Одержимые

Он все время улыбался, Моника ни разу не заметила на его лице раздражения. И тон тоже не менялся. Хотя он и издевался, но делал это мягко, спокойно, словно вел дружеский разговор с кем-то близким. И это раздражало не меньше, чем его способность узнавать все, что касается ее жизни. Он, должно быть, наблюдал за ней, собирал подробную информацию, делал это скрупулезно, ведь даже неожиданное изменение номера телефона не застало его врасплох. Кто он, черт побери, зачем прицепился? Ей надо сменить тактику.

— Прости, — тихо сказала Моника, — я не хотела тебя обидеть. Ведь я тебя не знаю. Не имею понятия, кто ты. Если я тебе действительно нравлюсь, то это не твоя вина…

Моника понимает, что ведет себя как идиотка, что сейчас он снова начнет издеваться, и она сама дает повод к этому.

— Я все иначе хотела сказать, но у меня сейчас такое горячее время, я занимаюсь, экзамены…

Запуталась окончательно. Моника чувствовала свое поражение, он взял верх. Как ей хотелось вернуть назад этот безнадежный разговор, начать сначала, вести его иначе! У молодого человека не сходит с губ улыбка, он улыбается краешком глаз, синева которых является для нее главной неожиданностью. Он наклоняется к ней и берет за руку.

— Послушай, Моника. Предлагаю покинуть этот чудесный уголок.

— Зачем? Нам здесь никто не мешает. Ведь сейчас полдень.

— Вот именно. Приглашаю тебя на обед. Если не хочешь ехать в город, не надо. Здесь тоже можно перекусить.

— Иди один! Мне не хочется.

— Тогда я останусь. И снова ты ошиблась. Все же я человек уступчивый, особенно по отношению к тебе. Ты довольна?

Моника отдает себе отчет в том, что она, должно быть, выглядит смешной со своим глупым упрямством. Ведь капризы не действуют на этого человека, который умеет демонстрировать свое превосходство.

— Сдаюсь, — говорит она, пытаясь улыбнуться. — Я веду себя отвратительно. Это от переутомления.

— Вот теперь уже лучше. Повторяю предложение. Пообедаем вместе?

Моника встает, снимает со спинки кресла полотенце, закрывает книгу и показывает на здание клуба.

— Буду готова через десять минут.

— Прекрасно. Жду на автомобильной стоянке у клуба, — говорит незнакомец и одним прыжком перескакивает через невысокую живую изгородь, отделяющую бассейн от травяного поля для игры в гольф.

Моника видит это краем глаза, когда подписывает счет, деликатно поданный ей на подносе Джино. Минуту спустя в раздевалке она натягивает на себя платье. И неожиданно чувствует прилив беспокойства. Ведь она ничего не знает о человеке, с которым сейчас сядет в машину. Это не беспокойство, вызванное, например, страхом перед похищением, хотя газеты без конца трубят об актах террора, а нечто похуже. Моника чувствует, что сейчас она делает выбор, стоит перед чем-то неизвестным и грозным. Еще можно отступить, еще есть время. Но она уже ничего не может сделать. Ее увлекает игра. Однако она не так глупа и наивна. Как раз в этот момент тихо зазвонил телефон, висящий около зеркала. Моника снимает трубку, слышит голос Джузеппе, портье и начальника охраны клуба:

«Прошу меня извинить, синьорина Пирелли. Этот господин, с которым вы разговаривали, ваш знакомый? Он не проходил через здание клуба, поэтому я не знаю, есть ли у него приглашение или рекомендация… Если вы за него ручаетесь… Да, вы правы, синьорина Пирелли, я сделаю то, что обязан сделать. Спасибо за информацию о том, что он ждет на стоянке. Простите».

Моника вешает трубку. Выходит из раздевалки. На доске у портье вешает ключ от своей кабины. Джузеппе заговорщицки ей улыбается.

Молодой человек ждет ее. В расстегнутой кремовой рубашке и того же цвета брюках он стоит у автомобиля. Это уже много лет не выпускавшаяся модель «фиата», с довольно помятым кузовом. Моника поражена, подсознательно она ждала, что автомобиль будет под стать этому парню. В этот момент она совершает открытие, что уже признала — у незнакомца есть класс. Девушка не спеша идет к нему, он открывает ей дверь. В тот момент, когда молодой человек поворачивается лицом ко входу в здание клуба, он замечает, как какой-то человек бесцеремонно фотографирует эту сцену. Опускаясь на сиденье за рулем, он спрашивает сквозь стиснутые зубы:

— Что это за тип?

— Мой приятель, — отвечает Моника. — Я просила его сделать снимок на память. Разве тебе это мешает?

Машина трогается, они медленно едут тополевой аллеей к оживленному шоссе. Вдали видны проносящиеся автомобили. Но здесь пусто. Машина останавливается, Моника со страхом смотрит на изменившееся лицо этого человека и побелевшие пальцы рук, судорожно сжимающие руль.

— Выходи!

Моника послушно выполняет его приказ. Он подходит к ней и срывает с ее лица солнечные очки. Два быстрых удара, боль и разливающееся по щекам пламя. Слезы унижения и ярости. Когда она отнимает руки от щек, машины уже рядом нет. На земле лежит ее сумка с книгой и безделушками.

2

У него были свои методы, чтобы добиться состояния сильной концентрации, когда ум работает с исключительной четкостью и прозорливостью. Для этого ему нужны были одиночество и море. Вот почему он сейчас уезжал из столицы на целых десять дней, от пятницы до следующего понедельника. Утром в субботу он поднялся на палубу своей яхты, привычно проверил состояние баков с горючим, водой, запас продуктов, исправность радиооборудования, отпустил человека, следящего за состоянием лодки, к тому же еще и прекрасного судоводителя, услугами которого он пользовался лишь тогда, когда забирал в море гостей. Это случалось несколько раз в год, а открывала сезон светских путешествий длившаяся обычно несколько дней прогулка с государственным секретарем, с которым можно было в идеальных условиях обговорить кое-какие дела, приспособить деятельность Совета применительно к требованиям правительства, хотя на самом деле все бывало как раз наоборот, что естественно являлось тщательно скрываемой тайной. Национальный совет безопасности не был обычным государственным учреждением, каких имеется множество. В нем работало всего лишь несколько десятков человек, в том числе девять мужчин, составляющих правление агентства, другими словами, что-то вроде мозгового центра, планирующего деятельность на несколько, а иногда и на много лет вперед. Конечно, такой подход мог привести к бесполезной трате сил и средств на операции, которые из-за развития ситуации в мире могли быть обречены на неудачу, но этот риск всегда принимался в расчет согласно принципу самого шефа — мы можем ошибаться в десяти случаях, лишь бы одиннадцатый оказался удачным. Но, к сожалению, футурологические исследования многих специализированных институтов все еще были далеки от совершенства. Однако Совет охотно заказывал такие разработки, хотя финансирование этих работ стоило огромных денег. Босс считал, что на вопросы, связанные не столько с безопасностью государства, сколько с осуществлением его стратегических целей глобального масштаба, денег жалеть не следует. «Лучшей гарантией для нашей безопасности является защита государства за тысячи миль от его границ», — обычно говорил он в тот момент, когда поручал выполнение очередного задания людям из Главного разведывательного управления.

Несколько лет назад Босс сделал ставку на человека, раздираемого безумным честолюбием, малоизвестного плантатора. Стал мозгом его штаба во время предвыборной кампании. Во многом благодаря Боссу плантатор добился своего — стал президентом. В ту ночь, когда победа была уже обеспечена, новоиспеченный президент предложил ему пост государственного секретаря, обязанности которого часто заканчивались прежде, чем истекал срок полномочий президента. Боссу хотелось чего-то более прочного, что, с одной стороны, заключало бы в себе гарантии на будущее, а с другой — влияние на судьбы государства и его политику. Такую должность по сути дела следовало придумать, ибо прими он, к примеру, руководство разведывательным управлением, это тут же наложило бы на него отпечаток полицейского. Вот он и придумал Национальный совет безопасности, который был политическим учреждением, органом планирования глобальной стратегии государства. В секретном приложении к документу о вступлении в должность президента без обиняков было сказано, что Совету будут подчиняться все виды разведывательных служб, включая службы отдельных родов войск. Предусматривалось, что Совет будет выполнять контрольные функции по отношению ко всем этим службам, отдельно отмечалось, что Главное разведывательное управление должно будет также стать исполнителем запланированных Национальным советом безопасности операций. Придумав себе по сути дела пожизненную должность, Босс представил эти предложения президенту и, естественно, тут же получил его согласие. Правда, законопроект о создании Совета рассматривался в Конгрессе еще несколько месяцев, но президент позаботился о том, чтобы его никто не тормозил. Таким образом, Босс с той поры мог постоянно представлять бюджет и планы своей фирмы в Конгрессе, но делал это так, что главное содержание ее деятельности оставалось в тайне. В круг посвященных кроме президента и госсекретаря входили также члены коллегии начальников штабов. Конечно, им только казалось, что их допускают к самым большим тайнам. В действительности Босс умел оставлять для себя то, что хотел. Так было и тогда, когда президент решил, что нашел более подходящего кандидата на должность, которую занимал Босс. «Господин президент, — сказал Босс ему через несколько дней после того, как узнал, что у него есть соперник, — боюсь, что у нас могут быть неприятности. Некий Адамс из «Тонайт ньюс» достал несколько пленок с записями бесед президента».

Разразился скандал. Президент обвинил руководителя Национального совета безопасности в неумении работать, велел немедленно изменить систему охраны. Босс едва успел вставить, что речь идет о другом, о беседах, которые велись во время избирательной кампании. Короче говоря, эти беседы являются доказательством того, что нынешний президент принимал участие в коррупции. «Если бы тогда уже действовал Совет, которым я руковожу, я этого не допустил бы. А сейчас…» Президент замер. Значительно меньшую опасность представляла бы публикация его бесед уже как президента, чем как кандидата. Сейчас все можно оправдать интересами государства, тогда речь могла идти только об интересах личных. «Что делать, посоветуй», — нервничал президент. «Не реагировать, а я пущу в нескольких газетах документально доказанную информацию, что это фальшивка». Так все и случилось. Однако Босс постарался, чтобы в опровержении было много пробелов. Так мир получил новую сенсацию, а Конгресс вынужден был провести публичное слушание этого дела. Чтобы не допустить разбирательства, президенту пришлось подать в отставку, к огромному удивлению всего мира. Оказалось, что политическая нечистоплотность достигла вершин, и хотя это ни для кого не было неожиданностью, поразил сам факт капитуляции одного из самых могущественных людей мира.

Накануне своего вступления на самый высокий в стране пост человек, которому оставалось только несколько часов быть в роли вице-президента, почти целый день провел на морской прогулке в обществе Босса. О чем эти господа разговаривали, конечно, неизвестно, но во время правления нового президента Национальный совет безопасности дополнительно получил крупные субсидии.

И на этот раз Босс вступил на палубу яхты с намерением заняться серьезным делом. Его интересовало будущее одной европейской и, ясное дело, союзной страны. Вот почему он взял с собой документ, являющийся результатом сравнительного анализа, который касался этой страны, проведенного несколькими пользующимися высокой репутацией политологическими институтами. После продолжающейся несколько часов прогулки, во время которой Босс с огромным удовольствием управлял яхтой с высокого мостика, прикрытого от солнца белым навесом, судно вошло в небольшую лагуну, окруженную песчаными, плоскими и безлюдными островками. Там Босс бросил якорь, налил себе солидную порцию виски со льдом и уселся на корме изучать материалы. Работал он интенсивно допоздна, лишь вечером перешел с палубы в салон. Около полуночи Босс по радиотелефону соединился с дежурящим в центре членом «девятки» и приказал доставить ему микрофильмы с картотекой политиков той европейской страны, которая его интересовала.