Один против Легиона

Командор сочувственно взглянул на коротышку, чьи беспокойные пальцы опять вдавливали клавиши калькулятора. Он снова повернулся к хозяину Новой Луны.

— Старый клиент?

— Он уже двадцать лет пытается разорить меня. — Невинно моргая, Ханнас стоял и смотрел, как Дэвиан заносит результаты своей игры в записную книжку. — Я хорошо знаю его, он часто прилетает ко мне, чтобы спустить свои жалкие гроши. Я даже встречал его жену, когда они впервые появились на моем старом корабле, — очаровательная девушка, она много лет пыталась спасти его после того, как он промотал все, что имел. Однако потом поняла, что Эфтаназия — единственное лекарство для таких типов. Ему доводилось даже занимать ответственную должность в одной исследовательской фирме, в статистическом отделе. Посмотрите на него сейчас — это же ничтожество.

Ханнас презрительно хихикнул.

— Все они одинаковы, — сказал он. — Проиграются до нитки, а Синдикату приходится оплачивать им обратную дорогу. Но им же этого мало! Они не способны ничему научиться. Они не успокаиваются. Продают дома. Предают родственников. Отталкивают друзей, если у них есть друзья. Живут в нищете, клянчат милостыню, воруют и вновь возвращаются сюда, чтобы попытаться сорвать банк.

— Печальный случай, — сказал Джей Калам, сочувственно взглянув на бледного игрока, на идиотскую улыбку Ханнаса. — Вы даже не испытываете ответственности?

— Не я изобрел человеческую натуру. — Ханнас пожал плечами. — И Синдикат таких, как он, не поощряет. Дело в том, что практической выгоды от них мы не получаем, они создают только неприятные инциденты, когда совершают самоубийства за столами на глазах у публики, а то и нападая на наших людей вместо того, чтобы благопристойно попросить черный жетон.

Он фыркнул.

— Все они одинаковы, — повторил он. — Этот Дэвиан — всего лишь чуть настойчивее остальных.

Джей Калам взглянул на хронометр и взял великана за руку.

— Двенадцать минут до полуночи, — сказал он тихо. — Я думаю, нам лучше пройтись. Но дайте людям сигнал не сводить глаз с доктора Даррела.

Они пошли через широкий зал. Хал Самду шагал впереди. Тяжело дыша и переваливаясь, Жиль Хабибула плелся следом. Лицо его было в крупных каплях пота.

— Во имя жизни! — всхлипывал он. — Джей, Хал, неужели вы не подождете бедного старого Жиля? Неужели вы оставите его одного в лапах ужасного Василиска? Неужели вы не чувствуете угрозы в воздухе и не видите страха на лицах каждого смертного из присутствующих?

Джей Калам остановился, и старик вцепился в его руку.

— Джей, пойдем! — прохрипел он. — Ради жизни, давай приготовимся. Давай встанем у стены, и пусть нас окружат все наши люди с бластерами наготове…

— Заткнись, Жиль! — оборвал его Хал Самду. — Опасность грозит только победителю. Я думаю, что если мы окружим этого доктора Даррела…

— Моя смертельная жизнь!

Дрожащей рукой Жиль Хабибула показывал на стол, где остановилась игра. Высокий человек в белом устанавливал на столе некий выпуклый предмет, завернутый в коричневую ткань.

Жиль Хабибула изумленно глядел, как он разворачивает ткань. Глазам зрителей предстала черная коробка с полированными медными стержнями, выходящими из боков и верха. К коробке была присоединена маленькая панель управления; кроме того, человек снял с головы наушники.

— Кто это? — Жиль Хабибула вцепился в руку Ханнаса. — Во имя драгоценной жизни, скажи, что это за прибор? — Тонкий его голос дрожал. — Мне не нравится этот странный аппарат, особенно в тот момент, когда нам предстоит иметь дело с таким чудовищем, как Василиск.

— Это всего лишь Джон Комэйн, — ржавым голосом произнес Гаспар Ханнас. — Мы поговорим с ним.

Он подвел их к человеку, придумавшему Новую Луну. Комэйн в своем белом лабораторном халате выглядел атлетом. Светлые волосы его были жетскими и непокорными. Лицо — словно квадратная строгая маска, невыразительные синие глаза — слегка выпуклы. Он кивнул Гаспару Ханнасу, однако кивок получился жестким, неприветливым.

— Комэйн, — сказал Ханнас. — Это командор Калам и его помощники. Они ловят Василиска.

Стеклянные глаза бросили на них холодный взгляд.

— Джентльмены, — произнес сухой металлический голос, — я тоже, по-своему, пытаюсь разрешить эту проблему. Я построил Новую Луну. Я хочу защитить ее.

Жиль Хабибула показал на черную коробку.

— Да-да, доктор Комэйн. А что это?

— Действия Василиска, — кратко сказал Комэйн, — показывают, что он использовал незнакомые нам технические средства. Таким образом, первый шаг, который мы должны предпринять, — обнаружить и проанализировать используемые им силы.

И он резко повернулся к приборной панели.

— Ах, верно, — сказал Жиль Хабибула. — Вы правы. Что верно, то верно.

И они пошли вдоль столиков, внимательно рассматривая тысячи игроков. Игра почти везде остановилась. Повсюду слышался нервный шепот, время от времени прерываемый чьим-нибудь слишком громким смехом, выдающим страх. Многие из тех, кто пришел сюда посмотреть на Василиска, похоже, сожалели о своей храбрости и теснились к дверям.

— Моя смертельная жизнь! — опять изумленно закричал Жиль Хабибула. Его трясущаяся рука указывала на столик, за которым прекратилась игра.

— Я знаю этого человека! — Он показал на одного из игроков. — Сорок лет назад мы были знакомы на Голубом Единороге! Это Амо Брелекко!

— Естественно, ты знаешь его, — прихрипел Гаспар Ханнас. — Таких, как мы трое, в те далекие времена не было.

— Ах вот как! — Жиль Хабибула раздраженно выпрямился. — Во имя жизни, Ханнас, я не давал тебе права зачислять меня в это общество. — Он издал резкий неприятный звук, словно хотел сплюнуть. — И ты, и Зел ни разу в жизни палец о палец не ударили, чтобы сделать что-нибудь хорошее. К тому же, Жиль был гораздо ловчее и делал все лучше, чем вы.

К ним направлялся высокий человек с совершенно лысой огромной головой. Длинный, похожий на лезвие ножа нос придавал его лицу топорную резкость. На нем были просторная пурпурная пижама и пламенно-желтого цвета халат. На груди блестел огромный бриллиант, а длинные желтые когтеобразные пальцы сверкали бриллиантами колец.

— Амо Зел! — прошептал Жиль Хабибула. — Словно и не было этих сорока лет. Он не изменился. У него были самые быстрые руки на свете, кроме моих собственных! — Его бледные глаза заморгали.