Одиннадцать часов на трупе

– Мой дорогой друг, мне нужен котелок серо-жемчужного цвета для присутствия на скачках. Что-нибудь добротное и ноское,

– Разве хотя бы одна из моих шляп вас разочаровала?

Оба рассмеялись. Гастон, усадив клиента, пошел за головным убором, который он, соблюдая все предосторожности, распаковал. Котелок пришелся точно по размеру, и старик выразил свое удовольствие:

– Ну и память же у вас! Вы держите в ней размеры голов всех ваших клиентов?

– Только лучших из них, - в шутку ответил Гастон, незаметно засовывая за подкладку головного убора записку, вытащенную им из кармана.

Он протянул котелок продавщице, которая завернула его в тонкую бумагу и положила в обшитую сатином коробку. Клиент прошел к кассе и передал банкноту мадемуазель Розе. В ожидании пакета месье Лоранжис поинтересовался здоровьем мадам Бсррьен, которую он имел удовольствие когда-то встретить в магазине.

– Жена чувствует себя хорошо, благодарю вас. А вот дети доставляют хлопоты.

– Вы знаете, это удел всех отцов, - посочувствовал клиент.
– Кажется, ваш сын готовится к поступлению в "Большие школы"?*

* "Большие школы" - сеть основанных ещё Наполеоном высших учебных заведений для подготовки специалистов высокого класса для ключевых постов в администрации. Дает столько привилегий, что поступление в них можно уподобить штурму неприступной крепости.

В его устах это прозвучало как "БОЛЬШИЕ ШКОЛЫ".

– Да нет, он хочет стать кинорежиссером. Знаете, все эти "новые волны"! Просто взбрело парню в голову.

_ Это возрастное. Пусть перебесится, - любезно посоветовал Лоранжис. К тому же, имея за спиной такого отца, как вы, он всегда выпутается в случае каких-нибудь передряг.

– И все же! Вы представляете себе: кино! Ну пусть хотя бы уж театр! Это по меньшей мере серьезно: там разоряются, но ставят Клоделя... Вы любите Клоделя, месье Лоранжис?

Тот воскликнул:

– Люблю ли я Клоделя? Мой друг, я не засну, если перед этим не прочитаю хотя бы одну-две строчки из "Золотой головы". Этим сказано все!

С пакетом под мышкой месье Лоранжис покинул магазин. Гастон посмотрел на часы:

– Мадемуазель Роза, у меня семейный завтрак, и до трех меня не будет. Будьте предельно любезны при обслуживании клиентов.

Они понимающе переглянулись. У мадемуазель Розы вопреки её имени и скромному поведению был явный избыток физических достоинств, в данном случае кое-как прикрытых строгого покроя закрытым платьем. Молодая женщина ответила:

– Можете на меня рассчитывать, месье. Приятного аппетита.

Молоденькая продавщица бросилась открывать дверь, и владелец магазина головных уборов, поплотнее надвинув на лоб шляпу, вышел, натягивая на ходу перчатки.

Ярко светило солнце, женщины вокруг были очаровательны, с Эвелин урегулировано. В общем, все шло как нельзя лучше. Он позволил себе проехаться до Сен-Клу на такси.

* * *

Гастон был всегда рад видеть сестру Лили и её мужа Филиппа Малосена. Лили было под тридцать, Филипп выглядел не старше своей жены. Детей у них не было, и жили они на улице Тронше. Филипп был коммивояжером по сбыту сельскохозяйственной техники. Если продажа товаров и вынуждала его проводить восемь месяцев в году в разъездах по стране, то она же и позволяла ему жить на широкую ногу и иметь две машины. Это был высокого роста энергичный мужчина, со светлыми глазами, умевший блистательно говорить. Гастон его очень любил.

Он окинул удовлетворенным взглядом накрытый стол. Филипп говорил безудержно, Лили о чем-то шепталась с Франсуазой Беррьен, стройная фигура которой удивляла всех, кто знал, что она мать двух восемнадцатилетних близнецов. Гастон с нежностью взглянул на жену, а затем сосредоточил внимание на Эвелин, которая все время молчала и не притрагивалась к еде. Он вздохнул.

– Неужели ты думаешь, - говорил Филипп своему племяннику, - что карьера режиссера перспективна?

– Конечно, - пожал плечами Фредди, - стоящий режиссер выдает два фильма в год - то есть работает по шесть месяцев - и зарабатывает от пяти до десяти миллионов франков на каждом фильме.

– Но, прежде чем стать режиссером, надо побыть его ассистентом, и нередко это затягивается на долгие годы!
– уточнил Гастон, которого сын удостоил притворно искренним взглядом.

– Отец, ты, кажется, так и не расстался с довоенными представлениями! В наши дни главное условие успеха в кино - никогда не быть ассистентом и не ступать на подмостки. Есть вспомогательное средство - критиковать! О, как я их всех критикую! Ты же читал мои статьи в "Эзотеризм для всех"? Так вот, я не лезу за словом в карман, устраивая разнос всем этим шишкам! Они все дрейфят в ожидании моего первого фильма! Пусть ещё немного понаслаждаются своими тепленькими местечками! Но наступили новые времена! Завтрашнее кино будет элитарным...

– Помолчи, пожалуйста, ты уже наскучил своими рассуждениями, - прервал его Гастон.

Разговор переключился на литературные темы, и в него вступили женщины. Лили прочитала очень интересный роман, но не помнила ни его названия, ни автора, ни сюжета. Однако в любом случае это было прекрасное произведение, и она посоветовала всем членам семьи как можно скорее достать его. Франсуаза попыталась порассуждать о Саган, но без видимого успеха.

– В конце концов начинаешь путаться в этих персонажах, которые то и дело спят друг с другом...

– Франсуаза Саган безмерно талантлива!
– безапелляционно заявил Фредди.

Эвелин неожиданно встала из-за стола, воскликнув:

– Как я ненавижу всех этих писателей!

Она вышла, рыдая в салфетку. Повеяло холодом.

– Это все нервы, - объяснил Гастон.
– Она готовится к очень трудному экзамену и слишком много работает. Через несколько дней ей станет лучше.

Гастон и Филипп попытались повернуть разговор в сторону политики. Оба согласились, что придерживаются умеренных взглядов, близких к конформизму. Фредди терпеливо слушал. Но когда отец и его дядя, перескакивая с одного сюжета на другой (политика внутренняя и внешняя, политика в Алжире, современная молодежь, "черноблузники"), дошли до яростных нападок на молодых преступников, Фредди не выдержал и, крепко стукнув по столу кулаком, заорал:

– Если молодежь и захлестывает преступность, то чья в этом вина, если не их родителей, которые подали нам пример малодушия, конформизма и бесхребетности?

– Замолчи, Фредди, прошу тебя!

Но не так-то просто было остановить этими словами резкую реакцию со стороны того, кто всего лишь позавчера участвовал во взломе итальянской бакалейной лавки.

– Не более чем мелкие буржуа, раз в неделю читающие "Канар аншене"*, а по воскресеньям посещающие концерты шансонье! Интеллектуальный комфорт... демагогия... пустые фразы...