Одесса на кону

Зато потом мы прошли во двор и получили транспорт. Машины были хорошие, купленные за европейские деньги. «Тойоты», но не «Приусы», а «Камри», причем необычные – старые модели, которые до сих пор выпускаются и продаются в странах Персидского залива, бронированные по четвертому классу, от пистолета. И каждому из нас полагался автомат. Как в Чикаго тридцатых годов…

– Короче, так…

Я осмотрел «своих», а также всех, кто пожелал присоединиться. Пожелали присоединиться человек десять, Игорь взял на себя роль неформального организатора нашей группы – по сути, группы смертников. Повторный брифинг я как человек, лучше всего понимающий происходящее, проводил вечером в гостинице.

…

– Объясняю, что на самом деле происходит. Первое. В Украине принят и так до сих пор и не отменен Уголовно-процессуальный кодекс 2012 года. Он представляет собой попытку ввести в старый советский УПК европейские нормы, направленные на защиту прав человека. В итоге – работать по нему без нарушений практически невозможно. Второе. Вторая редакция закона «О полиции», принятая под нас, противоречит Уголовно-процессуальному кодексу Украины и оставляет нас в подвешенном состоянии – по закону у нас есть права, а по УПК – нет. Закон и УПК между собой не согласованы вообще никак, и, по-моему, это не случайно. Любой адвокат возьмет это, поднимет шум о «недотримании прав громадянина» и будет прав. Кстати, предлагаю всем взять закон и УПК и сравнить – даже не предлагаю, а настаиваю, потому что нам с этим жить. Третье. Несмотря на то что создана полиция, милиция по факту не ликвидирована, это конкурирующая с нами структура. И сами понимаете, чтобы сохранить кресла под своими задницами – они будут готовы на что угодно, особенно в тесном симбиозе с местными уголовниками. И четвертое. Несмотря на декларируемую автономию следователя, из законодательства Украины так и не убрано понятие «процессуальный руководитель», у которого любой следак должен испрашивать разрешение на любую мелочь. Кроме того, все значимые следственные действия, в том числе и негласные, следователь вынужден согласовывать с процессуальным руководителем, а часть из них – еще и с судом. Процессуальный руководитель для следователя что милиции, что полиции – это прокурор. Местный прокурор. При том что прокуратуру не реформировали и даже толком не люстрировали – равно как и суд. Последствия таких согласований понимаете?

Пацаны подавленно молчали – я специально оттягивал этот разговор до самого последнего момента. Потом кто-то невеселым голосом спросил:

– А хорошие новости есть?

– Есть. Первая – у нас нет прав, но нет и обязанностей. Наши обязанности – под вопросом, как и права. Значит, в отличие от обычного следователя, которому Уголовно-процессуальный кодекс руки связывает, у нас руки свободны и пока даже чисты. Мы в отличие от следователя не должны тратить время на оформление бумажек, внесение данных в какие-то компьютерные программы, бегать по прокуратурам и судам. Зато у нас есть европейская подготовка, предоставленная Европой техника и европейское жалованье. Второе – я так полагаю, здесь все пришли, чтобы реально работать, так?

…

– Третье. При полностью разложившейся милиции и прокуратуре Одесской области преступный мир не мог не обнаглеть. Какой смысл им тщательно скрывать следы преступлений, если следователя или прокурора можно просто купить? Или и покупать не надо – у него нет ни времени, ни возможностей делать свою работу. В такой ситуации даже небольшая группа людей, которые могут делать свою работу, хотят ее делать и делают, – может сделать очень многое. Но нас за это могут убить…

Пацаны молчали. Потом общее мнение озвучил Борис:

– Я для себя на Майдане все решил. Если мы ничего так и не изменим, зачем нам жить тут?

Пацаны промолчали. Они были готовы идти до конца. И я, никому больше не нужный российский разведчик, понял, что и я – тоже.

Информация к размышлению.

Документ подлинный

…

Система оказалась настолько спрессована и монолитна, что не допускает никаких сбоев в виде результативных расследований даже резонансных преступлений, которые невозможно было скрыть по причине смертей конкретных людей. Масштаб прикрытия бизнеса на блокаде достиг не вмещающихся в голову нормального человека размеров. Хозяева просто открыли охоту на людей. Причем людей, вдруг почувствовавших себя хозяевами, оказалось на порядок больше, чем хозяев, пытающихся остаться людьми.

Потому очевиден еще один ключевой результат случившегося с нами в рамках этой истории. Здесь позволю себе привести незаметно прозвучавшую в медиа, не побоюсь этого слова, – цитату года от Романа Доника (волонтера, члена одной из сводных мобильных групп): «…Самая большая опасность в том, что коррупционная составляющая появляется там, где год назад ее не было. Участники этой коррупции новые. Те, кто вчера был обычным человеком. Работал или служил за зарплату. Да, возможно, подворовывал при случае или зарплату в конверте получал. Или утаивал. Или прибыль не показывал. Как все, в общем. Но сейчас они участники новых схем. Получают на руки деньги, которых никогда не видели. И, возможно, не увидят. Они становятся коррупционерами на войне. На линии размежевания. И когда после войны эта зараза расползется по всей Украине, то мы будем не просто иметь целые полчища потенциальных коррупционеров, которые будут искать способы обогащения. Мы будем иметь полчища неприкасаемых коррупционеров. Атошников и героев. Многих с наградами. Многих с ранениями».

«Мы потом все сами разрулим», – говорите? Не факт.

Инна Ведерникова.

«Про хозяев и людей».

http://gazeta.zn.ua

Месяц спустя Одесса, Балковская, 33 Суд Приморского района Слушания по уголовному делу 14 августа 2016 года Зрада, перемога и ганьба

– …Таким образом, вы подтверждаете, что именно вы нашли у Попелюка при обыске в его квартире денежные средства в сумме…

Адвокат прервался, чтобы посмотреть на свои записи.

– …четыреста тридцать шесть тысяч долларов США, купюрами по сто и по пятьдесят долларов, сто восемнадцать тысяч евро, купюрами по сто и по пятьсот евро, в банковской упаковке…

– Нет, не подтверждаю, – спокойно ответил я.

– Но вы присутствовали при обыске?

– Да, присутствовал.

– В каком качестве?

– В качестве присутствующего лица.

Адвокат сделал изумленное лицо:

– Простите, но лица с таким статусом нет в Уголовно-процессуальном кодексе Украины.

– Так я и не участвовал в производстве следственного действия, только присутствовал.

Все юридические пассы, которые производил адвокат, были мне хорошо знакомы. Равно как и мои ответы на них. Все изрядно поднадоело, но присутствие полицейских в качестве свидетелей на суде с того момента, как мы начали работать, стало почти обязательным, потому что наш неопределенный статус позволял устраивать в суде представления. Возможно, не действенные, но эффектные.

Это было одно из первых дел, которое мы размотали. Мы – одесская криминальная полиция. Речь шла о Яне Попелюке, начальнике ильичевской милиции, одновременно с этим – ветеране АТО, награжденном орденом Богдана Хмельницкого. Его поставили на ильичевскую милицию с целью разрубить коррупционный гордиев узел и инициировать процесс самоочищения милиции. Вместе с ним в милицию с помпой приняли еще несколько ветеранов АТО. К сожалению, Попелюк и его люди, столкнувшись с трудностями в борьбе с коррупцией, решили, что если ты не можешь остановить процесс, то должен его возглавить.

Статус ветеранов АТО давал ему и его людям негласную неприкосновенность, а зарвавшись, они совсем перестали обращать внимание на такие мелочи, как УК. Они были на виду с их беспределом, вот мы их и взяли. В какой-то мере дело было показательным – чтобы быстро показать результативность работы новой полиции и одновременно заявить от имени власти, что неприкосновенных нет и быть не может и статус героя АТО не освобождает от необходимости соблюдать закон.

Мы приехали в Ильичевск и взяли Попелюка и его побратимов. При обыске у Попелюка дома были обнаружены крупные суммы наличных, незаконно хранившееся оружие – у одного из его опричников (а их так называли в городе) был найден пулемет. Дело было возбуждено в Одессе по заявлению местного бизнесмена, поэтому мы привезли Попелюка и его подельников в Одессу и представили в суд с тем, чтобы тот определил меру пресечения.