Один в поле воин

Потом оказалось, что сидит он на стуле, а доктор теперь осматривает бабушкины глаза. Бабушка смущалась и хихикала, как девица, говорила тихонько:

– Мне-то уж теперь всё равно, мне только к другой жизни готовиться. Всё, что нужно, я на этом свете повидала…

– Всё верно, – то ли сам себе, то ли бабушке сказал доктор и сел за стол что-то писать. Выдал бабушке бумажку беленькую с синими непонятными буквами. А также велел, чтобы маманя к нему пришла.

Даня испугался – зачем маманю-то вызывают?

Новая маманя

На следующий день сходила бабушка в больницу и принесла мазь. Дане стали каждый день мазать глаза, да так, что даже ресницы слипались. Толстые, словно хворостины, они мешали веки поднять. А потом потихоньку легчали. И уходила из глаз тяжесть. Даня на всякий случай двигался по-прежнему сторожко, приглядываясь к ближним предметам. Но чувствовал: как вода прибывает по весне к берегам, возвращается к нему и дальнее. Вчера рассмотрел колодезный сруб в углу двора, каждое потемневшее от воды и времени брёвнышко. Потом заметил и ласточек, снующих под крышей, и облако, застрявшее в ветвях старой липы. Не боялся уже один путешествовать по своему переулку и до Никольского монастыря.

Сказала ему бабушка:

– Сходил бы ты, Данюша, на Троицкую улицу, отнёс доктору яичек. Отблагодарить его надо. Сорокоуст я за него в Фёдоровском и Даниловом, и у Никиты Столпника заказала, само собой…

– Недалеко же ушла! – фыркнула Хиония Ниловна, явившаяся снять пробу с бабушкиного крыжовенного варенья. – На богомолье надо бы отправиться тебе, Акулина, да внучка прихватить, ведь чудо совершил Господь руками нашего доктора…

– Это ты верно говоришь, надо. Вот Груша… – тут бабушка запнулась, – решится, тогда и сходим с Даней в лавру к Преподобному…

– А что Груня, что Груня? – вскинулась Хиония Ниловна.

Бабушка прошептала:

– Сегодня собралась наконец к доктору пойти, глаза показать, а то ровно пужалась чего… Как только скажу – белее скатерти, смотрит на меня страшными глазами и говорит – не могу! А вот сегодня сподобил Господь… – бабушка осторожными ловкими движениями перекладывала из ладоней в новенький туесок яички. – Хорошие у нас сегодня яйца, Ниловна, желток такой крупный и жёлтый, аж в красноту… Не положить тебе?

– Куда? – отмахнулась просвирня. – Свои девать некуда! Я ведь в посты не вкушаю, да на неделе постные дни, да говею… Некогда яйца-то есть!

– Ну, а доктору пригодятся, у него семья немалая, четверо деток, я слыхала. Да и не ходят нынешние-то образованные в храм, не говеют…

– Последние времена близятся! – провозгласила Хиония Ниловна, подняв палец. – Скоро придут беды на нашу землю великие, Егоровна! Знаешь, что вчера странник у Симеоновской церкви прорёк?

Даня не успел узнать, о чём говорил странник – дверь отворилась, и вошла какая-то девушка. Встала, как у себя дома, прислонилась к косяку двери. Кухня темновата, с низкими потолками, окна заставлены разросшейся геранью – в сумерках лица не видно. Даня с удивлением заметил, что платье на ней, как праздничное у мамани – в пёстрых загогулинках, которые бабушка называла «турецкий огурец».

А повадка вся чужая – лёгкая. Голова запрокинута, как во сне, тонкие пряди по щекам струятся, а узел тяжёлый на затылке того гляди на спину прольётся.

Луч закатного солнца со двора переполз на лицо, и Даня увидел, что лицо девушки, залитое тёплым золотистым светом – маманино. Только стало оно совсем другим, как омытое живой водой. Капельки той воды на ресницах и щеках поблескивают – или это слёзы?

Бросилась к мамане бабушка:

– Как ты, доченька? Что сказал доктор?

– Полотенце велел каждому своё завести, – тихо, задумчиво, как сквозь сон, произнесла маманя. – А через четыре месяца явиться на осмотр.

– Как так?

– А так, матушка – жди внучку, – присела за стол, спрятала лицо в ладонях.

– Слава Богу, Грунюшка! – вскрикнула бабушка.

– Вот радость-то какая! – одобрила и Хиония Ниловна. – Значит, доктор тебя раскусил, греховодницу, да на путь-то наставил… Не забудь, сходи покаяться! А то ведь…

– Тише, тиш-ше…

Маманя приложила палец ко рту и выскользнула из комнаты. Такой её Даня никогда не видел.

Он задумался: какая внучка? Бабушкина? Откуда она возьмётся? Дане говорили, что его самого в кочане капусты нашли. Он не очень верил, но на всякий случай пошёл в огород, осмотрел кочаны – не появилось ли в них чего новенького? Капуста завивалась голубоватыми свёртками, до кочанов ещё было долго. «Через четыре месяца», сказала маманя. Тогда уж холода наступят, капусту всю порубят и в бочки заложат на зиму. При чём тут внучка какая-то?

У доктора

Бабушка дала мальчику туесок с яйцами, и пошёл Даня в дом помещицы Лилеевой, где жил доктор с семьей. Он сначала обошёл дом со всех сторон, полюбовался, какой он большой, особенный. С широкими окнами, с резными наличниками, с перильцами лощёными, с поблескивающей на солнце высокой крышей. Правда, конёк резной на самой верхушке не разглядел: тоненькая фигурка, а что – не разберёшь. Но всё равно – знатный дом! Конечно, не усадьба купца Павлова, с белёными колоннами и башенками, спрятанная в большом тенистом парке. Но туда Даню никто и близко не подпустит. Мальчик рассмотрел и клумбы с густой каймой бархатцев, со сладко пахнущими петуньями.

Дверь была чуть приоткрыта, словно ждала Даню. В сенцах сидел мальчик его лет, пускал в лохани с мыльной водой бумажные кораблики. Мальчик посмотрел на Даню озорными глазами и спросил:

– Ты небось на Плещеево ходишь?

– Бывает, – солидно ответил Даня.

– А кораблики у вас есть?

– У деда Сысоя старый баркас, но он почти затонул.

Незнакомый мальчик словно устыдился и одним махом потопил в мыльной воде все кораблики.

– Здорово! – вздохнул он. – И часто на озеро ходите?

– Весной и осенью с папашей на рыбалку, но он всё больше Саньку берёт.

– А мы вот только раз на лодке с папой по Плещееву плавали… Баркас этот ваш можно поднять и поплыть на нём?

Даня не успел ответить – в прихожей появилась востроглазая девушка в белом переднике и набросилась на мальчика:

– Алеша, озорник! Ну зачем тебе моя лохань? Я поставила вылить, а ты что? Поди в классную, садись за прописи!

– Я, Лизавета Никаноровна, всё уж сделал, – важно, как взрослый, ответил мальчик и ушёл по коридору.

– Ты к доктору? – спросила Даню девушка, к которой «Никаноровна» совсем не подходило, слишком она была простая и молодая. – Он дома не принимает, надо в больницу.

– Ещё как принимает! – крикнул мальчик, выглянув из-за дальней двери.

– Вчера деда какого-то смотрел после ужина! А позавчера тётка с малышом приходила…

Лизавета нахмурилась и посмотрела на Даню сердито.

– Я уже был в больнице, поблагодарить пришёл, – торопливо проговорил он и протянул туесок с яйцами. Та, однако, не взяла, а сказала: