Одиссей покидает Итаку

– Тебе виднее. Левашов твой и его товарищи, от пришельцев избавившись, собрались на квартире главного героя сей авантюры – Новиков его фамилия, звать Андреем – и празднуют победу. Сегодня они в безопасности. Что случится завтра – не знаю. Враг силен, коварен, жесток, и своего Штирлица я у них в штабе не имею. А рискуешь ты крепко. Если попадете к ним в руки – это будет действительно страшно. Не хочу пугать, но смерть или любые ужасы инквизиции – мелочь по сравнению с тем, что будет. Они займутся вашей психикой и сделают это профессионально.

– Постараюсь не попасться. Особенно если подскажешь – как.

Антон кивнул.

– Кое-что подскажу. Но в общем-то ты будешь в безопасности до тех пор, пока ничем себя не проявишь. Как только войдешь в контакт с Левашовым и его друзьями – окажешься под ударом.

– Снова крутишь, атташе. Сначала всеми силами старался меня завербовать, теперь пугаешь и отговариваешь…

Главный форзейль развел руками.

– Если бы ты согласился работать под моим руководством и прикрытием! Но ты желаешь оставаться вольным стрелком. Пожалуйста. Без помощи я тебя, конечно, не оставлю. Возьми… – Он протянул Воронцову знакомый синий футляр. – Если что – по старой схеме. Приложи за ухо, и вернешься сюда. Тогда и побеседуем, с учетом вновь открывшихся обстоятельств.

– Думаешь, сговорчивее буду? – криво усмехнулся Дмитрий. – Впрочем, спасибо. Я разберусь, и посмотрим…

– Где тебя в Москве высадить? – спросил Антон, давая понять, что бесконечная беседа все же заканчивается. – В Сухуми тебе возвращаться незачем. Что там у тебя из вещей ценного было? Сейчас сдублируем…

А как же в пансионате? Искать же будут, подумают – утонул…

– Я все оформлю. Какие еще пожелания?

– Какие там пожелания… Пусть будет площадь Курского вокзала. Поздний вечер. А багаж у меня самый примитивный, и говорить не о чем. Ты лучше пистолет мне какой-никакой организуй. Этот же я не потащу с собой, – он указал на лежащий на столе «смит-вессон». – «Вальтер» можно, модель «РР». Раз твои коллеги такие страшные, так хоть застрелиться чтоб было из чего, – мрачно пошутил Воронцов.

– Ради бога, ничего не стоит. Однако вкусы у тебя – времен раннего детства, не иначе. Зачем такая древность? Могу предложить и посовременнее. К примеру – «беретту» последнего образца. Калибр девять, магазин на шестнадцать патронов. В случае чего беглый огонь важнее меткости… И вообще вещичка элегантная, в руки взять приятно.

– Знаток ты, я вижу, – с ироническим уважением сказал Воронцов. – Экспертом можешь работать. Или коммивояжером «Интерармко».

– В вашем мире оружие занимает слишком важное место, чтобы позволить себе быть дилетантом.

В последний момент Антон предложил Дмитрию машину.

– Удобнее будет. Свобода маневра, независимость, престиж и все такое…

– Хорошо, давай и машину. Для пользы дела. Будем считать – по ленд-лизу. Подбери что-нибудь неброское, но помощнее. «БМВ», допустим, в специсполнении, дизелек чтоб сил на двести. Цвет не слишком вызывающий, и с номерами, какие под любой знак пропускают, и по резервной полосе… терпеть не могу с гаишниками объясняться.

Глава 2

Воронцов медленно вел машину по ночным, почти пустым в этот злополучный час улицам, привыкая к новой для себя технике, и одновременно жадно смотрел по сторонам. Он всматривался в облик улиц и пытался найти следы и признаки нового – не те, что могли появиться естественным путем, а совсем другие. Ему казалось, что после того необыкновенного, пришедшего в мир с инопланетными агентами, орудующими в Москве, с временем, которое утратило свое постоянство и необратимость, с его собственными приключениями, после которых тоже ведь должно было поменяться что-то на Земле, – после всего этого мир не мог остаться прежним.

Умом он понимал, что вряд ли сможет заметить нечто существенное из окна скользящей по засыпающему городу машины, и все же искал, то в афишах кино и театров, то в лозунгах и призывах, начертанных белой нитрокраской по кумачу и алым неоном по черному небу.

Еще – Дмитрию было страшновато. Всю жизнь он проводил на глазах десятков и сотен людей: в училище, на палубе тральщика, на мостике балкера – и всегда был обязан не только не давать волю естественным эмоциям, а напротив – демонстрировать спокойствие, выдержку, небрежное мужество. И много иронии. Зачастую – довольно злой. А ему ведь тоже бывало не по себе. И тошно, и тоскливо. Например – в ночь перед выходом на первое боевое траление. И вот сейчас. Когда он один, вокруг – огромный город, впервые не родной и желанный, а настороженный, скрывающий в себе неведомую и жуткую опасность, как мина неизвестной системы с включенным таймером.

Если Антон не врет и пришельцы-аггры действительно беспредельно хитры и жестоки, то перспективы перед ним далеко не вдохновляющие.

Но в то же время – и это еще одна странность – Воронцов испытывал состояние удивительной, полной внутренней свободы.

Пожалуй, впервые в жизни он не считал себя обязанным никому и ничему, кроме своего нравственного чувства. После всего уже пережитого и предощущения того, что должно произойти, абсолютно незначительным казалось все, что раньше представлялось естественным и необходимым. Его не волновало ни мнение начальства, ни служебные заботы, от которых раньше не удавалось отвлечься и в отпуске, ни даже чисто материальные и бытовые проблемы. Что может волновать человека, побывавшего у Антона в Замке и знающего, что в любой момент он может туда вернуться? А о финансовой независимости здесь, в мире людей, Антон тоже побеспокоился – в перчаточном ящике (бардачок в просторечии) Воронцов уже в Москве обнаружил прощальный подарок, толстую, сантиметров в пятнадцать, пачку умеренно потрепанных двадцатипятирублевок. Слегка возмутился поначалу, а потом подумал: может, это просто командировочные? И успокоился. Что ждет здесь, кто знает? Деньги же, как известно, тоже оружие, особенно в мирные времена.

Перед лобовым стеклом распахнулась Колхозная площадь. Значит, нервничать, вибрировать, тешить себя иллюзией выбора можно еще минут пять, не больше. Ехать ли прямо к Олегу на Преображенку или сворачивать влево, туда, где живет Наталья?

У нее можно было бы дать себе хоть сутки передышки, заняться личными проблемами, еще раз, возможно – последний, почувствовать себя частным лицом, а не суперменом галактического ранга, призванным воевать неизвестно с кем и неизвестно за что.

При условии, правда, что Натали захочет его узнать и впустит в квартиру в два часа ночи. Как-то даже глуповато – переминаться с ноги на ногу на площадке и пытаться объяснить заспанной женщине в пеньюаре, кто ты и чего тебе надо. Через цепочку в лучшем случае, а то и сквозь запертую дверь.

Тем более что там будет совсем другая женщина, живая, наверное, ничуть не похожая на электронный фантом в Замке.

Воронцов повернул руль, скатился под гору к площади трех вокзалов. Увидел слева, у въезда на Каланчевскую улицу, патрульную милицейскую машину и сержанта возле нее, как-то очень внимательно всматривающегося в неожиданно медленно для этого места и времени движущийся «БМВ», сказал себе негромко вслух:

– Вот и знак судьбы. И на том спасибо.

Прибавил газу и, больше не терзая себя расслабляющими сомнениями, поехал прямо. К Левашову.

…Левашов сам не знал, отчего его так потянуло домой, но он отчетливо чувствовал, что ему не хочется оставаться у Новикова, а хочется оказаться одному в своей квартире, где не нужно будет больше ни с кем разговаривать, снова и снова переживая перипетии победоносного сражения и натужно празднуя викторию.

Да и, к слову сказать, ночевать в чужом, даже и дружеском, доме он никогда не любил.

Олег поднялся на свою площадку и увидел человека, сидящего на большом белом чемодане перед дверью квартиры. Хотя лицо его прикрывала надвинутая на глаза шикарно измятая капитанская фуражка, а точнее – именно поэтому он его сразу узнал. И обрадовался. Они давно уже не виделись с Воронцовым, с которым отплавали несколько лет и сдружились на почве… Впрочем, почву эту определить каким-либо конкретным термином было бы очень трудно. Наиболее точно будет – на почве одинакового восприятия жизни. Именно – способа, потому что взгляды на жизнь у них различались порой очень сильно. Приходилось им по нескольку месяцев жить в одной каюте, а это – серьезное испытание на психологическую совместимость, попадали они и в ситуации, которые могли им стоить навсегда закрытой визы. Правда, с тех пор, как Левашов перешел на Черное море, а Воронцов остался на Балтике, они еще не встречались.