Один шаг

Дверь оказалась не закрытой, неужели Саша дома? Он не говорил, что заедет. Была у моего благоверного такая привычка, не закрывать замок, когда кто-то есть дома. Я, шатаясь от слабости, вошла в квартиру. Язык не слушался, ноги подкашивались, в общем окликать любимого не стал, просто по стеночке побрела на кухню, когда оттуда до меня донёсся женский голос:

— Саш, а ты не заигрался? Эта дурёха залетела, что ты с эти будешь делать? Если, когда она была сама по себе, то уговорить её перевести часть имущества было бы нормой, то сейчас она скорее на ребёнка всё переведёт.

— Лизонька, ну что ты кипишуешь? — я слышу как любимый понижает голос, он так делает когда приближает своё лицо к твоему, потом его губы скользят по щеке, слегка целуя, касаются губ, легко, словно дуновение ветерка, потом чуть сильнее. Он касается языком губ, очерчивая их, а затем…

Я мотнула головой и сделала ещё шаг, теперь я могу видеть их. Они целуются, так страстно и самозабвенно, что меня кидает в жар и я отступаю назад в тень коридора. Она — яркая блондинка, сидит в одной комбинации на стуле, в моей кухне, а мой муж, раздетый по пояс, склонившись над ней, оперившись одной рукой в стол, а другой в стул, целует её. Как такое может быть?

Как-то всё сразу померкло, посерело, неожиданно кончился воздух, всё пропало. Осталась только я, в сизом вакууме. В себя я пришла только вечером. У моей кровати сидел обеспокоенный Саша, его глаза бегали, он нервно теребил какую-то тряпочку, а на лице было злое выражение. Я закрыла глаза. Что теперь делать? Как быть? Я же люблю его, я ношу под сердцем нашего ребёнка. На ум не кстати пришли слова матери: «Машка, запомни, поймала мужика — держи, а то следующего можешь не поймать». А нужен ли мне такой, разевающий рот только на мою обеспеченность и целующийся с другими? Ах как же хотелось обмануть себя, уверить, что это только мой беременный бред, но нет, я была реалистом, и возможно только поэтому выжила в глубоком и мутном болоте бизнеса. Решительно открыла глаза и столкнулась взглядом с мужем.

— Машенька как ты? Ты меня так напугала, — «ещё бы!» хмыкнул мой внутренний голос, «выходишь из кухни с любовницей, а тут труп жены, а она на тебя ещё ничего не переписала».

— Жива как видишь, — с трудом разлепила я непослушные губы, — а почему ты здесь?

— А где же мне ещё быть? — его лицо светится заботой, я даже почти начинаю верить, но память услужливо подсовывает его лицо каким оно было всего пару минут назад.

— С Лизой и чемоданами, подальше отсюда, — он вздрагивает, но старается держать себя в руках, это получается, но не очень хорошо: глаза бегают, а губа подрагивает.

— Мусик что ты такое говоришь? — удивляться качественно у него не получилось, а меня начало колбасить от этого балагана.

— Саша, будь так добр, — я выплёвывала каждое слово, желая, чтобы он побыстрее исчез из моей жизни, — Вон отсюда! Чтобы глаза мои тебя не видели! — я всё же не смогла сдержаться и начала повышать голос. В голове противно загудело, — у тебя двадцать минут, а потом я вызываю полицию! — слава богу прописать в квартиру я его не успела, хотя он предлагал, мотивируя это тем что так будет удобнее.

— Машенька! Родная моя!

— Вон! — прошипела я и закрыла глаза. В голове было пусто и гулко, когда я начала обратный отсчёт секунд. Слава богу у него хватило мозгов кинуться собрать самое необходимое и через отмеренное время выместись из моей квартиры.

Я защелкнула замок и медленно сползла по двери. Было больно. Очень больно. Так плохо мне не было никогда, даже когда меня травили, даже когда моя мать посылала меня отборным матом, только за то, что я просила пить меньше, даже когда накатывало и начинало душить одиночество. Я, впервые в жизни, не просто полюбила кого-то, а доверилась ему, открыла всю душу, которую сейчас растоптали, растерзали, и выкинули, как что-то ненужное.

Так хотелось заплакать, но глаза были сухи, я, наверное, разучилась плакать ещё в детстве. Так и просидела у входной двери всю ночь, то проваливаясь в дрёму, то снова просыпаясь и задыхаясь от нахлынувшей, словно морской прибой, горечи.

А утро всё расставило на свои места, точнее я расставила, стоило первым лучам проникнуть в коридор через не зашторенное в кухне окно. С этого дня для меня не существовало Саши. Я заперла все чувства на замок, лишь иногда позволяя себе реветь белугой по ночам, уткнувшись лицом в подушку.

Конечно Александр не собирался сдаваться так легко, но я отгородилась от него адвокатом, ведущим бракоразводный процесс, охраной в офисе и Серёжей, который привозил меня домой. Все эти люди отлично справлялись с задачей не допускать до меня этого человека.

Игорь

Я захлопнул книгу и потёр переносицу. Зачем мне это надо? Я окинул взглядом кухонный стол, заваленный книгами.

Всё началось через неделю после того приснопамятного разговора, когда эта мочалка — Селиванова пригрозила меня побрить. Утром перед работой я поймал себя за тем, что пытаюсь побриться. Сначала я взбесился поняв, что на автомате делаю то, чего не собирался, но потерев подбородок пришлось признать самому себе, что отросшая борода чешется, а меня это бесит. Как сделать так, чтобы пигалица не выиграла, я грустно посмотрел на бритвенный станок. Может сбрить те места, которые мешаются? Но мешалось всё и если делать так, то потом надо ещё орудовать триммером, и я получу аккуратненькую эспаньолку, за которой в последствии придётся ещё и следить. Это было уже извращение, и я стараясь поменьше смотреться в зеркало начал бриться, брился нарочито оставляя плохо выбритыми некоторые места, но в итоге и это меня взбесило. Как результат, тем утром я был чисто выбрит, благоухал как майская роза и злобно скрипел зубами, когда шефиня с довольной, победной улыбкой прошествовала мимо меня.

Тот вечер я, впервые за долгое время, не провел в компании «Столичной». Просто не хотелось, хотя, судя по мыслям, мне оставалось только пить. Я снова и снова перебирал черепки своего, разбившегося, кувшина жизни. Как так вышло что я, такой успешный, молодой парень, превратился в подобное ничтожество всего за пятнадцать лет? Мне было чем гордится, кроме денег отца, они даже не сильно волновали, тогда я был уверен, что мир лежит у моих ног.

А почему нет? Я был красив. Что уж греха таить? Лицом меня бог не обделил, а на поддержание фигуры я тратил немало времени в спорт зале, не ленясь и не сачкуя. Я задрал футболку и глянул на своё, заросшее тёмными волосами брюшко. Где вы, красивые кубики пресса? Футболка быстро вернулась на своё место, а мне стало ещё грустнее. Ладно черт с ним, с телом, многие мои сверстники обзавелись и большим «рюкзаком альпиниста», но куда делся вкус и тщательность с которой я подбирал себе одежду. Нет я не был шмоточником, у меня было то всего пять — шесть комплектов одежды которую я комбинировал, больше то зачем, но всё было с умом подобрано, от чего окружающие впадали в восторг. Да даже с этим бы фиг, денег всё равно ни черта нет, особо по магазам не побегаешь, да и не сильно я это жаловал. Но что случилось с моими мозгами?

Я упёрся лбом в руки, стоящие на столе и сжал свои лохмы на макушке. Как я умудрился просрать, ту должность, которая у меня была? Те деньги, что остались от родителей? А ведь я был умным парнем. Когда всё покатилось по наклонной?

В школе я учился легко и хорошо, нет, конечно, не гений и не круглый отличник, но только потому что ленился. Было несколько предметов, которые не покорялись моему «наскоку», но те покорялись напору. Так было в девятом классе с физикой. В начале учебного года, учительница с непонятным злорадством объявила, что физика в этом году будет обязательным экзаменом:

— да уж, Ежов, — не сдержалась она, чтобы не подколоть меня, — отличничек, подпортишь себе аттестат.

Не знаю почему, она меня невзлюбила, в отличии от многих учителей испытывавших симпатию к очаровательному, культурному мальчику. Её слова зацепили и разозлили меня. «Не дождёшься!» зыркнул я на неё. Весь год я вгрызался в не поддающийся моему пониманию предмет. Ёжики мучились, давились, но кактус сожрали. Надолго я запомнил выражение, удивления в маленьких злых глазках, когда безупречно ответил на три вопроса из билета и так же легко решил задачу. Да, мне поддавалось всё, за что я брался. Тогда вопрос «Почему?» и «как?» всё сильнее звучал в моей голове. Почему я махнул рукой на всё поступив в институт? Вот там я практически не учился, даже занятия посещал лишь изредка, и всё равно получал терпимые оценки. Но когда отец устроил на работу, видимо мне показалось, что я на вершине? М-да! Я потёр переносицу.