Одиссея "Варяга"

Трудно сказать, насколько действительно ведущиеся на корабле переделки усилили его боевую мощь, но то, что их последствия были видны невооруженным взглядом, это уж точно! С корабля сняли и свезли в завод прежнюю массивную боевую фок-мачту вместе с марсом и установленными на нем противоминоносными пушками. Срезали на половину высоты грот-мачту, а вмонтированную в нее вентиляционную трубу увенчали спереди дефлекторным раструбом. Сзади на ней укрепили высокую и легкую стеньгу, в целом аналогичную по конструкции нашей новой фок-мачте. Сняли большие катера, причем вместе с их тяжелыми шлюпбалками, выпотрошили из нутра броненосца множество дерева.

Плиты брони каземата поменяли на более тонкие, зато крупповские, а над ним, в углах надстройки, чуть ниже уровня ростр появились 4-ре спонсона, на которые были установлены дополнительные шестидюймовки, что разом поправило наш главный и давно обсуждаемый недостаток - слабость скорострельной средней артиллерии. Но хоть и снабженные щитами, эти новые пушки стояли не за казематной броней, что вызывало у старарта нашего определенный пессимизм. Тем более, что конструкцию подачи боеприпасов можно было назвать удачной лишь с очень большой натяжкой, а сами спонсоны новых пушек несколько ограничили углы стрельбы для башенных орудий.

25 мая Кронштад проводил в поход корабли отряда Беклемишева. Как мы слышали, им предстоит в Средиземном море нагнать отряд вице-адмирала Безобразова, и составив с ним 2-ю эскадру Тихого океана, двинуться под его командованием на восток соединено. Будем ли мы их догонять - пока неизвестно. Наверное, все зависит от сроков окончания наших ремонтных работ, и достройки новых броненосцев. Но пока относительно времени нашего ухода никто ничего толково ответить не мог; одно было известно - нужно быть готовыми как можно скорее. Через несколько дней по приказанию высшего начальства "Сисой Великий" был вытащен из гавани на Большой кронштадский рейд в том же пока хаотическом состоянии, т. е. с мастеровыми и с полной работой на нем.

Старший минный офицер, благодаря несчастливым семейным обстоятельствам (у него в это время тяжело заболело двое ребят), поневоле все время думал об этом и старался как можно чаще попадать домой в Ораниенбаум, сделав меня почти полным хозяином работ по минной части, а работы были серьезные: устанавливалась впервые принятая немецкая станция радиотелеграфа, устанавливалась вся сигнализация, на рейде приступили к установке пяти электрических водоотливных 600-тонных турбин и 640-амперной динамо-машины с двигателями для них. Все это доставлялось ежедневно к борту на баржах и выгружалось на корабль.

Встречным порядком, шел демонтаж и выгрузка на те же баржи старых, менее производительных и значительно более тяжелых механизмов водоотливной системы, а так же всего имущества подводных минных аппаратов, кторое можно было вытащить из низов корабля, без демонтажа палуб. Так что в результате время стоянки в Кронштадте пролетело для меня незаметно и не дало возможности пока ближе познакомиться с командиром и офицерами. Однако с первых же встреч особенной симпатии я к командиру не питал, благодаря тому, что он не только сам пьянствовал ежедневно, а вечером уезжал продолжать это домой, но и приучал к тому же и офицеров, в особенности молодых и слабохарактерных.

Конечно, я понять это мог и не обвиняю офицеров, что в то время они старались хоть последние дни пребывания в России провести повеселее и почаще бывать на берегу, но не мог понять этого по отношению к командиру, пожилому, много повидавшему и женатому человеку, много плававшему. Если бы он стремился только к себе домой, бывать почаще у себя в семье, оставляя на корабле старшего офицера бессменным стражем, это было бы более или менее понятно и с человеческой точки зрения заслуживало бы снисхождения. Но постоянное бражничество и пребывание на корабле, который он должен готовить в поход и бой, в пьяном виде - недопустимо.

Бедный старший офицер день и ночь находился на ногах; его разрывали на части и в результате - вместо благодарности или хотя бы доброго отношения к себе, - окрики и пьяные выходки не успевшего еще протрезвиться командира...

Во время стоянки в Кронштадте, насколько помню, были выходы на пробные боевые стрельбы для испытания башен и средней артиллерии.

Когда пришли в Ревель, все начало мало-помалу приходить в порядок: работы и приемки были окончены, корабль был полностью укомплектован офицерами и командой, появились расписания. Мало-помалу начали в Ревель собираться остальные суда, начались выходы на маневрирование, ежедневно производились различные учения, стрельбы стволами, даже минная стрельба, в чем броненосцы участвовали обучаясь отражению атак миноносцев, ночные упражнения у прожекторов, ночные стрельбы, охрана рейда.

Вскоре по приходе в Ревель командующий отрядом Иессен запретил съезд на берег почти совсем, благодаря скандалу, который произвели наши матросы на Горке. Было разрешено съезжать на берег только по окончании времени занятий и до захода солнца, а так как занятия (не считая вечерних) оканчивались в 5 1/2 часов, а солнце заходило около 6-7 часов, то, таким образом, съезда на берег в будние дни фактически не существовало.

С захода солнца прекращалось всякое сообщение с берегом и между судами: в море выходил дежурный крейсер и охранные номерные миноносцы; на судах дежурили охранные катера с вооруженной командой, и всякая шлюпка, приближающаяся к судам, если не делала опознавательных сигналов и не отвечала при окрике часового пароля, должна была быть подвергнута выстрелам часовых, поймана охранным катером, осмотрена и отведена к адмиралу для разбора дела. Это была не фикция, а действительность, так как были случаи обстрела частных шлюпок, и в результате частные шлюпки по ночам к судам отряда не приближались, а между судами свои шлюпки не ходили.

Может быть, все это была и излишняя предосторожность, но, во всяком случае, это заставило скоро всех узнать, что адмирал шутить не любит и скоро приведет суда наши в более или менее приличный морской вид, что вскоре и оказалось. Через две недели отряд уже не представлял бестолкового скопища, сносно маневрировал, на борту устанавливался должный порядок и каждое вновь прибывающее судно из Кронштадта первое время резко выделялось от других.

Выйдя из Ревеля, мы зашли в Либаву для погрузки угля и последних приемок материалов. В Либаве нас уже ждали 3 миноносца типа французского "Циклона" (№216, №217, №218) и транспорт-мастерская "Камчатка", пришедшие из Кронштадта.

Затем вдруг три наших лучших броненосца: "Александр" под флагом адмирала, "Суворов" и "Орел", снялись с бочек и неожиданно ушли в море. Мы поначалу полагали, что они вышли на очередное маневрирование, но к вечеру в порт корабли не вернулись. Мы строили разные предположения, однако никакой информации или приказов не получали, хотя наш "Сисой" оставался старшим не рейде. Командир наш ничего не говорил. Мы усиленно драили медяшку, подкрашивались, занимались строевой подготовкой. Потом кто-то пустил слух, что скоро приедет адмирал Бирилев и будет смотреть нас перед походом. Так прошли четыре дня. А наутро пятого броненосцы возвратились. Причем на мачте "Александра" развевался императорский штандарт. Нам предстоял смотр! А у нас ничего не готово... Ни флагов расцвечивания, ни расстановки по диспозиции. Командир наш схватился за голову. Слава Богу, что именно сегодня был тот редкий день, который он встретил в состоянии относительной трезвости.

Как оказалось, царь и не ждал от нас особой парадности. Он с небольшой свитой, в которую вошли вице-адмирал Дубасов и наш командующий, побывал на кораблях, тепло и сердечно напутствуя нас, после чего поездом отбыл в Петербург...

Наконец, в одно туманное утро, в самом конце лета, суда наши вытянулись из аванпорта, построились и двинулись в свой исторический поход. Шел дождик, было сыро, погода не могла благоприятствовать особенному воодушевлению, но все-таки у нас как команда, так и офицеры легко вздохнули, что кончилась эта томительная неизвестность и теперь мы идем к определенной цели. Там, на Дальнем Востоке, нам предстояло, соединившись с эскадрою адмирала Макарова, разбить японский флот и овладеть морем, что неизбежно повлечет за собою выигрыш всей компании. Но понимали это не только мы. И японцы постараются, конечно, всеми силами не допустить нашего соединения с артурцами. Какие козни они нам уже готовят? И где? В час пополудни последняя полоска родной земли растаяла в хмурой туманной мгле за кормой...