Один человек

* * *

Принимал участие в московском фестивале свободного стиха. Часа полтора принимал, не более. Как прочёл своё — так сразу и покинул помещение. Зрелище, однако, было душераздирающее. Впрочем, буйных почти и не было. Были тихие, некоторые немного навеселе, скромно одетые люди,

читавшие

бредившие своими текстами со сцены. Я сидел и думал, как они живут там у себя, где-нибудь в Чертаново или Нижнем, или совсем в какой-нибудь Малой Вишере, как работают бухгалтерами или инженерами, как пишут… ну, вот то, что они пишут, как утром моют сковородки с засохшими остатками яичницы, как обивают пороги редакций, как их гонят взашей, как копят они деньги на билет до Москвы, чтобы хоть раз в год со сцены, как стервенеют от этих трат их чада и домочадцы, как они приезжают в Москву, пьют арсенальное пиво из больших пластиковых бутылей, потом водку, потом опять пиво, как подозрительно всматриваются в собратьев по несчастью и думают, думают…

— Не может быть, чтоб вот этот плешивый, в обтёрханных брюках, был гений. И вот этот… И вон тот… Не может.

Нет! Ведь я Ах, суки! По стенам бы размазал… Ненавижу-у-у-у…

* * *

Иногда я думаю, что неплохо бы написать хоть какие-нибудь мемуары. Должен же писатель оставить после себя мемуары, записные книжки, т

рамвайные билеты, квитанции

разрозненные мысли о главном. Хорошо, когда в мемуарах много ссылок и примечаний. Здесь, к примеру, перевод какой-нибудь шутки по-французски, а здесь — трёхэтажного немецкого существительного. Что-нибудь этакое, философское, из Гегеля или Канта. И сразу видно, что автор не

хрен собачий

человек культурный, начитанный и интеллигентный. Как и все инженеры человеческих душ. Но с французским и немецким у меня проблемы. То есть сказать «мерд» или «шайсе» я при случае могу Точно знаю, кому бы я мог сказать, даже крикнуть эти слова. Наизусть помню список этих людей. Но в мемуарах это смотрелось бы…

Вот ещё что. Когда пишешь мемуары, надо рассказывать о встречах со знаменитыми людьми. Без этого никак. Намедни, мол, встречался со знаменитым поэтом М. Говорили с ним о новых стихах поэтов У., Д. и А… Нет, так не годится. В каком порядке фамилии поэтов ни упоминай — всё равно… пулемёт получается. Но что писать, если из литературных знаменитостей я встречался только со Жванецким. Два или даже три раза. Но как встречался… На фуршетах, на которые приходят все, кто знаком со швейцаром в этом ресторане. Я скромно стоял в углу и ел какое-то канапе на палочке. Или тарталетку. Или то, что бывает на палочке. А Михаил Михайлович был окружён толпой поклонников и поклонниц. Как Поклонная гора. Я бы, конечно, и подошёл, чего уж там. Но из меня Магомет, как из… Зато я беседовал с поэтом Иртеньевым. Игорь Моисеевич сказал мне, что я

идиот

неправильно поступил, вернувшись из Америки в Россию, поскольку у меня в руках есть хорошая профессия. Вот если бы он был химиком, то ни за что не уехал бы. Я помню, что тогда посмотрел на свои руки и увидел в них палочку от съеденного. Нет, я потом, конечно, много думал и пришёл к печальному выводу. Но он тоже не для мемуаров. Вот в анамнезе этот вывод был бы к месту, да.

Ладно, оставим в покое знаменитостей. Писатель может, в конце концов, пойти в свободное от писательства время в театр или оперу, а потом в мемуарах написать умное о драматургии, о режиссуре, об актёрской игре, о ножках актрис… А если я в свободное время был на рынке и купил две пары кальсон? Нет, кальсоны отличные, грех жаловаться. Начёс такой, что сам бы я так ни за что не расчесал. Я и сейчас в них сижу и пишу. Не в двух, конечно, парах сразу. Но какая из этого может быть драматургия? Не говоря о режиссуре. Так что с мемуарами…

* * *

Мелодия «Старосветских помещиков» некоторым образом напоминает мне неторопливые джоплиновские рэгтаймы. Как хороши эти медленные старинные ноты «ю» в «варениках с вишнею» или «мнишках со сметаною». И в самом деле — что такое это наше нынешнее «с вишней»? Купит хозяйка в каком-нибудь супермаркете пакет с замороженной вишней, которой нас, точно шрапнелью, обстреливает из польских или болгарских окопов Евросоюз, и приготовит на скорую руку… То-то и оно, что ничего хорошего. А вот с вишнею совсем другое. «Ю» — это тонкий хвостик с резным листиком, за который держишь тёплую от солнца, немного хмельную, пунцовую ягоду, только что сорванную с дерева. И такие ягодки в варенике не слипнутся в братскую могилу и не вытекут от первого укуса тощей синей струйкой тебе на белую рубашку, а брызнут так задорно, так шампански, что кружевная блузка твоей соседки по столу окажется в пунцовых пятнышках. А уж вы потом найдёте укромный уголок, чтобы их оттереть. Да! Вареники непременно со сметаною! Не с порошковой сметаной, в которой только химия, физика да математика, а с той сметаною, которая… Ну, что я вам всё рассказываю — уж и обедать пора. Слюни подбираем, наливаем кипятку в бомж-пакет с высушенным супом и любуемся, как распускается в горячей воде сморщенная горошина или кусочек морковки.

* * *

Зашёл в книжный на Полянке. Не хотел, но так получилось. Я вообще не люблю книжных магазинов. Раньше-то любил, даже очень, и в детстве часами там ошивался, а теперь нет. Представишь свою книжку на полке, а ещё и хуже того — увидишь среди сотен других, и ощущение такое, точно в колумбарий зашёл. Вот как у Тютчева: «…и чудно так на них глядела, как души смотрят с высоты на ими брошенное тело». Только наоборот. И тут подходит какая-нибудь девушка и двумя пальцами трогает тебя за обложку заглядывает внутрь, листает, хмыкает, морщит нос и… откладывает в сторону Ну, с девушками и без всяких книжек так бывает. Может, это и к лучшему А то

выйдут замуж

купят тебя, принесут домой, рассмотрят со всех сторон и давай придираться. И слог не тот, и скучно, и кроссвордов мало, и даже бумага газетная. Ну, не нравится — отдай почитать подруге. Так нет же — засунут куда-нибудь в прикроватную тумбочку или в ящик со старыми газетами и невыброшенными письмами от друзей и родственников. Лежи и пылись. В магазине хоть какая-то надежда встретить того, ради которого ты всё это вытерпел. А с другой стороны, за дверями магазина что? Все эти «лучше бы делом занялся, вместо того чтобы дурью маяться», «так вы ещё и писатель… ну, прочтите нам что-нибудь между первой и второй рюмками… или нет — лучше передайте селёдку», «вот ты писатель — так опиши, бля, как я… как мне… хер ты опишешь…» И куда податься?..

* * *

Вчера разговаривал с мамой по телефону. Среди прочего, мама спрашивает:

— Почему ты не пишешь ничего смешного? Чувство юмора у тебя вроде есть, а не пишешь…

— Понимаешь…

— Нет, вот такого смешного, как наши юмористы. Чтобы по телевизору показали. Заодно и заработал бы. Вон они сколько…

— Мам, я так не умею. Да и вряд ли буду уметь.

— Жаль. А вообще — подумай. Сядь и напиши. Не боги горшки…

— Мама…

— Любишь ты спорить с матерью. Ладно. Не хочешь смешное — защити докторскую. Она ж у тебя вся сделана. Сядь, напиши и защити.

— Мама! Как твоё здоровье?! Как сердце, как печень?

— Что вдруг ты спрашиваешь? Хочешь перевести стрелки? Ну если тебя это так интересует — я могу рассказать. Вчера я пила валокордин, а позавчера желчегонный сбор, а завтра у меня будет повышенное давление и я буду пить… Между прочим, здоровые люди в это время пьют водку, а я…. Успокаивает только то, что мне осталось всего ничего…

— Так может уже начать пить водку?

— Вместо того чтобы шутить идиотские шутки с матерью, ты бы мог сесть и всё это смешно написать.

— Так я пойду сяду?

— Иди уже, юморист. Когда в следующий раз вспомнишь, что у тебя есть мать — позвони.

Обет безбрючия

* * *

Отчего у нас всё смешное начинается с грустного и им же заканчивается?

* * *

Из характеристики людоеда: «Жаден до мозга гостей».

* * *

В России о будущем не думают, в России о нём мечтают.

* * *

Женщина — зеркало, в котором мужчина пытается разглядеть себя самого. Этот последний, перебегая от одного зеркала к другому, с упорством, достойным лучшего применения, выискивает то, в котором отражался бы наиболее привлекательным для себя образом. Воистину несчастны те представительницы слабого пола, в отражении которых мужчина видит себя таким, каков он есть на самом деле.

* * *

Самый пытливый ум — у инквизиторов.

* * *

Каждый человек по-своему не понимает своего счастья.

* * *

Это были его последние заначенные от жены десять лет жизни.

* * *

Самые хладнокровные — пресмыкающиеся.

* * *

Рационализатор — наставленные рога сумел переделать в рога изобилия.

* * *

Одеколон был так дёшев, что волосы стояли дыбом от возмущения.

* * *

Оппозиция: «Дайте эфир!»

Власти: «Без наркоза обойдётесь».

* * *

Пессимистом легко быть в молодости — с годами это становится делать всё труднее.

* * *

Осень — самое неизбежное время года.

* * *

Россия не страна, но религия и, следовательно, опиум для народа, её населяющего.

* * *

Подслушивал голос чужого разума.

* * *

Признания в любви часто напоминают сигналы точного времени — они действительны только в момент их произнесения.