Одиннадцать минут

С того, что я, как ты знаешь, — проститутка.

— Ничего особенно интересного в моей жизни нет. Ну, художник, ну, добился славы довольно рано — это редко бывает — да еще в живописи, что бывает еще реже. Могу писать, как мне хочется и нравится, и продавать свои полотна за большие деньги, даже если критики будут яриться — они ведь уверены, что только им внятен смысл слова «искусство». Все считают, будто у меня есть ответы на все вопросы, и чем дольше я храню молчание, тем умнее кажусь.

Харт продолжал рассказывать о себе: каждую неделю его приглашают в какую-нибудь страну на какое-нибудь действо. У него есть агент в Барселоне — знаешь, где это? Да, в Испании. И этот самый агент — она, кстати, женщина — занимается всем, что касается гонораров, приглашений, выставок, вернисажей, но никогда не заставляет его делать то, чего ему делать не хочется. Потому что после многих лет работы они достигли определенной стабильности на рынке.

— Ну что — интересная история? — голос его звучал неуверенно.

— Скорее нетипичная. Многие, очень многие мечтали бы оказаться на твоем месте.

Теперь Ральф пожелал разузнать о Марии.

— Я, не сочти за кощунство, — едина в трех лицах. И поворачиваюсь той стороной, которая нужна тому, кто со мной говорит в эту минуту. Я — Наивная Девочка, которая смотрит на мужчину, замирая от восхищения, и притворяется, будто потрясена тем, какая у него власть, какая слава. Я — Роковая Женщина, которая атакует неуверенных в себе мужчин и берет инициативу на себя, так что им уже ничего не нужно делать и не о чем беспокоиться. И, наконец, я —Любящая Мать, которая нежно опекает тех, кто нуждается в ее советах, которая терпеливо выслушает все рассказы, если даже они у нее в одно ухо влетают, а из другого вылетают. С кем из этих трех ты хочешь познакомиться?

— С тобой.

И Мария рассказала ему обо всем — ей это было нужно, потому что случилось впервые после ее отъезда из Бразилии. И, завершая свой рассказ, сама заметила, что, хоть занимается она не вполне обычным ремеслом, все же в ее жизни нет ничего особенного, такого, что стоило бы вспомнить, если не считать недели в Рио да первого месяца в Швейцарии. Дом — работа, работа — Дом, и больше ничего.

Когда она завершила свой рассказ, они снова оказались за столиком кафе —но уже на другом конце города, вдалеке от Дороги Святого Иакова, и каждый думал о том, что припасла судьба его случайному спутнику.

— Тебя что-то заботит? — спросила она.

— Да. Не знаю, как сказать тебе «до свиданья». И она не знала. Этот день был совсем не похож на Другие. Мария чувствовала смятение, беспокойство: Дверь распахнулась, а как закрыть ее — неизвестно. Когда ты покажешь мне картину?

Какая жалостная история. Снова подходит к ней мальчик, только на этот раз он просит у нее не ручку, а немного общения. Она оглянулась на свое прошлое и впервые в жизни не стала осуждать себя — виновата не она, а этот мальчик, до того неуверенный в себе, что отступился после первой же попытки. Они были детьми, а дети только так и поступают, и никто не виноват — ни она, ни он. Мария испытала огромное облегчение и сразу же почувствовала себя лучше — она не упустила свой первый в жизни шанс. Это происходит со всеми, именно так человеческое существо начинает искать свою вторую половину. Иначе не бывает.

Впрочем, сейчас как раз все обстоит по-другому. Какие бы резоны и доводы ни привела она, как бы убедительно они ни звучали (возвращаюсь в Бразилию, работаю в клубе, мы не успеем как следует узнать друг друга, секс мне не интересен, я знать ничего не хочу о любви, я Должна учиться управлять моей фазендой, я ничего не понимаю в живописи, мы живем в разных мирах), жизнь бросает ей вызов. И теперь она уже не ребенок — надо выбирать, надо этот вызов принимать.

Она предпочла вообще ничего не говорить. Пожала ему руку, как принято было здесь, в Швейцарии, и направилась домой. Если он такой, каким бы ей хотелось, чтобы он был, его не обескуражит ее молчание.

Ральф протянул ей визитную карточку своего барселонского агента.

— Позвони по этому номеру через полгода, если к этому времени еще не уедешь в Бразилию. «Лики Женевы», где будут запечатлены люди прославленные и безвестные, впервые выставят в берлинской картинной галерее. А потом — турне по всей Европе.

Мария вспомнила про свой календарь, про девяносто дней, остающихся до отъезда, и про то, какой опасностью грозит ей любое чувство, любая связь.

«Что важней —жить или притворяться, что живешь? Рискнуть и сказать, что сегодняшний день был самым прекрасным из всех, что провела она в этом городе? Поблагодарить за то, что он выслушал меня, не перебивая и не комментируя? Или снова закрыться панцирем женщины с сильной волей, с „особым светом“ и просто уйти?» Пока шла по Дороге Святого Иакова, пока рассказывала о себе, была счастлива. Вот и довольствуйся этим — это и так подарок судьбы.

— Я приду к тебе, — произнес Ральф Харт.

— Не стоит. Я скоро уезжаю в Бразилию. К тому, что было, нам с тобой добавить нечего.

— Я приду как клиент.

— Для меня это будет унижением.

— Я приду для того, чтобы ты меня спасла.

Еще в начале разговора он сказал, что секс ему не интересен. «Мне тоже», хотела тогда ответить Мария, но сдержалась, памятуя, что молчание —золото.

Запись в дневнике Марии, сделанная в тот же день: Сегодня, когда мы гуляли по берегу озера, по этой странной Дороге Святого Иакова, мой спутник — он художник, существо из другого мира — бросил в воду камешек. И по воде пошли круги — сперва маленькие, а потом все больше, все. шире — пока не настигли утку, оказавшуюся там случайно, не имевшую к этому камешку ни малейшего отношения. И вот, вместо того чтобы испугаться непонятно откуда взявшейся волны, она решила поиграть с ней.

А за несколько часов до этого я вошла в кафе, услышала, как чей-то незнакомый голос ошикает меня, и — словно сам Господь Бог швырнул камешек. Ток пошел между мной и человеком, который стоял в углу на коленях и рисовал. Он почувствовал колебания, порожденные камешком, и я тоже. А что теперь?

Художник знает, какая модель ему нужна. Музыкант знает, хорошо ли настроен его инструмент. Делая записи в этом дневнике, я сознаю, что есть фразы на его страницах, что сделаны не мной, а той женщиной, от которой исходит пресловутый «свет», той женщиной, которая и есть я, отказывающаяся в это верить.

Можно и дальше отказываться. А можно, подобно той утке на озере, обрадоваться, развеселиться оттого, что невесть откуда взявшийся камешек разбил неподвижность водной глади.

У камешка этого есть имя, и имя это — «страсть». Что ж, оно способно передать, как прекрасна молния, вспыхивающая между двумя людьми, но дело ведь не только в этом. Дело еще и в восторге перед неизведанным и нежданным, в желании сделать что-нибудь с жаром, в уверенности, что мечта —сбудется. Страсть подает нам знаки, которые ведут нас по жизни, a наше дело — только уметь эти знаки понять.

Хотелось бы верить, что я влюблена. Влюблена в того, кого не знаю, с кем не связываю планов на будущее. Все эти месяцы самообуздания, отказа от любви дали обратный эффект — меня потянуло к первому встречному, который обратил на меня внимание не так, как все прочие.

Хорошо еще, что я не записала номер его телефона, что не знаю, где он живет, что могу потерять его, не виня себя, что теряю шанс.

А если так и будет, если потеряю — все равно: в моей жизни был счастливый день. Вспомни, Мария, на что похож наш. мир, — и ты поймешь: один счастливый день — это почти чудо.