Одлян, или Воздух свободы: Сочинения

Парни его обыскали, нашли паспорт, и в нем шесть рублей. Они думали, что он едет с заработков и у него — тыщи. В рюкзаке лежала грязная рубашка, электробритва, бутылка шампанского и книги.

Когда Ян и Гена переходили тракт. Гена на обочине оставил спортивную сумку с кубком. Чтоб не мешала. И сейчас, увидев свет машины, приближающейся со стороны Падуна, Ян и Гена разом вспомнили: сумка.

Ребята упали на мягкую землю. Здесь, в поле, росла не то рожь, не то пшеница, но она была невысокая и ребят не скрывала.

Машина высветила сумку, и шофер затормозил. Выпрыгнув из кабины, взял ее. Машина тронулась, и ребята облегченно вздохнули.

Они встали, и Робка сказал:

— А ведь я, кажется, второй раз, когда его ударил, гвоздем попал в голову. — Он помолчал. — Я палку с трудом вытащил.

На станции ребята разглядели паспорт мужчины. «Герасимов, — читал про себя Ян, — Петр Герасимович, 1935 год рождения».

Фамилия врезалась Яну в память.

— Надо паспорт подбросить, — сказал Гена, — зачем он нам?

Роберт с Яном согласились. Гена взял паспорт и пошел к вокзалу. Через минуту-другую вернулся.

— Ну что? — спросил Робка.

— Народу полно. Я подошел к кассе и уронил под ноги. Найдут.

Дождавшись поезда, парни залезли на крышу. Когда поезд набрал ход, Ян откупорил шампанское, и ребята из горлышка под стук колес тянули его, отфыркиваясь. Затем разделили вещи. Робка взял часы, раз он их снимал, и оставил шесть рублей. Парни решили их пропить. Гена взял себе бритву, а Яну досталась шерстяная рубашка, и он надел ее. Никто не будет проверять, одна у него рубашка или две. Она была великовата, и Ян закатал рукава. От рубашки пахло потом.

Рубашку Ян вечером отдал одному из своих друзей.

Через несколько дней Ян от падунских парней услышал, что около Новой Заимки ограбили и убили мужика. Ян долго переживал, но не проболтался, хотя подмывало с кем-нибудь поделиться.

С того дня Ян не мог носить потные майку и рубашку. Пот напоминал убитого. Потную рубашку он всегда скидывал и надевал чистую.

В колонии, когда Глаз не мылся по две недели, от майки несло потом, и мысли возвращались к убитому. В Падуне он спрашивал участников войны, как они себя чувствовали после того, как убили первого немца. Многие говорили, что не знают, когда убили первого, так как стреляешь не один и не знаешь-, от чьей пули падает противник.

Но бывший сосед Яна, Павел Поликарпович Быков, сказал: «Я в рукопашной схватился с одним здоровенным немцем. Он одолел меня, и я оказался под ним. Но я сумел выхватить у него из ножен кинжал и всадил ему в бок. Скинул немца с себя. Он хрипел. Но еще долго я не мог забыть его. Да и сейчас помню. Рыжие волосы, симпатичный такой. Меня тошнило первые дни, но потом я пристрелил еще одного в упор и постепенно привык».

Дядя Паша привык убивать. Была война. Если не ты убьешь, тебя убьют. Но ведь Глаз никого больше не убивал, и то первое убийство сейчас, когда от самого пахло потом, переворачивало душу. Ходить потному — невыносимо.

В воскресенье Глаз пошел в баню. По-быстрому обмылся под душем и, надев чистое белье, пулей выскочил на улицу. Никому в этот раз не прислуживал.

«Господи, как вырваться из зоны? Что, если воспользоваться убийством? В милиции это преступление висит нераскрытым. Пойти к Куму и рассказать, что знаю нераскрытое убийство, свидетелем которого был. Пусть возьмет у меня показания и отошлет в заводоуковскую милицию. Там убийство подтвердится. Они мной заинтересуются и вызовут к себе. Прокачусь по этапу, потуманю им мозги, а потом они поймут, вернее, я сделаю так, чтоб поняли, что я их обманываю и не знаю убийц, и меня отправят назад. Получу от зоны передышку, может быть, в полгода. Вот это да! Я ничего не теряю. Человек убит, свидетелей нет. Меня обвинить в убийстве они никак не смогут, да я и не сознаюсь. Так что была не была. После убийства год прошел».

И Глаз пошел к Куму. Его кабинет находился в штабе.

Глаз придумал нехитрую историю: он случайно стал свидетелем убийства. А преступники новозаимковские, потом их встречал и запросто бы узнал. А мужчина в больнице умер.

— Твои показания я запишу и отправлю в милицию, — сказал Кум, давая понять Глазу, что он свободен.

— Так я же вам не сказал, в какой области совершено преступление. Как же вы в милицию пошлете, вы ведь адреса не знаете.

— Ах да, я забыл. — Кум взял ручку.

Глаз назвал область и район. Кум записал.

— А когда ответ придет?

— Когда придет, я вызову.

Кум попервости отправлял в отделения милиции явки с повинной и показания, подобные тем, что дал Глаз: ребята хотят помочь правосудию. Но со всех концов страны к Куму стекались ответы: многие преступления не зарегистрированы вообще, а известные совершены не так. За некоторые преступления преступники были осуждены и отбывали наказания, а теперь добровольно находились малолетние преступники и брали на себя раскрытые преступления. Наговором на себя ребята старались вырваться из Одляна. Теперь Кум выслушивал ребят, но показания не записывал и, конечно, никуда не отправлял. За пятилетнюю работу Кума ни один из парней не рассказал о собственном нераскрытом преступлении. Все говорили о чужих или выдуманных, а свои упорно скрывали.

Кум сразу понял, что Глаз его обманывает, и записывать показания не стал.

В выходной, после обеда, Глазу сказали:

— Петров, на свидание.

Свиданки проходили на вахте. За столами с одной стороны сидели родители, с другой дети. К Глазу подканал рог отряда Мехля.

— Глаз, к тебе кто должен приехать?

— Отец.

— Возьми у него денег, понял?

— Я спрошу, но обещать не могу.

— Если не принесешь, вообще на полах сгноят. Что хочешь там говори, но принеси. И попробуй мне только спались. Короче, делай!

Прежде чем пустить родителей на вахту, их предупредили: денег сыновьям не давать.

— Здравствуй, папа. — Глаз посмотрел на отца.

Отец достал из кармана скомканный носовой платок и вытер слезы.

— Как живешь, сынок?

— Хорошо, — не задумываясь ответил Глаз.

Отец стал рассказывать новости, а Глаз жадно слушал, ловя каждое слово. Новости с воли — радость.

Родители между тем выкладывали на стол еду. Чего только не появилось на столах для любимых сыновей: мясо, шоколадные конфеты, торты…

Отец Глаза достал из сумки сушки.

— Не знал, что вам такое привозят. Ну ничего, в следующий раз привезу.

Глаз взял сушку, погрыз, а отец тихонько, чтоб никто не слышал, спросил:

— Бьют вас?

Глаз наклонился к нему.

— Да.

— Кто?

— Актив: роги, бугры. И воры тоже.

— За что?

— За все. Они никто не работают. Если что не так — получай.

— Начальство знает?

— Знает.

Отец снова достал платок. Тяжело было ему, бывшему начальнику милиции, слышать от сына, что того в колонии бьют.