Одиночество вещей. Слепой трамвай. Том 1.

– А ты думал, – усмехнулся Дима. – Язык тоже орудие… пролетариата!

– Не спутать бы, – пробормотал Леон, – когда буду наносить тонким слоем пасту.

– Брезгливость в интимных отношениях, – Дима выказал себя внимательным читателем «Азбуки секса» неведомого Дж.-Г. Пирса, – не что иное, как бескультурье! Эти современные девчонки, – снова полез в бездонный похабный (лучше бы, как народоволец, носил в нем бомбу!) портфель, – у меня тут…

Леон быстро сунул Диме червонец и, не дожидаясь, пока он извлечет из портфеля очередную диковинку, покинул беседку.

Отворяя тяжелую дверь «Кутузова», Леон подумал, что денег у него сейчас на рубль меньше. Воистину, нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Чего не скажешь о двери. Но обстоятельство, что денег на рубль меньше (а не то, что дважды нельзя войти в мифическую древнегреческую реку), не сильно огорчило Леона. Почему-то он был уверен, что приобретенные вещи совершенно свободно, как доллар с маркой, конвертируются со спиртными напитками.

Бар был по-прежнему пуст.

Рыжая барменша разговаривала в подсобке по телефону. «Да? – услышал Леон сквозь приоткрытую дверь недовольный ее голос. – В гробу я это видела!»

То, что невидимый абонент сообщал барменше не самые приятные новости, ставило под сомнение дальнейшее – и без того на птичьих правах – нахождение в баре Кати и Леона. Людям свойственно срывать зло на других. Как правило, зависимых от них. Вряд ли бармены вообще и рыжая толстогубая барменша в частности являлись тут исключением.

– Анабазис прошел успешно? Нас выгоняют, – подтвердила Катя Хабло.

Леон с трудом припомнил, что так называлось сочинение древнего историка Ксенофонта о возвращении наемного греческого отряда из глубин Персии. Самого сочинения Леон не читал. Но не зря, не зря листал Философский энциклопедический словарь, многократно входил в эту сомнительную реку. Во время анабазиса греки не только сражались, но и торговали с дикарями.

– Вполне, – Леон подумал, что очень даже вполне. Он избежал сражения, совершил торговый обмен, благополучно вернулся. – Хорошо бы нам теперь продолжить.

– Черта лысого вы тут у меня продолжите! – рыжая барменша подкралась незаметно и теперь наслаждалась произведенным эффектом.

Я думал, она хоть черту лысому нальет, удивился Леон, но черта лысого я думал, что она нас выгонит!

– Вон отсюда! – барменша находилась во власти низменных инстинктов. Самое удивительное, она не только им не противилась, но, напротив, разжигала в себе. У нее было искаженное представление о жизни. Она получала удовольствие, оскорбляя других.

Тут зазвонил телефон, и ей пришлось вернуться в подсобку.

«Да, – недовольно (видимо, она всегда разговаривала по телефону недовольно) рявкнула в трубку. И после долгой паузы (опять недовольно): – Беру. Ты же знаешь, я всегда все беру!»

– Вы еще здесь? – выскочила как ошпаренная из подсобки.

Как будто Леон и Катя были дымом и могли раствориться в воздухе за пять секунд телефонного разговора.

Сказанное «все беру» давало призрачный шанс. Рыжая барменша была настоящим вместилищем порока. Только как ее звать – на «ты» или «вы» – Леон не мог решить.

– Смотри…те, что у меня, – упреждая грозный ее выход, подбежал к стойке. Хотел показать только «Препарат X», а вытащил все разом.

– Косметика? – заинтересовалась барменша.

– Можно и так сказать, – смутился Леон.

Она с изумлением рассматривала изображенный на пакетике язык в резиновом чехольчике. Он был отвратителен, как грязное адское пламя, красный зачехленный язычишка почему-то с крупными пупырышками на конце.

Леон чувствовал себя змеем-искусителем, ввергающим Еву в грех. Только он был вынужденным змеем. Рыжая барменша тоже не очень походила на Еву. А если походила, то не на ту, которую Бог изгнал из рая, а на всласть пожившую на Земле. Такую Еву невозможно было изгнать. Она сама могла изгнать кого угодно откуда угодно.

Что и делала постоянно.

– Сволочь! – завопила она. – Ах ты сволочь! Что это за тюбик?

Назначение остального она, стало быть, уяснила.

– Теперь ты этого никогда не узнаешь, лимитчица! – мстительно отступил от стойки Леон.

Так мог бы ответить Еве змей-искуситель, если бы Ева жадно не вгрызлась в яблоко, а взялась бы гневно и целомудренно топтать его, а заодно и змея.

Библейские сюжеты текли, как реки. Только что Леон был змеем. А вот уже изгоняемый из рая, если допустить, что «Кутузов» – рай, Адам.

Катя Хабло тем временем вышла из негостеприимного рая на проспект. Сквозь приоткрывшуюся дверь внутрь проник косой солнечный луч. То была нить судьбы. Тяжелая бесшумная дверь, как топор, перерубила луч. Делать в баре больше было нечего.

– Сколько? – жившей по принципу «все беру» барменше не понравилась легкость, с какой отказался от сделки Леон. Да и власть ее над ним, уходящим из бара, сделалась призрачной, как власть двери над солнечным лучом. Луч сунется в другую дверь. – Пятерку?

– Пятерки я получаю в школе, – цинично усмехнулся Леон. – Давай, рыжая, бутылку.

Барменша ловко, как фокусник из рукава, поставила на стойку бутылку чернильного «Саперави».

– Его вчера давали в магазине по три семьдесят, – поморщился Леон. – Давай шампанское. Или я ухожу! – шагнул к двери.

– Катись, – спокойно отозвалась барменша.

Но Леон знал, каким лесным пожаром бушует сейчас в ее душе «все беру».

В эту игру он уже сегодня играл с Димой. Взялся за ручку двери.

– Только объясни, – что-то даже человеческое послышалось Леону в голосе рыжей барменши. – Что за тюбик?

Человеческий голос, каким вдруг заговорила барменша, сделал непростым предстоящее объяснение. Леон подумал, что торговля, обмен – древнейшая форма человеческих отношений. Главное тут – взаимная симпатия, благожелательность, а вовсе не подлость, надувательство и обман. Иначе человечество не поднялось бы до торговли, а погрязло в тысячелетней войне. Еще Леон подумал, что в той торговле, какая сейчас развернулась в стране, очень сильны элементы войны. Он чувствовал себя именно таким, военизированным, продавцом, сбывающим сомнительный товарец. Не утешало и что барменша была не из самых простодушных покупательниц. «Мерзость, – подумал Леон, – все мерзость, и я мерзость».

– В общем, так, старуха, – скороговоркой, чтобы быстрее с этим покончить, забормотал Леон, – даешь мужику, чтобы он натер свой. Как корку чесноком. Можно поверх презерватива, можно живьем, и балдеешь. Эротический влагалищный стимулятор, должна бы знать! – Леон не был уверен, что правильно объяснил, но всякие заминки тут были неуместны.

– Боже мой, – испуганно выставила барменша на стойку бутылку шампанского. – Сколько тебе лет? В какой ты ходишь класс?

– В какой надо! – буркнул Леон, пряча бутылку в школьную сумку. – В рабочий класс! – злобно зыркнул на барменшу.