Затем маэстро зашел в маленький дворик с несколькими старыми тополями на зеленой лужайке, кучей мусора у заводской стены и заброшенным пустырем
на месте котельной. Фонтан оказался отремонтированным, и из нового клюва дельфина на радость детворе прыскала тоненькая струйка, а под зеленоватой водой на дне цвели мхи и водоросли, ползали мелкие улитки. На огромном дряхлом тополе Петухов увидел безобидного дурачка, на которого не обращали внимания ни взрослые жители двора, ни дети. Дурачку было лет 20, а может быть и 40, конечно же, он вовсе не напоминал Петухову его собственное сумасшествие, или колдуна с черным морщинистым лицом, или студента Егора с ласковыми глазами теленка. Дурачок был низенький, хихикающий, одетый в случайные обноски, подаренные сердобольными старушками, с явной печатью
идиотизма на круглом увядшем личике. Он посиживал на одной из верхних толстых веток, качался, подставляя лицо ветру и блаженно улыбался, пуская клейкую слюну из уголка рта.
Вышла из подъезда старуха в платке и зеленом плаще, вынесла кусок хлеба, горсть мокрого творога на блюдце и начатый пакет с кефиром, позвала с тополя дурачка. Тот проворно слез, невразумительно бубнил что-то благодарное, начал громко и жадно чавкать.
Петухов почесал в затылке, ничего не придумал, пошел прочь. Тревожился за новую машину, оставленную на обочине Большого проспекта. Снова пустился в размышления о спектакле, где люди как птицы, и о том, как это будет здорово, сколько славы, сколько веселья, но вот только бы найти спонсора...