Одиссея "Варяга"

"Россия" и "Рюрик" вступили в бой. В неравный, смертельный бой с восемью линейными судами японского объединенного флота. И японская колонна, обрезая корму "Рюрику" уже сейчас, когда до головного "Якумо" на дальномере еще пятьдесят с лишним кабельтов, начинает отсекать их от несущихся к ним на помощь "Баяна" и "Варяга" под флагом контр-адмирала Рейценштейна. Конечно, вины офицеров на спешащих на подмогу кораблях в этом не было. С "России" их уже должны были видеть. Но ее командир каперанг Арнаутов предпочел ворочать не на встречу "Баяну" и "Варягу", а закрыть собой кратчайший путь к транспортам.

Два других крейсера отряда Рейценштейна, изначально ведшие разведку западнее, ушли по приказу Макарова вперед еще раньше. Телеграф забит и их уже не вызовешь... Да и смысл? "Паллада" и "Светлана" не обладали необходимой сейчас скоростью, а боевая устойчивость их против линейных судов исчислялась минутами. Поэтому контр-адмирал изначально решил не отрывать их от поиска и прикрытия транспортов. О том, что эта самая боевая устойчивость его собственного "Варяга" в данных условиях немногим выше "Паллады", Николай Карлович сейчас просто не хотел думать. Судьбе было так угодно, чтобы у них появились шансы поддержать "Россию" и "Рюрика"... Но, увы, всем на мостике "Варяга" становилось очевидным, что шансы эти уменьшаются с каждой минутой. Если лежать на прежнем курсе, то его два крейсера неминуемо "упрутся" в середину линии всего флота японцев. Что было форменным бессмысленным самоубийством...

– Николай Готлибович! Нам сигнал адмирала. "Три румба вправо", - почему-то откашлявшись, тихо произнес старший офицер крейсера Андрей Андреевич Попов, сын того самого адмирала Попова, что прославился созданием первого настоящего российского броненосца "Петр Великий", а затем угробил свой талант и карьеру пристрастием к круглым кораблям и судам.

– Исполняйте...
– процедил сквозь сжатые зубы Рейн, не отрывая от глаз бинокля, - и давайте перебираться в боевую рубку. Работать будем "Якумо"... Готовы, Виктор Карлович?
– Рейн коротко глянул в сторону старшего артиллериста лейтенанта Де Ливрона, когда нос крейсера быстро покатился вправо.

– Вполне. Но пока далековато... При нашем ходе минут через пять-семь.

– Кстати, кто дымит сейчас у нас прямо по курсу? Сдается мне, что это Грамматчиков подходит? На марсе?

– Так точно! Открылись все четыре крейсера первого отряда. "Аскольд" идет вторым!

– Семафор Рейценштейну: предлагаю выйти на соединение с Грамматчиковым...

– Флагман дает утвердительный.

– Вот и ладно. На дальномере?

– Сорок восемь!

– Ну, с Богом! Начинайте пристрелку...

Сдвинулся от диаметрали и, быстро поднимаясь, пошел влево длинный хобот носовой восьмидюймовки, ожили в казематах стволы среднего калибра. Приподнялись, замерли, и, практически одновременно окутав борт волной серого дыма, послали первые свои шестидюймовые снаряды в сторону силуэта трехтрубного корабля во главе японской колонны две пушки носового плутонга левого борта. Сражение у мыса Шантунг вступало в свою решающую фазу.

****

– Что за чертовщина у нас с пристрелкой? Когда мы ее, вертихвостку французскую, накроем, в конце-то концов!?
– бесился Руднев прильнув с биноклем к смотровой щели в рубке "Громобоя". До "Адзумы" на глаз было никак не более сорока пяти кабельтов, но артиллеристы его крейсера уже несколько минут не давали по плутонгам и на главный калибр дистанции для беглого огня на поражение. Ожидая данных с флагмана "Витязь" пока вообще молчал. Но, как не бесись, причина происходящего была очевидна: По "Адзуме" уже стреляли. Причем совершенно бессистемно. "Ослябя" и "Пересвет" минут пятнадцать посылали в своего противника снаряд за снарядом, совершенно не мучаясь тем фактом, что подходящие сзади справа броненосные крейсера Руднева так же намеревались обрушить огонь именно на этот, медленно отстающий от своей линии броненосный крейсер.

Вокруг него периодически вставали фонтаны от падений шестидюймовых снарядов, в которых, среди "ослябских" и "пересветовских", прятались точно такие же от пристрелочных выстрелов броненосных крейсеров. Периодически в небо взлетал и фонтан раза в два с половиной повыше - это, развернутая почти до предела на правый борт, работала кормовая башня "Осляби". Из всей главной артиллерии броненосцев-крейсеров только одна ее десятидюймовка сейчас могла вести достаточно эффективный огонь. И эта единственная пушка действительно оказалась сейчас как нельзя кстати.

"Адзума", к этому моменту сражения уже пораженная раз семь шестидюймовыми снарядами небогатовских кораблей, переносила их воздействие стоически. У выстроенного в Сент-Назере броненосного крейсера не было заметно пока ни крена, ни дифферента. Несмотря на занявшийся вновь пожар, поднимавший клубы дыма вокруг кормового мостика и сбитую фор-стеньгу, японка французского происхождения исправно отплевывалась в медленно приближающегося "Ослябю" своим средним калибром.

А раз в минуту в направлении головного русского броненосца отправлялись два восьмидюймовых "подарка" из его кормовой башни. С учетом почти двукратной разницы в площади силуэтов противников, ничего удивительного не было в том, что два таких снаряда в "Ослябю", к моменту открытия огня крейсерами Руднева, уже попали... Первый привел к молчанию средний шестидюймовый каземат правого борта, на месте которого теперь дымилось нечто бесформенное - сдетонировали несколько зарядов. Второй унес в море становой якорь правого борта, выдрав попутно кусок верхней палубы полубака. Следующее попадание в "Ослябю" Руднев уже смог лицезреть лично: огненный цветок расцвел на его борту прямо под мостиком, чуть впереди носового спаренного каземата. Было видно, как из облака бурого дыма кувыркаясь, летели в море какие-то обломки...

– Есть! Получил! Получил таки, зараза!
– раздались вокруг радостные возгласы. Что привело Петровича в состояние полного офигения...

– Вы что, озверели тут все!? Японской меткости радуетесь, что ли? Совсем уж...

– Что, "озверели"? "Ослябя" только что японцу в заднюю башню зафитилил, Всеволод Федорович! Вон, смотрите, смотрите! Дыму-то... Даст Бог, может, рванет сейчас!

– Так... Посмотрим, куда он кому зафитилил...
– смущенно пробормотал Руднев, всматриваясь во вражеский корабль.

Сквозь клубы дыма поднимающиеся над японским кораблем, Петрович разглядел, наконец, что случилось с его кормовой башней. Судя по всему, бронебойный десятидюймовый снаряд с "Осляби" пробив тонкую крышу, вынес ее заднюю стенку и в процессе этого выноса взорвался. В результате сейчас то, что осталось от башни, дымилось как сковородка, на которой забыли жарившуюся картошку. Причем забыли надолго. Левое орудие торчало в небо под углом градусов сорок-пятдесят, что говорило о том, что его станок был фатально разрушен. Ствол правой пушки безжизненно замер на отрицательном угле возвышения.