Одинокий

Местная детвора с ним не играла, побаивались. Он тоже их сторонился, игр детских не понимал, и, самое главное, общаться с ним сложно было. Понимать – он понимал, что ему говорили, а сам говорил тяжело.

II

К тому времени дачники у нас объявились. Места-то красивые: лес, речка, озеро, и от города недалеко. Колхозов-совхозов к тому времени не стало, поразрушили всё.

Вот церковь стали восстанавливать. Она у нас красивая была, да в дни окаянные разрушили её. Потом война была. Жил народ тяжело. В церкви-то клуб сельский устроили, когда рушиться стала, под склад отдали. А как перестройка прошла, отдали её обратно православной общине. Вот и батюшку назначили. Хороший такой батюшка, отец Иоанн, с Украины, или нет, белгородский. Но всё равно: «шо» да «гы». Его, как приехал, за глаза «тышо» прозвали. Почему? А он, если удивлялся, руками так взмахивал, будто полететь собирался, и восклицал: «Та ты шо!» Мягко, по-малороссийски.

При нём церковь стали воскрешать, реставраторы из города приезжали, потом комиссия проверяла прочность конструкций, состояние фундамента. Пришли к мнению, что простоит церковь наша ещё сто лет, если, конечно, опять какие-нибудь перемены не произойдут в государстве нашем. Надуют ветры западные марксизм новый, и пойдут мужики рушить всё. Так уже было. Не дай нам Бог таких перемен снова. Восстанавливали храм потихоньку. Как отстроили колокольню, привезли колокол. Ну конечно, не такой, что раньше был, откуда столько денег взять, но тоже – немаленький.

Кран огромный приехал. Вот идёт работа по подъёму колокола. Всё хорошо, строители колокол к крюку цепляют, отец Иоанн в сторонке с жителями наблюдают. Поднимает кран колокол медленно. Сначала с машины его снял, а потом осторожно поворачивается к колокольне и вверх несёт. На небе – ни облачка, ветра почти нет. Всё складывалось замечательно. Ещё немного, и заведут его под балку, на которой он должен висеть.

И вдруг опоры у крана начинают продавливать землю. Может, там пустота образовалась, песок подвымыло, или грунт неустойчивый, поди – разберись. Крановщик-то опоры выдвинул, как положено, и пока на одну сторону тяжесть была, кран стоял, а как только поворачивать начал, то опора со стороны церкви стала в землю уходить. А где одна, там и другая. Все четыре колеса с противоположной стороны от церкви плавно оторвались от земли, машина накренилась, и стрела крана оперлась на стену колокольни. У крановщика лицо всё взмокло от пота, не знает, что делать.

Вместе со всеми и наш банный стоял. Вначале он в восторге был, пальцами водил, бурчал что-то. А ему объяснить пытались: «Упадёт, дескать, кран-то, и колокол разобьётся. Да что тебе говорить? Всё равно ничего не понимаешь». А парнишка глаза таращил, лоб морщил и постепенно допёр, что кран упасть может, точнее сказать, грохнется с минуты на минуту. Он тогда стал мужикам что-то объяснять, лопочет им, руками машет, но они его не слушали: «Дошло наконец. И без тебя знаем. Да что сделать-то можно?» Парнишка аж весь затрясся от возбуждения. С ним такое уже случалось, поэтому никто особенно внимания не обратил на это, все на кран смотрели. Ситуация на тот момент безвыходной стала. Могла ведь и колокольня рухнуть, кран-то лёг на неё всем своим весом, плюс вес колокола. Слишком жарко же стал туда-сюда бегать. То вокруг крана, то потом вокруг церкви. Да шепчет что-то, приседает, руками взмахивает.

Отец Иоанн стоял бледный и уж смирившийся с тем, что разобьётся колокол: «Только бы люди не погибли, а колокол… Что же, Бог даст, новый закажем. Когда только? Дет через десять… Что делать-то? Беда. Вон дитя неразумное, и то так переживает…» Стоит батюшка, чуть не плачет, и кого винить, случай?

Крановщик из кабины вышел, руками смущённо разводит: «Что поделаешь?»

– И что теперь?

– Был бы второй кран, тогда перецепили бы.

Но все понимали, что найти такой второй кран сложно. Нет его.

А парнишка наш всё бегает. То к крану подбежит, то к колокольне. А потом замер у машины, стоит, смотрит, и по лицу его крупные капли пота потекли ручьём, как будто в бане он сидит, а не на улице весенней. Напрягся весь, кряхтит, будто тянет что-то тяжёлое руками за канаты.

– Это кто? Дурачок ваш местный? – спрашивает крановщик.

– Ой, смотри, смотри… Падает, кран падает!!!

Ахнул народ. Действительно, стрела заскрипела, трос натянулся, задрожал… Вздрогнула стрела, пара кирпичей со штукатуркой от стены отвалились.

– Берегись, берегись, сейчас упадут, упадут!

– Подальше, подальше…

И строители, и местные стали отбегать подальше от крана с колоколом – опасно. Только парнишка остался, как в землю врос.

– Беги, беги, парень, погибнешь!

Стоит по-прежнему, сопит, рычит… И тросы на кране дрожать ещё сильнее стали, и вздрогнула стрела. Вздрогнула и нехотя отошла от стены.

– Гляди, гляди, что там?..

Колокол медленно отходил от стены, и машина встала всеми восемью колёсами на землю. Все, кто в тот момент у церкви были, рты пооткрывали. Чудо!

– Ой, милый! Ой, выручай! Только не отвлекайте его, только не подходи к нему никто!!! Не вводите меня во грех, бо, пришибу! – запричитал отец Иоанн, вдруг поверивший в чудо.

Когда опоры полностью вышли, мужики быстро завели под них широкий металлический швеллер. Крановщик уж в кабину влетел и осторожно поставил колокол на место под балку. Там его быстро закрепили. Все работали, как под гипнозом, понимали друг друга без слов. Когда закончили, только пот со лба утёрли и закурили, кто курил. Руки тряслись, и пот у всех ручьём. Крановщик, тот вообще молча собрался, перекрестился и быстро уехал. Местные тоже в растерянности были, в стороне топтались.

– М-да…

– Да-а-а…

– Надо ж такое…

И всё. Батюшка всё на церковь крестился и кланялся, крестился и кланялся. Так – минут пятнадцать, а потом парнишку обнял и три раза поцеловал: «Я уж, милый мой, не знаю, кто ты. От лукавого сила твоя, или Господь тебя наделил, только сегодня ты людям, церкви большую услугу оказал. Тебе это зачтётся. Спасибо и вам, люди добрые. Руки дрожат. Даже вон слеза выступила от сильных чувств. Господь с нами. Праздник сегодня. Накрывай столы».

Столы накрыли быстро, батюшку благодарили и парнишке руку жали: «Молодец, постоял за мир!» Он весь сиял от счастья.

III

Так у них дружба с отцом Иоанном и началась. Батюшка разрешал ему лазить на колокольню и в колокол ударять. Только банник этого гула колокольного поначалу сильно пугался, а потом привык. Стал он при храме вроде служки. Священник же задумал при случае к местному архиепископу съездить, попросить за него, чтобы разрешили ему прислуживать в храме.

Случай такой представился, может, месяца полтора спустя. Поехал батюшка в город. Дела разные: свечей подкупить, иконок, крестиков. Стоит он на складе церковном, товар получает, и заходит на склад архиепископ, предстоятель местной епархии. Поздоровались, перекинулись словами, и напрашивается отец Иоанн к Владыке на приём. Тот и приглашает его: «Давно не виделись, вот к обеду и приходи. Отобедаем, чем Бог послал, а потом и побеседуем». К трапезе отец Иоанн и заявился.

Когда обед закончился, в кабинете своём архиепископ и завёл беседу:

– Отец Иоанн, слышал я про эксперимент твой.

– Какой такой эксперимент?

– Будто в храм божий нечистого водишь, приваживаешь. Не дело это. С одной стороны, слухи, конечно, про его нечеловеческое происхождение. Только я представляю, как эти слухи до властей дойдут. Как они посмотрят? Скрывать не буду, мне служить-то – год, два, потом – на покой. Раздуют, преувеличат. У меня недоброжелателей-то хватает, да и место неплохое. И отправят меня туда, куда Макар телят не гонял – на Чукотку или в Читу.