Один в поле воин

Наконец наступил день нашего отъезда. Заграничные паспорта со всеми визами были получены, вещи собраны. В последние два дня перед отъездом волнение супругов было настолько явным, что бросалось в глаза. Мария места себе не находила, а прислуга ходила с заплаканными глазами. Супружескую пару можно было понять, ведь они, по сути, бросали все, начиная жизнь с нового листа. Причина резких перемен всегда была сложна и неоднородна, хотя здесь, несомненно, в ее основе лежала смерть их сына.

Думаю, все сложилось спонтанно, при сочетании сразу нескольких факторов: желание Марии уехать на время, любовь Генри к жене и желание президента послать кого-нибудь в Испанию. Сенатор не говорил, чем он будет заниматься в Испании, но, судя по его некоторым словам, догадаться было несложно. Обоих, сенатора Вильсона и генерала Франко, объединяли дружеские отношения и нелюбовь к коммунистам, а длительный срок пребывания говорил о том, что сенатор, скорее всего, станет постоянным представителем Соединенных Штатов при диктаторе Франко.

В отличие от супругов, у меня не было причин для волнения, кроме некоторого сомнения по поводу провоза оружия через границу советской России, так как, уезжая из Лас-Вегаса, я прихватил с собой карманный кольт с тремя запасными обоймами и два метательных ножа. Те сведения о пересечении границы, что я смог получить, имели довольно сомнительный характер. О советской таможне мне рассказал Генри, имевший беседу с журналистом, который побывал в Советском Союзе два года назад.

«Если принять за правду слова журналиста, то таможни, в понимании этого слова, там нет. Вот только прошло два года, и мало ли что там могло измениться. Так как провозить арсенал: на себе или в багаже?»

Я не сильно волновался по этому поводу, но подвести Вильсонов мне очень не хотелось, поэтому остановился на багаже, при этом взял только кольт с запасной обоймой, а все остальное спрятал в своей комнате.

Мы вылетели из Нью-Йоркского аэропорта вместе с официальной делегацией на четырёхмоторном авиалайнере «Боинг 377 “Стратокрузер“». Еще год назад, как рассказал нам один из пассажиров-делегатов, перелет до Стокгольма осуществлялся с двумя посадками, а теперь у современных самолетов возросла дальность полета, и теперь океан пересекался только с одной посадкой для дозаправки.

Уже в самолете выяснилось, что делегация неоднородна, а состоит из двух отдельных групп. Одна группа, состоявшая из четырех сенаторов и нескольких чиновников из Министерства финансов, летела для улаживания с правительством Советского Союза оплаты долга по ленд-лизу. Вторая состояла из чиновников от киноиндустрии и трех юристов-консультантов. Они должны были решить вопрос об отчислениях от проката фильмов, которые показывали в кинотеатрах Союза, невзирая на отсутствие лицензии от правообладателей. Так как у четы Вильсонов нашлись знакомые в обеих группах, что меня ничуть не удивило, я оказался в курсе обеих проблем, но если про ленд-лиз мне доводилось слышать раньше, то о претензиях Америки к советской России по поводу фильмов услышал впервые.

Оказалось, что советская армия вывезла из Берлина, в 1945 году, весь государственный киноархив Третьего рейха, в котором были тысячи фильмов из разных стран. Сейчас немецкие, американские и европейские фильмы шли в прокате во всех кинотеатрах Советского Союза. Год назад американцы уже предлагали советскому правительству купить двадцать голливудских картин, среди которых были как новые картины, так и имевшиеся в трофейном архиве Советского Союза, за один миллион долларов, но получили завуалированный отказ. Спустя какое-то время американцы узнали, что ко всем фильмам из Рейхфильмархива советская власть стала добавлять вступительный титр: «Этот фильм взят в качестве трофея…», они решили послать новую комиссию для того, чтобы окончательно решить вопрос о нарушении авторских прав и об отчислениях за прокат американских фильмов.

«Не знал. Оказывается, коммунисты были еще теми жуликами, которые свое не упустят и чужое не отдадут».

Перелет прошел хорошо, и мы приземлились в аэропорту Стокгольма в назначенное время. В столице Швеции мне доводилось бывать раньше, поэтому, гуляя по историческому центру города, должен был признать, что он практически не изменился. Покатались в столичном метро. Этот новый вид городского транспорта совсем недавно появился у шведов. Новый перелет, и мы прилетели в Финляндию. В отличие от столицы Швеции, в Хельсинки я никогда не был. Вот только, к сожалению, короткий световой день и ограниченное время не дали толком рассмотреть город, так как рано утром следующего дня, вместе с обеими делегациями, мы вылетели в Москву. Судя по рассказам членов делегации, которым доводилось бывать в коммунистической России раньше, мне стало понятно, что этот спецрейс настоящее благо, иначе мы бы предельно измучились, так как аэропорты и самолеты советской России не имеют понятия о слове «удобство».

В аэропорту наш багаж не досматривали, наверно потому, что это был спецрейс. Нас встретили сотрудник американского посольства и два советских чиновника из Министерства иностранных дел, которые сразу проводили нас в зал ожидания, где нам пришлось ждать, пока наши вещи загрузят в автобус, который прислали за нами. Вместе с представителями властей нас поприветствовал настоящий русский мороз, который заставил чертыхаться и кутаться в одежду всех американцев без исключения.

Автобус имел чистенький салон, аккуратно одетого шофера и занавески на окнах. Рассевшись, мы заняли только треть салона. Взревел мотор, и мы поехали. Отодвинув занавеску, я стал смотреть в окно.

«Вот я и приехал на родину», – подумал я, но чувства радости и теплоты, которые обычно испытывает каждый человек после долгого отсутствия, так и не ощутил. Вместо чувства возвращения домой у меня появилось ощущение, что я снова оказался в чужом мне времени. Немного подумав, я решил, что это просто защитная реакция мозга, как тогда, когда впервые осознал, что нахожусь не только в Америке, но и в другом времени.

Я смотрел на снег, искрящийся на солнце, на дома, похожие на бараки, на окраине Москвы, которые по мере продвижения автобуса к центру менялись на каменные и величественные здания, на идущих по улице людей и снова невольно поймал себя на желании почувствовать себя своим.

«Что ты, собственно, хотел? – наконец разозлился я сам на себя. – Услышать русскую речь и почувствовать себя на родине? Это раньше, в той жизни, было возможно. Да и сейчас ты для них кто? Американец, который приехал из страны дяди Сэма – классового врага коммунизма, так что считай, что ты снова в чужой стране, с новым заданием».

Странно, но эти хаотичные и несуразные доводы не только смяли внезапный душевный разлад, но и привели меня в чувство. Я снова стал тем, кем был всегда – оперативником, профессионалом, человеком с тысячью лиц, как однажды образно выразился один мой китайский коллега о шпионах.

Начинало темнеть. На улицах транспорта было немного, в отличие от людей, которые шли потоком. Москвичи заходили и выходили из метро, из маршрутных автобусов и магазинов, стояли в очередях к киоскам, на которых висели вывески: «Газеты. Журналы», «Табак», «Пиво». Были такие, кто, несмотря на мороз, стоял у щитов, где за стеклом висели газеты. Мимолетно ухватил глазом двух человек, мужчину и женщину, стоявших у киоска «Мосгорсправка». Чуть усмехнулся, глядя, как у метро, несмотря на мороз, продавщицы, зазывая покупателей, торгуют пирожками и мороженым.