Одержимый

Иногда нас навещал Перышкин.

— В цирк бы тебе, Филя, — посмеивался он, — большие деньги заработаешь.

Когда Филя поскользнулся и упал с крыла мостика в море, он так окоченел, что руки ему отказали и он не в силах был ухватиться за брошенный с борта «Буйного» конец. «Как подумал, что из-за этой глупости пацанов не увижу, — простодушно рассказывал он, — от злости взял да и вцепился в конец зубами». Так его и подняли.

Выздоровев, Филя выполнил своё обещание и увёз Федю в деревню поохотиться. Теперь они вместе рыбачат на «Вязьме».

Иногда получаю письма от Баландина. Он взял Никиту к себе на кафедру, и оба они чрезвычайно довольны совместной работой — исследуют новые средства защиты против обледенения. Этой же проблемой занимаются в Полярном институте Ерофеев и Кудрейко.

Корсакова я потерял из виду. Говорят, он пишет большую монографию по материалам экспедиции и с успехом выступил на международном симпозиуме по проблемам обледенения. Судя по тому, что меня перевели в отдел писем, своих слов на ветер Виктор Сергеич зря не бросает.

С Чернышёвым мы видимся часто, моя редакция находится недалеко от гавани, и после работы я захожу к нему на буксир, на котором он служит боцманом. Обычно мы идём домой пешком, вспоминаем, ругаемся, спорим. Чернышёв ничуть не изменился, разве что стал ещё язвительнее: «лещей» заставляет натирать паркет и выбивать ковры, не спускает глаз с «бесовки», подарившей ему долгожданного сына, посмеивается над коллегами-капитанами и начальством, которое то и дело отзывает боцмана с буксира для сочинения наставлений по борьбе с обледенением. А сам, не таясь, считает дни, когда срок пройдёт и ему возвратят диплом. С Лыковым, Птахой, Воротилиным и другими своими ребятами он поддерживает постоянную связь, чтобы сразу забрать их, как только получит новое судно.

А «Семён Дежнев» погиб тогда, на наших глазах. Не сумел Чернышёв выбросить судно на берег, каких-то нескольких минут хода ему не хватило. И «Буйный» не успел — пошла крупная зыбь…

Нас четверых снял вертолёт, завис, покружился над беспомощным судном, и второй раз я увидел, как на глаза Чернышёва навернулись слезы. Вверх килем «Семён Дежнев» плавал недолго, да и какое это имеет значение — сколько. Почти каждую ночь мне снятся кошмары: чудовищные глыбы льда, лежащий на борту, похожий, на мёртвого кита «Байкал», захлёстываемый гигантскими волнами киль «Семена Дежнева» и всякое другое. Тогда я встаю и иду на кухню пить кофе — всё равно больше не засну. Инна привыкла к таким чудачествам и продолжает спать, а Монах всегда идёт за мной: а вдруг что-нибудь обломится?

Наверное, когда-нибудь это пройдёт, ведь не могут одни и те же воспоминания тревожить человека до конца жизни.