Одесская сага. Ноев ковчег

– А где Мо^et? И духи? – сморщила носик Нюся. – Ни тебе рестораций, не дегустаций, как в прошлое время, одна скотина кругом. Что безмолвная, что мужчинская. Даже приличных кавалеров нет.

Ривка хихикнула:

– Женщина, тебе уже полвека – ты не устала от кавалеров?

– Знаешь что, Рива Ароновна, ты сильно умная. Как ты спишь с такими математическими способностями? Мне до полвека, между прочим, еще два месяца, это во-первых, а во-вторых, надо марку держать и квалификацию повышать. Мне еще Поленьку в университет надо отправить.

– Отправь ее лучше замуж. Вон, за Котьку Беззуба, – внезапно предложил Гедаля.

Фира и Нюська синхронно взвизгнули:

– Не надо!

Фира заметила:

– Мы их тогда будем до конца жизни содержать.

– А жить будут по четным у Беззубов, по нечетным – у меня, – мрачно добавила Нюся. – Одни убытки кругом. И к'oнями воняет. Я если б хотела к'oней смотреть – погладила бы твоих першеронов за- даром.

– Дамы, можно я вас оставлю? – Гедаля погладил Ривку по плечу. – Можно?

– Та иди уже до своих коней!

Нюся, посмотрев, как длинный Гедаля рванул в конный ряд, шепнула:

– Ой зря, там, за углом, Облплодвин, между прочим.

– Кто?!

– Винарка! Достижения виноградарей.

Фиру не волновала ни узкая специализация выставки, ни соблазны для Гедали. Она ходила по аллеям, скрестив руки и вцепившись под рукавом пальцами в запястье до синяков. В таком далеком десятом году она гуляла здесь с детьми и думала: какой кошмар! Рассыпающиеся, как бусины, по территории дети. Хныкающий Нестор (живой Нестор!), счастливая бойкая Анька, крошечная Женька и главный помощник Уточкина, ее любимый Ванечка, которого встречали и пускали везде без билетов и пропусков… Как же она, оказывается, была счастлива тогда. И ничего не понимала.

– Не, ну как это? – возмущалась Нюся. – Кому пришло в голову назвать племенного быка Апостолом? Он, конечно, взял первое место, но что так плохо с именами? Накличут они беду на всю свою ферму!

Ривка ее толкнула: – Так, ты потише. Сейчас религия под запретом.

– Лучше бы глупость под запрет поставили! Вот почему-то с серебряной медалью бык по кличке Лютик из еврейского колхоза. Хотя я бы поняла, если б Апостолом назвали они. Но они – приличные люди, несмотря что с колхоза. Кстати, что за название такое Сельхозар? Это от хазар? Или от хозеров? [2]

2

 Хозер – свинья, ругательство на иноверцев (идиш).

– Ну и кому глупость лечить? – не выдержала Нюсиного потока Фира. – Может, и вправду в винодельческий ряд пойдем, может, что нового про наливки узнаем.

Но и там подруг ждало разочарование – помимо диковинных виноградных гроздей в колбах самими напитками их не порадовали даже за деньги. Дегустацию 38 сортов белого и красного проводили исключительно для экспертной комиссии.

– Очень здорово! Людей не жалеете! – возмущалась Нюся. – Тут даже пригубить столько раз уже почки откажут.

Ривка с трудом увела из ветеринарного уголка Гедалю, который был в восторге от пользы и перспектив выставки, и повезла огорченных подруг домой.

Накормив семьи, они снова собрались во дворе. Сентябрь был такой теплый, золотой и тягучий, как мед из чабреца, которым дамы мазали сухарики, заедая холодное домашнее вино.

Нюся хохотала: – Вы представляете! Пока вы там Гедалю ловили, я в винном ряду увидела симпатичного мужчину под вывеской «Страсбург»! Решила – иностранец! Но оказывается, что Страсбург теперь в Бессарабии! Вот умора! Цирк!

– Цирк у мора – это, Нюсичка, твои клиенты, – выступила с темной галереи Гордеева, напугав всех отдыхающих своим бесшумным появлением. – Дура ты дремучая! Тот Страсбург – немецкая колония. Скажу больше: там еще рядом Баден, Зельц и Эльзас. Хотя думаю – скоро их переименуют. Нынче это модно.

Слон на веревочке

Лидия Ивановна Ланге болтала в гостиной с Василием Петровичем по кличке Ирод. Тихим, безликим, бессменным и предупредительным королем доносов и пыток одесского НКВД.

– Лидочка, а устроите здесь встречу жены и любовницы заведующего импортным отделом Внешторга?

– Эдика Овадиса?! Василий Петрович… у меня приличный салон. Вы хотите дворовых разборок?

– Лидочка, нам ли не знать, что может в сердцах выпалить обиженная женщина!

– Можно подумать, вы без нее чего-то не знаете об этом паскуднике.

– Мне нужны мелкие подробности и публичный позор. Этот человек решительно не хочет сотрудничать.

– Да вы же воплощение главы иезуитского ордена. Как там? Псы Господни? Это же буквально про вас. Стережете стадо… Конечно, устрою, но…

Ирод недоуменно приподнял бровь:

– Лидия Ивановна, голубушка, что вы уже, прелестница моя, хотите взамен?

Лида вздохнула, отпила глоток крыжовенной наливки из серебряной стопки и довольно улыбнулась:

– Вы читаете меня как открытую книгу… Он опять приезжает в Одессу. И я хочу его видеть у себя в салоне.

– Да кто ж там опять приезжает, что вы сами не можете заполучить?

– Маяковский…

– Ну и вкусы у вас, Лидия Ивановна!

Лида откинулась на кресле:

– А я считаю, что это идеально. Идеально, когда наши с вами вкусы не совпадают.

Ирод по-змеиному чуть раздвинул губы в улыбке и приподнял чайную чашку:

– Ваше здоровье.

Лида была, наверное, первым живым существом после Дейча, которое Ирод ценил и не презирал. Дружить он не умел априори. В базовой комплектации этого божьего создания таких устаревших опций как любовь, дружба или сострадание не было. Но то, что происходило между виртуозом пыток и светской львицей, было очень похоже на нежную дружбу. Ирод ненавидел людей за слабость, за эмоции и истерики, за недальновидность и неумение видеть выгоду, за страсть гнаться только за ею, за предательство тех, кто рядом, и алогичную любовь вопреки инстинкту самосохранения. Но больше всего, до мурашек по коже, до дрожи омерзения его раздражали новые строители коммунизма – вонь немытого тела, неряшливость в одежде, низкий интеллект, инстинкты толпы, стада. Его, выросшего в приличной семье, воспитанного в пажеском корпусе и там же умело растленного, вырвали из рая, растоптали буквально и переносно.

Ирод не просто выжил, а стал машиной, исследователем. И даже его врожденный и выпестованный до мании садизм стал инструментом познания. Лида была такой же холодной и железной. Она также презирала людей за их нелепые слабости. И была изощренно жестока и к ним, и к себе. Старшая Беззуб, пардон, мадам Ланге была почти безупречной, за исключением женского рода. Но если Ирод исследовал, то Лида коллекционировала. Всё – антиквариат, живопись, напитки, впечатления, забавных людишек. Она играла. Сама и другими. Создавала роли и проживала их в своем шикарном салоне. Она сводила и разводила, подбрасывала в огонь сплетен, сама их создавала, потом пресекала и любовалась, как кругами на воде, силой умело вброшенного в нужной компании слова.