песчаными дюнами. Ладонь сама по себе ложится на живот, который еще совершенно не выдает наличия в нем маленькой жизни.

— Он не бросит нас, — шепчу я, будто успокаиваю себя, но делаю только хуже.

Нас…

Он даже не успел узнать о тебе, малыш. И я не могу тебе обещать, что узнает. Прикрываю глаза и все же позволяю тихим слезам пролиться. За что мне все это? Чем я заслужила очередную боль?

Эхо приближающихся быстрых шагов с каждой секундой становится все громче и громче, пока не заставляет страх обернуться ядовитой желчью и подняться к горлу. Дурное предчувствие сжимается у меня в груди, прежде чем дверь распахивается и в комнату вваливается с десяток солдат. Они рассредоточиваются вдоль стен, и вскоре появляется сам падишах. Но мое отчаяние оказывается настолько всепоглощающим, что я даже не испытываю должного страха. Хотя должна, судя по тому, как одним только взглядом он переламывает мне шею.

Мужчина выходит вперед, как истинный властитель, обращая на меня свои угольно-черные прищуренные глаза. В этих глазах ненависть и жажда мести. Но каким-то образом мне удается игнорировать угрозу, сковавшую каждую молекулу воздуха в помещении, и гордо вскинуть подбородок.

— Где мой муж?

Я сразу понимаю, что допустила ошибку, потому что даже не поприветствовала падишаха, когда он протянул мне свою руку. Но он игнорирует мое неуважение. Видимо, это затишье перед бурей.

— Твой муж мертв.

Вот и все.

Это не буря, а какой-то глухой хлопок, стирающий меня с лица земли.

За жалкое мгновение моя бравада рассыпается по кирпичикам.

— Н-нет… — тихо вырывается из сжимающейся груди, и я тут же хватаюсь за нее, принимаясь растирать, будто это поможет мне избавиться от распирающего жжения.

— О, прошу, избавь меня от своей актерской игры, Джансу, — с издевкой выплевывает падишах, отчего моя злость, подобно невидимому щиту, вырывается вперед.

— Игры? Он мой муж…

Одним движением руки мужчина вынуждает меня отступить назад.

— Он был им. Теперь он мертв, так что прекрати все это, — небрежно машет он в мою сторону. — Ему мозги выкручивать ты могла, но я не он, дорогая. И лживых сук вижу насквозь. Но, в конце концов, правда всегда выходит на поверхность. И то, что ты сделала с моим сыном, не останется безнаказанным. Даже не думай, что я оставлю это так.

Трясу головой, задыхаясь удушливыми слезами. Он обвиняет меня?.. Всевышний!

— Вы… Я не делала этого! — выкрикиваю порывисто, но, разбившись о его холодный презрительный взгляд, замолкаю и добавляю шепотом. — Я никогда не сделала бы ему ничего плохого. Я люблю вашего сына…

Мерзкий скрипучий смех, как пощечина, прилетает по моей щеке.

— Любишь. — Кивает он, снова усмехаясь. — Конечно любишь, ты ведь не глупая. Но только не его, а то, что имеешь благодаря положению моего сына, которое даровал ему я.

— Не смейте, — шиплю я, готовая от безумия броситься и расцарапать его старческое лицо.

— Достаточно! — грубо осекает он меня. — Мой сын был отравлен. И я не позволю, чтобы ты и дальше оскверняла его своей ложью.

Закусываю губу и делаю несколько порывистых вдохов, едва ли не задыхаясь от презрения, скрытого в его словах. Он ничего не знает. Я ничего не делала. Пока в суматохе панических мыслей не вспоминаю, что накормила его тем самым пирожным, которое Малика принесла мне, которое она отказалась попробовать и настаивала, чтобы я съела его как можно быстрее. Аллах! Этот яд предназначался мне. И приезд падишаха не случайность. Меня подставили!

— Пирожное, — с поражением выдыхаю я, чем еще больше подогреваю его гневный взгляд, и как можно скорее собираюсь с мыслями. — Одна служанка подарила мне утром пирожное, которое съел Джафар. Больше он ничего не ел, только пил, но напиток я готовила лично и не оставляла без присмотра...

— Что за служанка?

— Девочка, Малика, — быстро тараторю, покупаясь на его искреннюю заинтересованность. — Она заменяет свою мать на кухне.

Падишах поворачивается к своим людям и отдает указание человеку, лицо которого скрыто, кроме его глаз, ненавидящих меня еще с самой первой встречи. Мой взгляд скользит к его руке, вместо которой блестит позолоченный протез, и осознание ползет по венам огненной змеей. Зураб. Он выступает вперед, отдает своему господину бумаги, после чего кивает и удаляется прочь.

— Мы опросим девушку, — падишах теперь обращается ко мне, двигаясь к высокой тумбе, на которую кладет те самые бумаги, и подзывает меня рукой.

— Подойди.

Я глубоко вздыхаю и выполняю его требование, сосредотачиваясь на каждом своем движении.

— Подпиши, если хочешь прожить остаток своей жизни в достатке и здравии. — Мои глаза расширяются. — Ты ведь не глупая, понимаешь, что такое наследство лишь обуза для тебя. Откажись от него, и я смягчу наказание.

Открываю рот и тут же закрываю обратно, замечая, как что-то уродливое появляется на лице мужчины, убеждающего меня, что хочет помочь. Только эта же помощь обернется моим наказанием. И моим предательством. Джафар никогда не отдал бы ему и песчинки от своего государства. И я не отдам. Пусть сама еще не знаю, что делать со всем этим, но обещаю, что разберусь. Ахмед поможет… Прикусываю свой язык, умоляя себя остановиться. В моменте я даже поддаюсь мысли, что Джафара действительно больше нет. Но что-то бурлит во мне при одном только упоминании о его смерти, будто мое тело отторгает даже малейшую попытку принять эту информацию. Будто чувствует, что меня обманывают и что мой муж жив.

Вздергиваю подбородок, занимая позицию хозяйки Черного дворца, и произношу с такой же строгостью:

— Я хочу увидеть своего мужа. Пока не увижу его тело, ничего не подпишу.

Взгляд падишаха ожесточается. Но в остальном его лицо остается неподвижным. Украдкой перевожу дыхание, но отступать не собираюсь.

— Условия здесь ставлю я. И не вынуждай меня использовать свой титул в полной мере, девчонка.

Горькая обида простреливает в самое горло. Девчонка. Вот кто я для него. Грязная девчонка, зацепившаяся за руку его сына.