Одна беременность на двоих

— Ничего ты не видела! — И вот тут я думала, она вскочит, но Аманда напротив выключила звук голоса и прошептала: — Ты просто ищешь повод поругаться, чтобы защитить Стива. Так вот, — теперь она не шептала, но твёрдость голоса не сдобрила громкостью. — Защищать его не надо. Я знаю, что он хороший. Просто сейчас его доброта обернётся для меня злом. И не только для меня, но и для него самого. И его матери. Он и на миг не подумал, что почувствует она, узнав, что вырастила сына-подлеца, который решил откупиться от ребёнка деньгами? Ты подумала, что существует ещё кто-то в этом мире, помимо Стива и его благой миссии? Странно. Понятно, что он о матери не подумал даже на миг, но ты? Ты-то девочка! Это мальчики дальше своего носа не видят. И поэтому, поэтому я так не хотела сына! — А вот последнюю фразу она выкрикнула.

Я молчала, потому что не знала, что возразить. Я ни на минуту не задумалась о его семье.

— Сейчас ехала с курсов, — продолжала Аманда, вновь обняв живот, — и услышала рекламу про детей. Типа меня мать родила в пятнадцать лет, меня вырастили три женщины, мать, бабушка и прабабушка. И теперь я работаю с трудными семьями, чтобы помочь им и передать полученную любовь… А меня, меня вырастила чужая женщина… Чужая, и сейчас её сын собирается сделать ей больно своей ложью, чтобы защитить честь мёртвого друга. Понимаешь?

Я кивнула. Теперь я понимала мотивы её отказа. Даже больше, чем хотела бы понять.

— И только поэтому ты отказалась от его помощи?

— Нет! — ответила Аманда слишком резко. — Не только. Но это то, что я пыталась донести до него. И это то, отчего он отмахивался, не считая чем-то важным. Для него собственная мать не важна. А важен какой-то засранец, который уже мёртв! Понимаешь?

Теперь она кричала, и такой крик обязан был закончиться слезами, но вместо того, чтобы напомнить про давно вскипевший и успевший остыть чайник, я задала ненужный в тот момент, жутко болезненный вопрос:

— А ты разве не делаешь больно своей матери, не говоря ей правды про ребёнка?

— Кейти, — Аманда выдохнула и вновь согнулась над животом. — Я столько раз говорила тебе, — прогнусавила она в футболку, — что тебе не понять моих отношений с матерью. У тебя была семья и есть… У тебя такой отец. Ты любишь его, и он тебя…

— Аманда!

Я вновь кричала. Бедные соседи!

— Что Аманда? — она вскинула голову. — Что Аманда! В чём я не права? Ведь ты предлагаешь мне прийти к твоему отцу за помощью, потому что знаешь, что он не откажет, а я не знаю. Я не знаю свою мать, Кейти. Кейти, я не знаю, что сделает эта женщина с моей правдой, понимаешь? Нет, конечно, ты не понимаешь!

— Аманда…

— Не надо! — Она вскочила и направилась в кухню. — Не надо говорить очередную глупость! — бросила она, не обернувшись. — Если бы я знала, что эта женщина поддержит меня, я бы не врала. Я бы, может, ей первой позвонила. А я не знаю, ничего про неё не знаю… Кроме этого вечного шоколада на Рождество. Ученики её любят, а я… Я не люблю.

На этих словах Аманда повернулась ко мне с чайником.

— Я не люблю свою мать.

— Аманда, не говори так…

Я сделала шаг к барной стойке. И Аманда, будто защищаясь от меня, шарахнула чайником по столешнице, чуть не расплескав воду.

— Это правда, Кейти! Правда про меня. Ты требуешь от меня правды, а потом бежишь от неё. Да, вот она — правда! И вот почему я такая…

— Какая?

Я уперлась в стойку, будто собралась делать растяжку перед бегом.

— Никчёмная…

Аманда выдохнула это жуткое слово и полезла в шкафчик за чашками.

— Я, я… — она решила говорить, а я уже не хотела слушать. Это слово не подходило к ней. И какие ещё слова она подберёт? — Я вот не ем соль, пью много воды, гуляю… И всё потому, что боюсь навредить ребёнку, если сделаю не так, как просит врач. Я не хочу, чтобы он потом меня упрекал, что я не родила его здоровым. Я не знаю, что делать с его будущем. Но сейчас, сейчас пока он в животе, мне кажется, я знаю…

— Да, ты знаешь, — Я поняла, что нужно подобрать какие-то хорошие слова, чтобы утешить, но, как всегда, в голове было пусто. — Ты всё делаешь правильно, — только и смогла я сказать.

— Я хочу в это верить.

Аманда наполнила чашки и отвернулась к холодильнику за молоком. За молоком ли? Я с трудом приняла вертикальное положение и обогнула стойку. Аманда так и не открыла холодильник. Я была права. Только как теперь протянуть руки? Но я сделала это. И она, она вновь, как полгода назад, рыдала у меня на плече. Только теперь она была далеко. Из-за огромного живота. Он разделил нас.

— Чай уже не заварится, — промычала Аманда удивительно буднично в моё мокрое плечо.

Но я уже забыла про дождь и холод. Мне было тепло от горькой правды, которая была намного слаще жуткой лжи, пробравшей нас со Стивом до самых костей.

— К чёрту чай!

Мне уже ничего не хотелось. Я почувствовала странное облегчение, хотя Аманда толком-то ничего и не рассказала. Но такая краткая правда была в тысячу раз теплее самой длинной лжи.

— Знаешь, — Аманда уже почти залезла под одеяло, но голос не предвещал ничего хорошего. — Опять этот долбанный Фейсбук подсунул… Шоу Хэлен, ну то, про добрые дела… Там девка в ресторане, заметив, как две военнослужащие совещаются, как бы им ланч оплатить, когда денег мало, взяла и сама за них заплатила… И у неё с зарплаты остались восемь баксов, а дома у неё пятнадцатимесячный малыш, которого она с мамой воспитывает одна. Она нас на год старше. Значит, залетела в девятнадцать. Почему мать ей разрешила оставить ребёнка? Зачем? Чтобы всю жизнь в ресторане пахать за чаевые?

Я так и осталась без одеяла. Благо мы всё ещё помнили про землетрясение и легли в пижамах. О ком она говорит сейчас? О незнакомой девке или о себе? Она боялась, что мать не разрешит ей оставить ребёнка? Но неужели она изначально хотела его, когда у неё нет даже тех восьми баксов в день…

— Знаешь, я, когда на лето уезжала, все оставшиеся деньги в собачий приют пожертвовала, потому что Макс, ну тот риэлтор, помнишь, всё собирал ходил… В Рино с пустыми руками ехать не хотелось. Я купила маме платье, и у меня действительно осталось четыре двадцатки. Я машину заправила, потом в кино сама себе попкорн купила и билет, чтобы не чувствовать себя ему обязанной, а потом…

Аманда замолчала. Я думала, она вгрызлась в палец, но нет… Никаких слёз в голосе, только руку положила на живот. Наверное, Брекстоны опять…

— В аптеке мне десяти баксов на таблетку не хватило… И, чёрт, взять было не у кого. Я первая приехала в город. А просить у матери не могла. Боялась разреветься и всё рассказать. Да и потом я дни посчитала. Ничего не должно было быть.

— А потом, а потом-то что? Ведь можно было бесплатно…

— Когда он у тебя внутри, ты совершенно другой человек… Я тебе говорила. Это не понять.

— Зачем ты это рассказала сейчас?

— А потому что, как я скажу матери, что побоялась попросить у неё десять долларов?

И Аманда отвернулась. Как всегда, она не ждала от меня ответа. Я уставилась в потолок. Тёмный, как и душа Аманды, но бессонница меня не мучила. А утром мы слили холодную воду в чайник и вскипятили по новой. Я наконец посмотрела диплом за курсы, который вовсе не был подтверждён хоть какими-то знаниями с моей стороны. Смутившись, я спросила, о чём рассказывала вчера Ванда. Аманда пожала плечами.