Один день, одна ночь
Шрифт:
Аннет поначалу даже обижалась, а потом перестала. Обижаться на Петечку было глупо, а она считала себя умной.
– Да я в ресторане, с ним! – быстро оправдалась она. – Он только приехал.
– Хорошо, – сказал Петечка совершенно другим, деловым тоном. Зашуршали какие-то бумаги, щелкнула зажигалка.
Аннет вздохнула. Нужно молчать, терпеть и ждать, иначе Петечка опять рассердится. Господи, чего только не приходится терпеть от этих проклятых сволочей-мужиков!
– Значит, оставайся с ним как можно дольше. Куда он сегодня собирается?
– Понятия не имею.
– Ну,
– Петечка, я...
– Ты идиотка, – повторил он. – По каким дням у него радио?
Но Аннет и этого не знала. Она явно заваливала экзамен – ставлю в зачетку «неуд», придете осенью, милочка!..
– Значит, если у него сегодня радио, пусть отправляется, но надолго никуда его не отпускай. Все разговоры по телефону запоминай – особенно имена! Ты способна хоть что-нибудь запомнить, пава?!
– Петечка, я...
– Сама при нем звони только мамаше с папашей. Ну, маникюрше можешь позвонить! Мне ни в коем случае. Если что-то экстренное, выходи в сортир или в машину, только убедись, что он тебя не слышит. Вечером поедешь к нему на дачу.
Аннет знала, что рано или поздно такое приказание поступит и его придется выполнить, однако оно упало на нее, как засунутый в валенок жернов, – мягко, но оглушающе. У нее даже слезы выступили.
– Петечка, именно сегодня?..
– Нас время поджимает, – сказал Петечка, как будто о выполнении плана сдачи муниципального жилья в третьем квартале. – На даче ты его напоишь.
Аннет быстрым движением утерла глаза.
– Я тебе третьего дня капельки давал. В пластмассовом флакончике. У тебя с собой капельки-то?..
«Капельки» остались в другой сумке, но Аннет соврала, что с собой.
– Накапаешь ему в вискарь капель пять. Он ничего не заметит. Заснет быстренько и крепенько, проспит до утра.
– А... а я?..
– Ты заберешь его телефон и уедешь.
– А мне надо с ним?..
И замолчала стыдливо – все же она приличная девушка, из хорошей семьи, балерина, актриса, а не какая-то там проститутка!
– Чего? Трахаться? – переспросил бесчувственный Петечка. – Нет, пока ни в коем случае. Ты уедешь, и чтоб после тебя там все осталось в идеальном порядке, слышишь, пава?.. Чтоб он утречком проснулся в кресле или где там, на диване, и понял, что тебя упустил, хотя счастье было так возможно. Чтоб никаких у него сомнений в башке не возникло – типа, все было, но он по пьяни вспомнить не может. Он просыпается и понимает, что ничего не было, пава упорхнула, а на столе пустая бутылка!.. Только так.
– Ой, Петечка, как ты хорошо все это...
– Сегодня разговаривай с ним только о дочери.
– О какой дочери? – опешила Аннет.
– О его, не о моей же! Расспрашивай, как она живет, где учится, кто у нее мамки-няньки. Все запоминай. Про жену ни слова, как будто ее нет и не было никогда. Так. Девочку зовут Нийя, ей шесть лет. Он всем рассказывает, что души в ней не чает. По-моему, врет.
– То есть мне с ним не спать, да?..
Петечка помолчал так выразительно, что она опять струхнула.
– Ань, ты
чего? Совсем одурела от жары и от своих футболистов?!– Нет-нет, Петечка, я все понимаю, просто уточняю...
– Не надо ничего уточнять! Выполняй мои указания, и никакой самодеятельности! От этого твоя жизнь зависит! Вся твоя жизнь! Или у тебя в запасе еще одна есть?! Возвращайся к нему, быстро! Заводи разговор о дочери. К утру у меня должен быть его мобильный. Если вдруг сегодня услышишь какой-то подозрительный разговор, сразу сообщай мне. Все, пока.
И трубка смолкла.
Аннет радостно вздохнула, улыбнулась, близко сунулась к зеркалу, покрытому искусственной патиной, очень себе понравилась и, совершенно счастливая, вернулась в зал, где изнемогал от одиночества Анатоль.
Ей не придется с ним сегодня спать, тра-ля-ля!.. Какое счастье, какая радость освобождения!.. Как будто казнь отложили еще на денек.
Она не была начинающей и точно знала, что «в этом» нет ничего особенного, таинственного и завлекательного! Вообще ничего такого, что наворотили вокруг простого и понятного дела в фильмах и книжках – книжки Аннет иногда почитывала! Особенно неприятного тоже нет, вполне терпимо, а с Сашкой так одно удовольствие!..
Но вот ведь несправедливость жизни, Анатоль Кулагин, которого она непременно должна заполучить, казался ей отвратительным и мерзким. Она его даже побаивалась как будто. Это что-то из детства, когда на нее, такую чистую, легкую, словно всегда умытую прохладной водой, вдруг стали накатывать душные, странные и стыдные желания, которых она не понимала, а деревенские парни на озере Круглом, где она загорала на разложенном полотенчике под бабушкиным присмотром, рассматривали ее исподтишка и посвистывали вслед, когда она поднималась с полотенчика, чтобы пойти купаться. А однажды даже сказали неприличное слово, и бабушка так на них накинулась, что они ушли, оглядываясь, как волки!..
Как хорошо было когда-то под бабушкиным присмотром, как уютно, как спокойно!..
Аннет вдруг стало очень жалко себя, просто до слез. Она ведь девочка – просто маленькая девочка, все та же, все такая же!.. Куда девались прохлада, запах чистого полотенца, щекотные складки плотного светлого песка на дне озера Круглого, бабушкин присмотр?.. Что пошло не так?! И когда?..
Может, когда окружающие убедили ее в том, что красавица, и она поверила, оценила и стала этим упиваться? Или когда поняла, что красота – это не только удовольствие и свобода, но еще и товар, который можно продать, лотерейный билет, по которому можно выиграть не просто миллион, а целую жизнь?
Другую, непохожую на все прочие унылые и некрасивые жизни, какими жили некрасивые люди – родители, подруги, преподавательницы в балетном училище, где она худо-бедно училась? Все они так или иначе тянули лямку, считали копейки, рано обзаводились детьми от вовсе неподходящих отцов, рано старели и делались совсем уж уродливыми! А она не такая! Она красавица, и ее красота заслуживает тщательного ухода, удобства, изящного обрамления! Да и мама то и дело повторяет, что ее дочь – в отличие от всех остальных дочерей на свете – особенная, и жизнь у нее должна быть особенной.