Одержимость

— О, доктор, что вы хотите сказать? Что вы имеете в виду?

— Вот что. Вполне возможно… нет, более того, вероятно, что сегодня ночью мы услышим, как звонит над домом судьи набатный колокол. — С этими словами доктор покинул миссис Визэм, совершив столь эффектный уход, о котором мог лишь мечтать любой актер.

Когда Малкольм пришел домой, он обнаружил, что вернулся чуть позже ставшего обычным для него времени. Миссис Демпстер уже ушла, он был рад увидеть, что помещение сверкает чистотой и опрятностью, в камине потрескивают дрова, а фитиль лампы аккуратно подрезан.

Вечер выдался более прохладным, чем обычно бывает в апреле; ветер с каждой минутой все усиливался, так что ночью можно было ожидать настоящей бури. В течение нескольких минут после его прихода крысы за стеной безмолвствовали, однако вскоре они вполне освоились с его присутствием, и все началось снова. Ему было даже приятно слышать их напоминание о своем существовании, поскольку Малкольм стал относиться к ним как к своего рода партнерам, если не товарищам по одиночеству. Одновременно с этим он в очередной раз задумался над тем странным фактом, что крысы оживали лишь в отсутствие того, более страшного существа с горящими глазами.

Лампа, при свете которой он читал, была накрыта зеленым абажуром, отчего верхняя часть стен и весь потолок комнаты продолжали оставаться в темноте, а веселый трепет пламени камина заливал пол и игриво колыхался по белой скатерти большого обеденного стола. Пребывая в жизнерадостном, определенно бодром настроении, Малкольм сел за стол, чтобы предаться вечерней трапезе. Покончив с ужином и закурив сигарету, он уселся за работу, твердо вознамерившись не отвлекаться ни под каким предлогом: он вспомнил про свое обещание доктору и настроился на то, чтобы провести время с максимальной пользой.

В течение часа или около того он нормально работал, но затем его внимание стало как-то соскальзывать, удаляться от содержания книг. Окружающая обстановка начала все больше действовать ему на нервы, и он не мог полностью игнорировать свою прирожденную восприимчивость. К этому времени ветер перешел в настоящий шквал, который грозил в любую минуту перерасти в подлинную бурю. Старый дом был достаточно прочен, но ему казалось, что и он вот-вот сорвется со своего фундамента; в каминном дымоходе громыхали и завывали перекатывающиеся волны беснующегося воздуха, ветер бился о старинные фронтоны, производя непривычные, даже странные, какие-то неземные звуки, отдававшиеся эхом в пустых комнатах и коридорах. Даже большой набатный колокол на крыше словно почувствовал силу ветра, поскольку его веревка сейчас приподнималась и слегка покачивалась, словно сам он время от времени приходил в движение; ее свитый в кольца конец скользил по дубовому полу, издавая при этом резкое, надсадное шуршание.

Вслушиваясь в эти звуки, Малкольм вспомнил слова доктора: «Это та самая веревка, которой пользовался палач для приведения в исполнение приговоров, оглашенных судьей и являвшихся выражением его неукротимой злобы и ожесточенности». Он прошел в угол комнаты рядом с камином и взял в руки конец веревки. Что-то в ней привлекло его внимание и, стоя там, он словно отрешился на несколько мгновений от окружающей действительности, погрузившись в раздумья о том, кто был жертвами лютой ненависти судьи и зачем в доме оставили эту страшную реликвию неукротимого стража закона.

Он стоял и чувствовал, как раскачивающийся на крыше колокол вызывает слабое подрагивание веревки, однако через несколько секунд ощутил, что к этим покачиваниям примешались какие-то новые движения — она стала мелко, едва заметно подергиваться, словно какое-то существо медленно двигалось вдоль нее.

Машинально подняв взгляд, Малкольм увидел громадную крысу, которая не спеша спускалась к нему, не отрывая от молодого человека взгляда своих злобных глаз. Он резко отпустил веревку и, бормоча сдавленные проклятия, отступил назад; крыса же неожиданно и ловко повернулась на сто восемьдесят градусов, и проворно побежала по веревке в противоположном направлении, вскоре скрывшись в темноте верхней части комнаты. В то же самое мгновение Малкольм заметил, что шум крыс, на некоторое время притихших и ничем не выдававших своего присутствия, возобновился с новой силой.

Эти мимолетные события снова вернули его к мысли о том, что он до сих пор так и не выяснил, где находится логово этого омерзительного зверя, и не осмотрел картину, хотя накануне явно намеревался это сделать. Он взял вторую лампу, снял с нее абажур и, подняв высоко над головой, подошел к третьей от камина картине, в правой части которой прошлой ночью исчезла крыса.

При первом же взгляде на нее он невольно вздрогнул и едва не выронил лампу; смертельная бледность залила его лицо, колени задрожали и по лбу поползли тяжелые капли пота. Однако он был молод и достаточно смел, а потому вскоре взял себя в руки и снова подошел к картине, которая прежде была покрыта толстым слоем грязи, а сейчас выглядела совершенно чистой.

На ней был изображен судья, одетый в пурпурную, украшенную горностаями мантию. У него было сильное, безжалостное лицо, в котором можно было различить черты зловещей хитрости и мстительности; чувственный рот надменно изгибался, а крючковатый, розоватого оттенка нос, чем-то напоминавший клюв, придавал ему сходство с хищной птицей. Остальная часть лица имела мертвенно-бледный оттенок. Глаза омерзительно поблескивали и поражали своим яростным, зловещим выражением. Заглянув в них, Малкольм похолодел, сразу подметив сходство с выражением глаз той громадной крысы.

Лампа снова задрожала в его руке, когда он увидел, как это животное, свирепо поблескивая глазами, выгладывает из отверстия в углу картины, и тотчас же заметил, как словно по чьему-то сигналу смолкли все звуки остальных грызунов. Тем не менее он снова постарался успокоиться и продолжал осматривать картину.

Судья восседал в большом резном дубовом кресле с высокой спинкой, стоявшем справа от массивного камина, а за его спиной в углу комнаты с потолка свисала веревка — ее свитый кольцами конец лежал на полу. С ощущением чего-то похожего на ужас Малкольм узнал на картине интерьер той самой комнаты, в которой он находился в данный момент; объятый подступающим страхом, он судорожно огляделся, словно ожидал обнаружить позади себя чье-то присутствие. Затем он перевел взгляд в угол комнаты рядом с камином и с громким криком выронил лампу, резко ударившуюся о пол.

Там, в кресле судьи, за которым болталась веревка, сидела все та же крыса, взиравшая на него глазами покойного хозяина этого дома, но сейчас в них чувствовалось выражение особой, доселе невиданной им ярости и ненависти. Если не считать завывания и шума ветра за окном, в комнате стояла абсолютная тишина.

Звук упавшей лампы отчасти привел Малкольма в чувство. К счастью, она была металлическая и потому не разбилась; тем не менее необходимость как следует осмотреть ее хоть немного позволила ему отвлечься от объекта своего тревожного внимания и вернула присутствие духа. Приведя лампу в порядок, он провел ладонью по лбу и на некоторое время задумался.

Нет, так не пойдет, сказал он сам себе. Так можно и с ума сойти. Надо с этим кончать! Я обещал доктору, что больше не стану по ночам пить чай. Но как он был прав! Что-то и в самом деле не в порядке с моими нервами. Странно, а ведь раньше я ничего подобного за собой не замечал. Да и чувствую себя здесь как никогда хорошо. Ну, ладно, сейчас со мной снова все в порядке, а на будущее надо перестать валять дурака.

Он приготовил себе коктейль из бренди и воды и с решительным видом, чтобы продолжить работу, уселся за стол.