Одиночество героя

Правительственный «членовоз», как черная глубоководная рыба, подплыл к южной трибуне и, как было условлено, остановился под козырьком возле касс, приткнувшись к полуразрушенной стене с глазками-бойницами. Валерика ждали с противоположной стороны бетонной площадки, просматриваемой, простреливаемой отовсюду. Толковище предполагалось в центре бетонного круга. На первый взгляд нелепо, словно выйти на подиум, под фонари, на самом деле — умно. Шансы уравнивались совершенно. Любое неосторожное движение — никому не спастись. Сколько стволов нацелено на освещенный пятачок — страшно подумать. Опять же — проверка на вшивость. Встреча титанов. Демонстрация абсолютного мужества. Иногда приходилось идти на такую показуху. Кто не решался, тот проигрывал морально, и все равно был обречен.

— Где же твой одноклассник? — глухо донеслось до Климова из-за стеклянной перегородки. — Опаздывает. Неучтиво.

Климов ответил:

— У вас, Гарий Хасимович, часы спешат на полторы минуты.

Двое чугунных громил пошевелились, готовые к броску. Климов мысленно, психотронным импульсом проверил состояние своих нервов и мышц. Все хорошо. Он в темпе. Сбоя не будет. Психологический фон в норме.

В ту же секунду из темноты обрисовалась темная громада «крайслера». Машины помигали фарами. Двое мужчин одновременно распахнули дверцы и ступили на асфальт. Покинули безопасные автоубежища и начали неспешное движение навстречу друг другу. Им было о чем перекинуться словечком.

Дальнейшее зависело только от судьбы.

Климов сказал громилам:

— Ребята, извините, хочу покурить.

Полез в карман, ребята заворчали, потянулись к нему, причем один из них успел щелкнуть предохранителем на своем пистоле, но это было их последнее осмысленное движение в этой жизни. Климов поочередно, но очень быстро пустил им паралитический газ в глаза из пульверизатора, сделанного под зажигалку «Ронсон», уклонился от пули, вырвал пистолет из руки ошеломленного боевика и, не мешкая, расстрелял обоих в упор. В машине сразу стало душно. Водителю крикнул:

— А ну замри, сука!

Увидел растерянное лицо, перекошенный в недоумении рот.

— Ты чего, паря, ошалел?

Выскользнул из машины. Он ничего не чувствовал и не воспринимал, превратясь в энергетический сгусток. Быстро и точно швырнул на середину площадки пиротехнический шарик, который во время обыска в Анкор-кредите прятал во рту. Диверсионная новинка, маркировка МПЖ-16-Бис, несмотря на свои размеры — с крупную вишню, — обладала высочайшей камуфляжной эффективностью. Взрыв произвела такой, как если бы по смотровой площадке шарахнули из бомбомета. Обещанный сигнал к началу бойни.

Шалва, не отошедший далеко, пригнулся и, разворотясь на сто восемьдесят градусов, побежал обратно к машине. Тем временем Климов выволок из кабины водителя и швырнул оземь. Водитель, надо отдать ему должное, отреагировал адекватно: не бузил, распластался на асфальте ничком и заложил руки за голову, как при аресте.

Гарий Хасимович мгновенно осознал, что его провели на мякине. Не страх ослепил его, а стыд. Он увидел Климова с пистолетом в руке и замер как вкопанный. Между ними произошла задушевная, прощальная беседа.

— Пальнешь? — спросил Шалва.

— Придется, — признался Климов. — Это финиш.

— А за что?

— Всего не перечислишь. Я не судья тебе, всего лишь исполнитель.

— Может, столкуемся?

— Поздно. Приговор уже подписан.

— Чей приговор? Бандитский?

— Ну что ты, Гарий. Есть суд повыше.

За их спинами уже началась мясорубка, а они все никак не могли наговориться.

— Зачем столько ненужных уловок, — спросил Шалва. — Стрелка и все прочее? Убивать надо проще.

— Есть причины, — сказал Климов. — Но это наше семейное дело.

— Подумай, Ваня. Если ты это сделаешь, никто из вас не уцелеет. Ни ты, ни твой Валерик. Никто.

— Что поделаешь, рулетка.

— Какой смысл? Я же согласился на переговоры. С каждым словом Гарий Хасимович переступал на шажок поближе. Собирался прыгнуть. Плевать на пистолет. Он был уверен, что справится. Каждая клеточка его тела изнывала от ярости. Климов, напротив, отступил за капот машины, сдвинулся с линии огня, тянущейся от «крайслера». В окрестностях стадиона кипело настоящее сражение: тявкали базуки, рвались гранаты, верещали детскими голосами автоматные очереди, вся бетонная площадка встала на дыбы. Непонятно было только, кто кого убивает. Шалву и Климова, мирно беседующих, будто кто-то оградил невидимым защитным куполом, но это всего лишь затянувшееся недоразумение. Купол непрочен.

Климов не хотел убивать Шалву, хотя знал, что перед ним враг рода человеческого. Если бы хотел убить — прав Шалва, — сделал бы это в первый же день. Давно переступивший земные законы, он не боялся крови. И не нуждался в самооправдании, хотя давал себе отчет в том, что, по сути, мало отличается от злодеев, убивающих ради наживы или для утоления черной страсти к насилию. Разве не надежда очиститься от скверны погнала его в леса? Но попытка убежать от самого себя бессмысленна. Рожденный и воспитанный воином, Климов был прежде всего слугой рока и чувствовал свое тайное предназначение точно так же, как беременная женщина ощущает в себе нерожденное дитя, царапающее ее нежные ткани игривыми пальчиками. Чувство рока по-особому воздействует на человеческое зрение, избавляет взгляд от множества полутонов.

Пусть волк сам зарежет волка, а пахан пахана. Пусть они переколотят, перебьют друг друга, давясь кровавыми кусками добычи, на глазах у прозревающих людей. Одно зло одолеет другое зло и в роковой схватке утратит силу, и потом, как бывало и прежде, на унавоженном поле проклюнется, мигнет око голубой смеющейся незабудки.

Шалва наконец прыгнул, воспарил, растопыря руки для смертельной хватки, но именно в этот судьбоносный момент его клюнул в затылок раскаленный кусочек свинца.

Гарий Хасимович опустился на колени, пытаясь понять, что произошло.

— Больно, — пожаловался Климову.

— Конечно, больно, — посочувствовал тот. — И тем было больно, кого ты мучил. Теперь твой черед.

— Кажется, подыхаю.

— Счастливого пути.

Шалва повалился на бок, согнул ноги в коленях и тихонько завыл. Другой на его месте давно бы умер, но его душа никак не могла вырваться на волю через отверстие в черепе, проделанное пулей. Ее удерживала страшная воля бандита. Шалва не хотел умирать, не расплатившись с обидчиками. В предсмертном видении целая свора их предстала перед его затуманенными очами, и особенно среди них выделялся наглым видом питерский ублюдок. Гарий Хасимович выл, скулил, крутился на асфальте под ногами у Климова до тех пор, пока не прилетела вторая пуля и не разворотила ему селезенку.

После взрыва Валерик действовал быстро и осмотрительно. Двумя прыжками вернулся к машине, заглянул внутрь.

— Вылезай, братва!

— Босс! — взмолился водитель. — На колесах скорее уйдем.

Валерик не спорил, потянул за руку Шамраева. Две тени метнулись в черноту, под прикрытие стены.

— Давай, — холодно распорядился Валерик. — Сними черта. Аккуратно сними.

— Ага, — татарин занял прямую, стрелковую позицию, прилаживая к плечу карабин с укороченным дулом — любимое оружие. Целился целую вечность, — у него было обостренное чувство ответственности. Осторожно потянул спусковой крючок. Оба увидели, как медленно падал Шалва, будто устраивался поудобнее лечь.