Одиссея "Варяга"
Шрифт:
– Теперь, если позволите, про зайцев... Вот в этом конверте содержится некий текст, который был написан еще на "Варяге". Конверт запечатан корабельной печатью, а сверху еще и консулом в Шанхае. Так что очевидно, что он не открывался с 28 января... Конечно, обращаться к Вам с такой просьбой, некоторая бестактность, Но, пожалуйста, государь, вечером, будьте любезны найдите несколько минут и сравните то, что там написано, с Вашими личными дневниками за тот же день и за первое февраля. Если Вам это покажется интересным, то я с удовольствием отвечу на все Ваши вопросы.
– Обещаю Вам это, любезный Михаил
Вторая встреча с самодержцем состоялась на следующий день, и судя по тому, что посыльный из Зимнего прибыл уже в десять утра, а в приемной на этот раз ждать не пришлось не минуты, царь наживку заглотил по самые гланды... Кроме императора на доктора с "Варяга" в этот раз пришли посмотреть министр двора и два офицера в полковничьих чинах, которых Вадим не знал, но о роде их обязанностей догадался. После взаимных приветствий, предваряя первый вопрос Николая, который уже был готов сорваться с его губ, Банщиков неожиданно обратился к царю, с просьбой удалить из кабинета всех. И когда последнее было выполненно заинтригованным и выглядевшим чуть-чуть растерянным, монархом, Вадик упав на колено выдал заранее заготовленую фразу:
– Разрешите первым поздравить Ваше Величество с долгожданным наследником!
Опешивший Николай потянулся было рукой к звонку, но на пол пути замер как пораженный током.
– А с чего Вы взяли, что...
– Ваше величество, то недомогание, что мучило Государыню императрицу в поледние несколько недель, вызвано началом беремености. Она Вам еще не сообщила?
– Нет... Но позвольте, если даже я об этом не знаю, то откуда Вы, на Дальнем Востоке? И с дневниками, ведь слово в слово! Но это решительно невозможно!
Вы иллюзионист или... провидец? Ведь это же чудеса какие-то...
– Никаких чудес или фокусов. Все куда прозаичней. Но много серьезнее. Видите ли, Николай Александрович...
Царь, поняв, что вместо "Величества" или "Государя" ЕГО назвали просто по имени-отчеству, даже приоткрыл рот...
– Я не только колежский советник Михаил Банщиков, младший врач с "Варяга". Я еще и Вадим Перекошин, 1988 года рождения, студент пятого курса Московского медицинского института. Поэтму я знаю о многих событиях, которые пока еще не произошли. Поэтому я знаю, что у Вас не только будет наследник, у нас Вы его назвали Алексеем, но и когда он родится, чем будет болеть и как долго проживет. А так же - что именно надо сделать, чтобы он прожил подольше, чем ему было отпущено Богом в моем мире. Или времени, что правельнее, наверное. И дневники Ваши я читал потому, что они были изданы отдельной книгой в конце 90-х годов этого века...
– Но как Вы можете быть и собой, и кем то еще? Вы сами часом не больны, любезный Михаил Лаврентьевич?
– Нет, Ваше Величество, часом не болен, - усмехнулся старой шутке Вадик, пытаясь хоть немного унять нервную дрожь, - а как получилось... Мой отец, весьма крупный ученный, ставил эксперимент по переносу человеческого сознания в пространстве и времени. Целью его было найти способ точно узнавать, что именно и как происходило в прошлом. В качестве первой, пробной задачи он выбрал установление истины о том, как и что происходило во время
боя "Варяга" и "Корейца" с японской эскадрой. Вы удивитесь, Ваше величество, но по ряду событий, имевших место в этом бою, у историков сто лет спустя нет точной информации о некоторых подробностях дела на рейде Чемульпо.Но, судя по всему, не все пошло так, как он планировал. В результате на борту "Варяга" оказался я и еще пара человек из совсем другого времени. Из мира, который, наверное, теперь просто не возникнет. Ибо в том, нашем мире "Варягу" прорваться не удалось, так он на дне Чемульпо и остался...
Но давайте для начала о главном, ради чего я и старался попасть к Вам - о наследнике. В моем мире Вы его назвали Алексеем...
После чего, дав небольшую передышку обрадованному (все же наследника он ожидал более десяти лет), но и слегка напуганому царю, Банщиков мягко перешёл к родовой болезни британских монархов - гемофилии. Изрядно ошеломлённый комбинацией потоков мистики, предсказаний из будущего и просветительской информации, Николай Александрович безропотно согласился устроить консилиум. Для дальнейшей беседы решили привлечь всех светил тогдашней медицины - Боткина, Сеченова, лейб-медика Гирша и Бехтерева, которые должны были подтвердить или опровергнуть слова Банщикова. Последний - психиатр с мировым именем, должен был, как с усмешкой сказал Банщиков, освидетельствовать меня самого, и подтвердить, что "часом я все же не болен".
Единственным возражением Николая, выслушивающего рассказы о гемофилии и ее лечении во время ожидания медицинских светил, было, что все его дочери абсолютно здоровы! За что его величество нарвался на краткое изложение курса генетики для чайников и о наследовании разного вида хромосом с разными видами генетических болезней. Ход оказался весьма удачным - наука высокого градуса крепости подействовала на самодержца не хуже мистики Распутинского разлива - и там и там ни фига не понятно, но звучит умно. Впоследствии Вадик иногда пользовался этим приемом.
Оставшиеся пару часов, пока рыскавшие по Питеру курьеры собирали медиков, Вадик использовал, чтобы рассказать о бое в Чемульпо и посвятить государя в ближайшие планы Руднева/Карпышева. Несмотря на испытанное душевное потрясение, Николай сумел довольно-таки быстро собраться и с интересом вникал в подробности первого боя войны. Идея увести из под носа у вероломно напавших на Россию врагов два броненосных крейсера была им всецело одобрена. Но долго концентрироваться на военных делах он не смог. Поперекладывав из стопки в стопку карандаши, самодержец неожиданно резко встал из-за стола, извинился, и попросив Банщикова чувствовать себя как дома, вышел в неизвестном направлении. Вернувшись через полчаса, Николай был в приподнятом настроении.
– Знаете, доктор, я пока не понял до конца, кто Вы, откуда Вы, и чего Вы добиваетесь на самом деле. Но Императрица только что подтвердила мне, что она на самом деле непраздна. Она не хотела мне говорить, пока сама не была на сто проентов уверена. И еще из-за древнего суеверия - мол, в первые три месяца лучше никому не рассказывать. Поэтому, пожалуй, я начинаю Вам верить, - Николай улыбнулся, и как то совсем по-новому, без прежней, изначальной сановной холодности или резко сменившей ее настороженности, взглянул на Банщикова.