Одинокий рейд

…выполз на них почти случайно — услышал, как у одного мобила на вибраторе заурчала. Тот сначала бормотал тихо, маскируясь, а потом разошёлся — факами и щетами своими сыпал — америкос натуральный. Два «грача» все время рядом крутились, сектор перекрывали, и он не вытерпел.

Гасить надо было плотно, и Пашка почти пол рожка выпустил. Горцев-то точно свалил, а потом ему прилетело, да ещё и с тылу. В сознание пришёл, сфокусировался — а пиндос за плечо окровавленное держится, шипит и ствол на него направляет.

Вот хоть убейте, а пулю вылетающую в натуре видел. Убили….

350 метров в секунду. Такова скорость пули, слетающей со среза австрийского «глока». А до беспомощного, оглушённого Пашки было чуть более трёх метров. И два нуля перед запятой долей секунды до встречи пули с организмом, кричащим каждой клеточкой: «жи-и-ить!».

Кровь нашла более лёгкий путь, брызгая из пробитой аорты, успев насытить мозг последней порцией кислорода и адреналина.

Сущность-животное в человеке цеплялось за жизнь — ненавистью, надеждой, сжимая пружиной упрятанную внутри энергию иного порядка, стремящуюся своим «маленьким» раствориться в «большом». «Микро» в «макро».

Симулятор Gaijin-609 уже «наевшийся» в полной мере данными для формирования, более того выработавший на основе контакта с пользователем основные алгоритмы игры, наконец получил не просто корректную установку на запуск, а целый пинок, разом замкнувший перемычки в его квантовых мозгах.

Это был не симбиоз, а скорее взаимная провокация — одно потянулось к другому, корчась в родах новой реальности.

Скрытая энергия внутри Пашки, сопряжённая с прибором, в свою очередь получила стимуляцию и чёткие алгоритмы, выстраивая из своего микрокосмоса альтернативную ветвь реальности, комплектуя её последовательно атом за атомом и в тоже время единомгновенно. Согласно принципам квантовой суперпозиции.

В последний момент, теряя мнемоконтакт, процессор симулятора, сочтя позыв «жить» буквально, перевёл пользователя из надсистемного статуса «стратег» в тактическую единицу рядового игрока-шутера.

* * *

«На местного не очень похож — светловолос. Наверняка русский», — инструктор в звании капрала «зелёных беретов» армии США смотрел, как один его бойцов небрежно обшаривал убитого.

Операция, по сути, мелкая провокация провалилась. Сейчас его люди подберут за собой и надо уносить ноги.

Ничего интересного у убитого боец не нашёл, разбив о камни мобильник, пытаясь растоптать маленький чёрный предмет, похожий на флэшку. Однако то не поддавался.

— Дай мне, — коротко приказал инструктор.

«Любопытно»! — Выгладивши пластмассовым, тот, казалось, даже не оцарапался.

* * *

Надо любить свой бред…, именно он раскрывает наши затаённые желания и нашу истинную сущность.

«Значит это всё я…»!

Мысль топталась в нерешительности, какую поставить интонацию — утвердительную или вопросительную.

«Значит это всё я и это моя злость, загибы моих домыслов и фантазий. И весь этот бред просто ушёл бы вместе со мной в небытие, если бы не эта штука, спровоцировавшая, вскрывшая что-то глубинное внутри. А что там в этом «внутри»? И только ли во мне? Или в каждом индивидууме — разумном, духовном, возвышенном? И в сумасшедшем?

Слышал как-то: «мыслями мудрецов существует Вселенная!». Эк ты куда загнул, Паша! Чем-то божественным попахивает. А чем чёрт не шутит? Ещё в античных говорили: человек — микрокосм! И в каждом человеке есть частичка бога, притаившаяся, нет-нет, да и взбрыкнет гордыней, так не любимой церковниками.

Но я не бог, и если лишь частичка (во что было бы гордо верить), и если уж моими мыслями вращаются планеты, то не без участия вот этой штучки.

А с этим, не иначе артефактом, ещё надо научиться договариваться. Я это чувствую. Не каждый же раз….».

Пашка, вдруг понял, что Савомото что-то пытается ему втолковать, и, не видя ответную реакцию, просто направил свет фонаря прямо в лицо.

— Мать твою, — Пашка прикрылся рукой, — убери фонарь!

— Ты, куда…, словно…, - сержант мямлил, не зная как выразиться, — что делать будем?

— Всё, Савомото, пошли.

— Пошли. Куда?

— Домой, — негромко, обронил Пашка, нащупывая в кармане свой загадочный артефакт, — теперь у нас есть весомый аргумент, чтобы изменить свою жизнь.

«Или для этого снова придётся умереть»?

Крейсер «Пётр Великий».

Станет тесен весь мир и не вдруг,

Посмотри, свою скуку убей,

На Вселенную — ту, что вокруг.

Я её подарю всю тебе.

Ощущение полной беспомощности и паники Терентьев выдавил из себя едва ли не насильно. Боясь коснуться глаз, после неконтролируемого ора (оправдывало, что в основном злого мата, а не скулежа), командир быстро провёл перекличку в ходовой рубке, уточняя дееспособность офицеров.

Естественно сыграли «боевую тревогу», управление кораблём взяла на себя новая вахтенная смена. Пострадавших (их было не много — весь экипаж находился в закрытых помещениях) офицер медицинской службы отправил в медицинский блок. Не смотря на протесты медика, командир оставался в рубке, отдавая распоряжения.

— Радиотехнические средства, — Терентьев спрашивал, морщась — ему на лицо делали повязку, — ЭМИ было?

— Тестируем — импульс лишь лизнул. В целом, локаторы и гидроакустическая аппаратура в норме, — офицер радиотехнической службы продолжал сверяться с показаниями на мониторе, — датчики поймали немного гамма, но если это и был ядерный взрыв, то какой-то недоделанный. Сейчас восстанавливаем системы связи.

— Реактор?

— Стабильно.

— Что с людьми?

Фельдшер-старшина, хлопотавший вокруг командира, увидел, что на него уставились вопросительно, слегка растерялся.

— Пономарёв говорит, что поражение сетчатки не сильное, — нашёлся штурман, — не больше чем от сварки. В общем-то, прогноз положительный. Сутки на восстановление. Вас сильней всего с вестовым ожгло. Остальные отделались легче.

— Вспышка была короткой. Хотя матрица видеорегистратора имеет повреждения, удалось приблизительно установить и интенсивность по зафиксированному изображению, — и, предвосхищая вопрос Терентьева, офицер службы БЧ-7 [36] уточнил, — там ни черта не разобрать, кроме вспышки.

36

БЧ-7. Радиотехническая боевая часть.

В рубку стремительно влетел Скопин, прижимая к глазу влажный тампон. Вероятно слишком влажный, потому что по щеке у него стекала тонкая струйка бесцветной жидкости.

— Командир! Надо в лазарет, пусть Пономарёв обработает глаза, — начал он сходу. Увидев на лице Терентьева недовольную гримасу, наклонился к уху, — Коля, надо! Ты же не хочешь потерять зрение.

— Ты как?

— Я нормалёк! Я вообще на тот момент карандаш обронил. Левый слегка пощипывает и всё!

— Что за бортом?