Одиночество героя

Он догадался, о чем я думаю.

— Не кори себя, Ваня. Без меня тебе все равно не справиться. Жизнь такая. Сегодня я тебе помогу, завтра — ты мне. Нам ли считаться.

— Ага, — скривился я. — Я тебе уже помог, уложил в койку.

— Не надо, Вань. Я с этой нечистью каждый день воюю. Кликни-ка сестру. Глаша ее зовут.

Я сходил за медсестрой — приятная, спокойная женщина лет сорока. Герасим выпросил у нее укол. Именно выпросил:

— Глашенька, родная, сделай укольчик, мочи нет терпеть.

Та попробовала отнекиваться, сказала, что врач велел только на ночь, но тут Герасим Юрьевич глянул на нее так, как смотрел на Щуку в «Куколке» — с тусклым, ледяным свечением в глазах.

— Врачу ничего не скажем, — пообещал доверительно. — У меня, Глаша, судьбоносный разговор с родичем, а боль отвлекает, сосредоточиться не дает. Ступай, Глаша, ступай за лекарством поскорее.

Повинуясь гипнотическому взгляду, медсестра уплыла из палаты, быстро вернулась с наполненным шприцем и молча вкатила ему пару кубиков в локтевую вену.

— Только не выдавайте, раз обещали, — повернулась ко мне: — У нас ведь теперь каждая таблетка на учете…

— Прикури сигаретку, — усмехнулся полковник, когда сестра ушла. — Сейчас лекарство подействует.

Три раза жадно затянулся из моих рук и прикрыл глаза, словно задремал. Я открыл фортку, выбросил сигарету. Со двора не доносилось ни звука, лишь в отдалении, как речной прибой, дышал Ленинский проспект.

— Все, — окликнул Герасим Юрьевич. — Я в порядке. Слушаю тебя. Давай конкретно.

Я рассказал все от начала до конца, напирая почему-то не на двести тысяч, которые задолжал, а на то, что Оленька пропала. Уложился минут в пять. Ожидал какой угодно реакции, но не той, какая последовала. Герасим Юрьевич прикрыл глаза и блаженно засопел. Показалось, уснул. Лицо спокойное, словно коричневый слепок. Я беспомощно озирался. Чувствовал, как время утекает сквозь пальцы серебряными слитками, приближая меня к неминучей развязке.

Но полковник спал недолго. Поднял веки — и я невольно отшатнулся от ледяной прозрачности его взгляда.

— Ничего, — произнес он благодушно. — Все укладывается в обычную схему. Сначала двести тысяч, потом еще двести, потом миллион — и тебе каюк. Молодец, что позаботился о семье, но это половина дела. Положение серьезное, Гарий Хасимович конторе не по зубам. И я, видишь, некстати слег.

Я нашел в себе мужество не свалиться со стула.

— Ну и ладно. О чем тогда беспокоиться? Пойду за водкой сбегаю?

— Сбегаешь, не торопись… Тебе придется ехать к Мише Климову. Бумага есть? Пиши адрес.

Ни о чем не спрашивая, я достал блокнот и шариковую ручку и под его диктовку записал: «Михаил Федорович Климов, Калуга, деревня Ерохово, лесничество…»

Ждал дальнейших наставлений.

— Климова найдешь, поклонись от меня. Все расскажешь как есть. Он мой должник. Если не уговоришь подключиться — туши свет. Это сейчас единственный шанс. Другого нету.

— Шанс?

— Другого нету, — повторил полковник. — Пока я здесь лежу, нету. За Шалвой большая сила. Он в систему вписался. Он среди тех, кто государство подмял. Тебя раздавит и не заметит… Мишу надо убедить. У тебя получится. У тебя язык хорошо подвешен.

Мне показалось, что под воздействием укола у Герасима начался бред. По его словам выходило, что где-то в лесу под Калугой сидит некий Миша Климов, которого я должен склонить на свою сторону. И если мне это удастся, то Миша прибудет на Москву, вероятно, с охотничьей берданкой, и наведет здесь порядок, приструнит Шалву. Пуля попала Герасиму в грудь, да, видно, задела головку.

— Кто такой Миша Климов? — спросил я мягко.

— Долго объяснять. Он измененный, не такой, как мы. Отшельник. Плюнул на все…

— Из вашей конторы?

— Был из нашей когда-то… Ваня, ты не сомневайся. Понимаю, почему ты сомневаешься, но не сомневайся. Есть люди, которые не нам чета… Главное, уговори его… Прости, подремлю немного, сутки не спал…

С грустью я наблюдал, как на глаза полковника наплывает сонная мгла. Они еще открыты, но уже меня не видели. Возможно, перед его мечтательным взором предстала избушка на курьих ножках, где на пороге сидел его непобедимый друг Миша Климов, грозя кулаком супостатам. Я позавидовал полковнику, грезящему наяву.

— Спи, Гера, попозже загляну. С водочкой.

— Не тяни, — пробурчал он. — Прямо отсюда отправляйся.

В коридоре наткнулся на Глашу:

— Вы ему снотворное вкололи?

Оглянулась по сторонам с опаской.

— Ему сон лучшее лекарство.

— Вы очень добрая женщина, спасибо вам.

Через полчаса вернулся, пряча в боковом кармане бутылку «Смирновской». Глаше принес большую коробку шоколадных конфет и три пунцовых розы. Принимая подарок, она мило зарделась. Дежурный врач по-прежнему отсутствовал, а я с ним хотел поговорить. Но это не к спеху.

Герасим Юрьевич крепко спал, не переменив позы, с гримасой хмельного покоя на лице. Наркотики — великое изобретение человечества, если ими не злоупотреблять. Бутылку я убрал в тумбочку, оставил записку: «Заеду завтра. Выздоравливай. Иван».

Из больницы сразу домой. На дворе ошивался Шурик Соколкин, тридцатилетний допризывник. Уму непостижимо, сколько времени он проводил возле своего доисторического «Запорожца», купленного, кажется, за двести баксов. Шурик поинтересовался, сколько с меня слупили на шиномонтаже, потом авторитетно заявил:

— Надо «ракушки» ставить. Без них не обойтись. Я всем ребятам говорю, но народ у нас какой-то вялый. Давай хоть с тобой скинемся.

— Как это скинемся? — удивился я. — Купим один гараж на двоих, что ли?

— Почему нет? Сначала по очереди будем ставить, после расширимся. Главное, психологический фактор.

— Согласен, — сказал я. — Надо только деньжат поднакопить.

С допризывником всегда все соглашались, какую бы ахинею он ни нес, иначе разговор легко мог перейти в ссору. Шурик Соколкин шесть лет уклонялся от армии (или восемь?) и на этом подорвал себе нервную систему. Любое возражение воспринимал как оскорбление. Недавно они заспорили с Фархадом Фазулиевичем, где рынок лучше — у нас или в Бразилии (Шурик уверял, что в Бразилии), и чуть не дошло до мочиловки. Фархад Фазулиевич уже собирался кликнуть охрану, а допризывник грозил удавить его собственными руками. Их помирил мудрый дядя Семен, которого пригласили в качестве арбитра. Он решил, что они оба правы, и там и там рынок хорош на свой манер, но раз затронули эту тему, то ни Россия, ни Бразилия по рыночной культуре никогда не сравнятся с Колумбией. Правда, попасть туда трудно, но уж если попадешь, можно за несколько дней нарубить бабок на целую жизнь. Если с Шуриком Соколкиным согласиться, он сразу обо всем забывает и делается просветленным и радостным, как дитя.