Одиссея "Варяга"
Шрифт:
Адмирал уже несколько раз порывался приказать перенести огонь всего, что дотянется на русские бронепалубники, но каждый раз останавливался. Сквозь уважение к талантливому и серьезному противнику все сильнее стало пробиваться раздражение. Напрашивалась аллегория: дерутся два серьезных самурая. Вокруг бегает ребенок одного из них и, время от времени, дергает второго за... гм... яйца. Не смертельно. Но неприятно. Конечно, если обратить внимание на этого ребенка от него мокрого места не останется. Но ведь взрослый-то самурай этим воспользуется. Но и не обращать внимания... Дергает, дергает... А ну как все-таки оторвет?
Медленно позволяя себя догонять, "Варяг"
Но последовавшее через пять минут второе попадание, в бок носовой башни, отнести на счет находящихся на левом траверсе броненосных крейсеров русских было уже нельзя. В башне от сотрясения перебило половину лампочек, телефонов и циферблатов управления стрельбой. Башенный дальномер вместо реальной дистанции до цели упорно показывал десять кабельтов, хотя даже на глаз до обстреливаемой "России" было не меньше 35. Хуже того, началась течь из уплотения сальников гидравлической системы привода самой башни. Сколько еще она сможет вращаться до падения в системе давления, сказать было сложно, резервная электрическая система никогда не внушала доверия. А уж поворачивать эту махину вручную, это значит снизить и так не самую высокую скорострельность. Кроме того в "Идзумо" с бронепалубников уже попало порядка десяти шестидюймовых снарядов. Они действительно не смогли пробить брони пояса, башни или траверса, но передняя труба уже опасно качалась на растяжках, и после еще пары попаданий должна была свалиться.
Камимура, наконец, решился и приказал перенести на "Варяга" огонь всего, что могло до него добить. Увы - в момент поднятия на мачте "Идзумо" флажного сигнала о переносе огня удачный снаряд с "Богатыря" разметал по мостику японского флагмана сигнальщиков и их ящики с сигнальными флагами. Осколками того же снаряда были перебиты и фалы по которым эти флаги поднимались на фок мачту. Жестоко избиваемый продольным огнем легких русских крейсеров "Идзумо" с каждым новым попаданием все менее подходил для выполнения роли флагманского корабля.
Да, все механизмы и орудия японца были надежно прикрыты непроницаемой для шестидюймовых снарядов броней. Но каждое попадание в трубу - это падение тяги в котлах и как следствие падение скорости крейсера и всей колонны. Каждый снаряд, разорвавшийся у раструба вентилятора, - это смятый воздуховод, по которому в топки котлов всасывается уже меньше кислорода, и снова - падение хода. Пара пробоин в небронированной носовой оконечности крейсера, это не только дополнительная вентиляция подшкиперсокой, но и затопления каждый раз когда нос крейсера ныряет в поднятый тараном бурун.
И пусть один снаряд, сделавший эти пробоины, достаточно безвредно разорвался на бронированном траверсе (вспучивание палубы, многочисленные осколочные повреждения и шесть раненых в лазарете). Второй, с несработавшим (традиция однако, хотя после смены взрывателей на русских снарядах не взрыв попавшего в цель снаряда стал из правила скорее исключением) взрывателем, подобно бильярдному шару проскользил по бронепалубе, пока не завяз в переборке у каземата шестидюймового орудия. Где и пролежал, пугая прислугу своим мрачным видом, до конца боя. А заодно пожары и выведенные осколками из строя орудия на верхней палубе, переполненные лазареты, невозможность подать сигнал идущим сзади мателотам и прочие радости плотно обстреливаемого корабля. И все это без единого пробития брони!
Похожая картина была и на "России". Хотя броня и была не по зубам японским снарядам, повреждений от осколков и огня было достаточно. Верхний средний каземат шестидюймового орудия в одно мгновение превратился в гибрид печи высокого давления и крематория, в котором заживо сгорели шесть членов расчета орудия. Виновник - крошечный раскаленный осколок снаряда, который даже не попал в крейсер, воспламенивший
беседку с гильзами для шестидюймового орудия.Крейсер получил уже с десяток попаданий, однако тревожных сообщений пока не было. Докладывали в основном о пожарах. Пожары пока тушились, хотя и с переменным успехом. Особенно долго возились с первым, с непривычки. Правда, так до конца его погасить не удавалось. Вроде бы уже погасший огонь периодически вспыхивал снова, но никого уже не пугал. Дым от пожара мешал наблюдать за кормовым сектором, чем Небогатов был недоволен.
– Да что там они с пожаром справиться не могут? Сгорим ведь, господа.
Через некоторое время после особенно сильного взрыва прибежал посыльный от командира плутонга шестидюймовок правого борта, молодой вольноопределяющийся. Он долго не мог внятно доложить командиру крейсера, и капитану первого ранга Арнаутову пришлось на него прикрикнуть, и даже немного встряхнуть.
– Т-там, в среднем к-каземате взрыв - дрожа докладывал посыльный - расчет весь... все...
– Что там!?
– допытывался командир.
– Сгорели... все... заживо - почти прошептал посыльный, и получив разрешение уйти, почти вывалился из рубки. С мостика послышались характерные звуки выворачиваемого наизнанку желудка. Очевидно, что посыльный в упомянутом каземате побывал лично.
Арнаутов смущенно прокашлялся и доложил Небогатову:
– Два шестидюймовых орудия мы уже потеряли. И один расчет полностью. В остальных много раненых, есть и убитые. Но, в целом, держимся не плохо. Я от Камимуры ждал лучшей стрельбы, честно говоря...
Восьмидюймовки были пока целы, хотя их расчеты постоянно приходилось пополнять. Будучи головной "Россия" особенно активно обстреливалась японцами, и даже от близких разрывов прилетали осколки. Но экипаж был уже в таком состоянии, что обращал внимания на осколки не больше, чем на брызги воды от близких разрывов снарядов, отмахиваясь от них как от мух, а иногда и просто не замечая легких ранений.
Крейсер держался уверенно, и активно вел бой. "Идзумо" вышел уже на траверз "России", однако пока японцы шли параллельным курсом, в маневрировании не было нужды. В какой-то момент адмирал расслабился и привалился к броне рубки. За что и был вскоре наказан: буквально через пару минут японский шестидюймовый снаряд ударил в мостик, практически в ее основание. Почти всех в боевой рубке сбило с ног. Адмирала отшвырнуло и ударило о противоположную стенку. Небогатов сел и некоторое время ошарашено осматривался по сторонам, пока не понял что его оглушило, и пропавшие звуки боя вовсе не означают, что бой кончился. В результате адмирал с полчаса только наблюдал за японцами и был не в курсе происходящего на корабле. Хотя к концу боя он уже различал разрывы снарядов и громкие голоса. Вскоре после того, как колонны разошлись, он пришел в себя почти полностью, но еще пару дней слышал не очень хорошо, а потому и сам говорил громче обычного.
В соседнем со взорванным каземате, осветившимся отблесками пламени и наполнившимся через щели в перегородке пороховыми газами, за наводчика сидел кондуктор Васильев. Среди подносчиков снарядов к орудию был матрос второй статьи Зыкин. Более непохожей парочки было трудно представить. Если Васильев был на хорошем счету, и регулярно получал поощрения, повышения и дополнительные чарки, то Зыкина иначе как "баковым пугалом" или "балластом" никто из офицеров не называл.
Было такое наказание в те годы на русском флоте, провинившегося матроса ставили "проветрится" на баке под ружье с полной выкладкой, чтоб подумал, наверное, о горькой своей судьбинушке. Неоднократные попытки командира плутонга лейтенанта Моласа, хоть немного научить большого и грузного сибирского крестьянина основам наведения орудия на цель, на случай выхода из строя остальных членов расчета, раз за разом заканчивались фиаско и очередным "проветриванием" Зыкина. Казалось, что безразличие и дремучая тупость этого матроса были абсолютно непробиваемы...