Один в поле...

Возможно всё дело в том, что раньше я никогда не видел самого момента смерти? Никто не умирал у меня на руках? В самом буквальном значении этого слова. Когда этими самыми руками ты ощущаешь последние судороги тела, а глядящие на тебя с надеждой, что ты спасешь, глаза медленно стекленеют…

А может дело в том, что я чувствовал вину в ее смерти? Ведь, как не крути, а её нелепая смерть целиком на моей совести. Ошибку с собакой совершил я. А жизнью за мою ошибку заплатил вот этот ребенок. Вот так. И живи теперь с этим пониманием… Если сможешь.

Смогу конечно… А куда деваться? Вон еще дети — они ж без меня тут пропадут… Но вот тошно мне будет до невозможности. Но вешаться-стреляться не буду точно. Это не ко мне. Это я выяснил еще в той жизни. Еще в армии, летая бесправным «духом» я понял простую вещь. Человека можно гнуть и гнуть почти до бесконечности, но доведенные до крайности люди все-таки ломаются. Когда-нибудь. И вот тут они четко делятся на две группы. Первые — задумываются о самоубийстве. А вторые — об убийстве своих мучителей. Нет, до собственно смертоубийства дело, что у одних, что у других, все-таки доходит редко. Все ж таки это реальная крайность («бегуны» из армии — как раз промежуточная), но задумываться начинают. Я из второй группы. Я это понял еще тогда. В армии. Как можно лишать себя самого дорогого что у тебя есть? Твой собственной жизни. Причем из-за каких-то там временных трудностей. Жизнь длинна и бесценна. И, как бы тяжело и нестерпимо больно тебе не было в настоящую минуту — бросать ее только потому, что не можешь терпеть… Это — слабость. Боль пройдет. Не сразу. Далеко не сразу. Но пройдет.

Так, что и сейчас я смогу жить дальше. С вечным чувством вины и камнем на сердце. Как? Не знаю. Но придется…

Чуть повернув голову увидел стоящую неподалеку Настю. Стоит столбиком, молчит и смотрит непонятно. Одновременно и испуганно, и сочувствующее, и понимающе. Только женщины так могут смотреть. Пусть даже и девяти лет… Медленно, не стесняясь своих мокрых глаз встал на ноги, по прежнему держа на руках Эльку. Постоял покачиваясь, словно на ветру, и опустив голову и ссутулив плечи, поплелся обратно к костру. Все, что я могу теперь сделать для нее, это похоронить. Вместе со всеми.

Положив ее рядом с остальными я огляделся. Костер прогорал. Видно дров в него давно не подкидывали. Неподалеку от кровавого пятна, где собака драла девочку лежит опрокинутая табуретка. И мой травмат в снегу. Ну да, в принципе, догадаться, что произошло — несложно. Подкидывать дрова в костер надо не постоянно, а периодически. Нас с Настей нет рядом. Вот и принесла девочка табурет из дома. Устала за день и вообще от всего. Решила сидя коротать время. Ну а чего стоять-то? Мы появляемся всё реже, так как трупы привозим все из более дальних дач. Ночь длинная, костер жаркий… Ну и задремала малявка на своем табурете. А эта тварь видимо все крутилась поблизости. Чует мертвецов-то… Вот и подкралась. А тут мелкая шевельнулась во сне или ещё что, но псина кинулась… Вот Элька и не успела пистолетом воспользоваться.

Повернулся к подошедшей следом Настене.

— Насть, Я сейчас копать начну… А ты можешь пока с мелкими посидеть? Скоро утро, проснутся, надо накормить, на горшок сводить, занять чем-нибудь, мультики, опять же, им включить… Ты все-таки постарше их. Справишься?

Та лишь молча кивнула.

— Да и еще… — я отвел взгляд — объясни им как-нибудь про Элю… Помягче.

Еще один молчаливый кивок. Я лишь вздохнул.

— Ступай. Дом-то найдешь где? Знаешь куда идти?

— Найду… А старушку?

— Какую старушку? — не понял я

— Которую не довезли.

— Ааа… Черт. Да, сейчас довезу… Как раз пусть и костер до конца прогорает. И, еще вот… — подхватив за задние лапы то, что еще недавно было собакой потащил к выходу. — Пойдем, я эту падаль выкину, и дом свой заодно покажу.

Отвел девочку. При расставании вручил ей травмат, который меня так подвел. Так вручил… На всякий случай.

Псину просто и без затей оттащил к лесу. Благо тут недалеко было. Просто выкинул за забор. Ещё и плюнул вслед напоследок. Мерзкая тварь!

Сходил за бабкой. Оттащил ее к остальным. Раскидал угли от костра по сугробам вокруг и стал копать. Копал траншею шириной два метра и длиной на максимум, что оттаяло. Метра четыре. Ну… может пять.

Я думал, что вымотался ночью? Ничего подобного. Ночью я был свеж и полон сил. А вот теперь сил реально не хватало. Но я продолжал копать с каким-то остервенением. Превозмогая боль в мышцах и уже просто запредельную усталость. Копал так, словно наказывал самого себя. Еще, и еще, и еще…

Постепенно рассвело. Шестое утро что я встречаю в этом мире. А я по прежнему кидаю землю. Поначалу, пока яма еще была неглубока кидать из нее землю было несложно… Но когда глубина достигла груди… Каждая лопата выброшенной земли превращалась в подвиг. На каждую нужно было настраиваться как на последний и решающий бой. Как на штурм Зимнего. И еще одну. И еще… Вот яма уже больше моего роста. Но этого мало. Сколько там росту в этом Альберте? Метра полтора? Мало! Нужно глубину сделать — минимум пара метров. Так что копаем глубже…

В какой-то момент, я вдруг понял, что уже не смогу самостоятельно отсюда выбраться. Яма стала слишком глубока. Значит точно хватит. Но как вылезать? Кричать в надежде, что Настя услышит и придет спасет меня? Позорище. Нужно сделать ступеньки самому. В земле. Конечно, там где она помягче. С краев уже почти не рубилась… Там не оттаяла. А вот тут вот посередке сделаем ступеньки…

— Эй… Шиша? — негромкий голос сверху. Я задираю голову. Настя. Собственной персоной.

— Что-то случилось? — Боже, это мой голос? Что за хрипы и воронье карканье одновременно…

— Да. Телевизор вырубило. И вообще свет погас.

— Генератор в гараже работает?

— Нет. Он начал так тарахтеть, — девочка пытается руками изобразить как начал тарахтеть генератор, — а потом заглох.

— Да там бензин наверное кончился… — не очень уверенно говорю я. Блин, если генератор накроется, это будет жопа. — Подай мне лестницу, вон там у сарая стоит. Сейчас вылезу посмотрим, чего он заглох.

…Слава Богу, что в генераторе действительно всего лишь кончился бензин. Ну понятно. Считай сутки без перерыва молотил. До этого-то я его постоянно дозаправлял перед каждым включением, а тут на целые сутки бросил. Ясен перец, что бак дно показал. А случись реальная поломка что б я делал? В технике я дуб дубом.

Но нет, обошлось. Заправленный генератор прочихался при включении и снова ровно затарахтел. Все в порядке… Точнее, не все. Я — не в порядке. В дом заходить боюсь. Боюсь, что если присяду там хоть на секундочку, встать обратно уже не смогу. Нет, нельзя… Самое сложное уже позади. Могила выкопана. Осталось только спустить вниз трупы и засыпать. Тоже тяжко, но все равно уже проще…

Поглядев на свою телогрейку всю в потеках крови и глины, попросил Настёну:

— Затопи, пожалуйста, баню. И подходи потом с Евой и Анрейкой туда… К могиле. Я сейчас спущу всех вниз… Попрощаться, наверное, надо все-таки.

— Хорошо. Только…

— Что?

— У Евы куртки зимней нету. Комбинезон ее порван, а другого нет.

Это было действительно так. Ну да и можно понять. Куда трехлетнему ребенку много курток? Он же растет! И те что были год назад — давно выброшены, ибо из них она выросла, и этот комбинизон тоже только на эту зиму. К следующей она из него вырастет. А иметь три-четыре куртки на один сезон… Дорого и нерационально. Вот и бегает она всю зиму в одном и том же.

— Ну намотай на нее чего потеплее там. Попрощаться-то ей с родителями тоже надо.