Одна лошадиная сила

Несколько дней Хозяин пропадал неизвестно где, потом явился, сел на Вихря верхом без седла, и они двинулись по незнакомой дороге. Здесь давно никто не проезжал – ни верхом, ни на телеге, трава поднялась Вихрю по брюхо. Ехали долго, наконец открылась лесная поляна и на ней избы. Вихря охватила непонятная тревога, он вытянул шею и громко, во всю мочь, заржал.

– Что это он? – спросил Хозяина старичок, вышедший на крыльцо крайней избы.

– Не знаю. – Хозяин спрыгнул, взял Вихря под уздцы. – Первый раз слышу, чтобы он так кричал. – Хозяин достал из кармана кусок посоленного хлеба, дал Вихрю. – Ну, ну, дурачок… – Ласковая рука коснулась морды Вихря. – Чего испугался?

Вихрь сжевал хлеб и опять заржал, но уже не громко, а слабо. Он узнал деревню, где родился и рос.

Старик и Хозяин повели его к стоявшему на отшибе закопченному дому. Вихрь узнал по запаху кузницу. Старик отпер дверь, разжег огонь, до Вихря донесся жар раскаленного докрасна железа. Хозяин завел его в станок, Вихрь приготовился вытерпеть неизбежную боль. Она оказалась не такой острой и не такой долгой, как он ожидал. Старик знал свое дело лучше, чем кузнец, к которому Вихря водили в городе.

Кончив работу, старик ласково погладил Вихря.

– У нас когда-то был такой конь. Малость посветлее. И звездочка на лбу. А грива ну точь-в-точь. Рыжко его звали.

– И Вихрь был посветлее, – сказал Хозяин. – И звездочка у него была.

– Так, так… – Старик потрепал Вихря по холке. – Понятно.

Вихря повели к дому старика. Старик отпер дверь сарая, скрылся в темной глубине, что-то там ронял, ворочал, потом стал выносить из сарая всякую всячину. Седло, хомут, расписную дугу, стопку пожелтелых брошюр, войлоки…

– Спасибо, не надо, – отговаривался Хозяин.

– Бери! – кричал старик. – Зазря сгниет! – Он выкатил напоследок расписную легкую телегу, помог Хозяину запрячь в нее Вихря. – Бери, бери! И доставь мне, милок, удовольствие, дозволь напоить твоего коня. Может, в жизни больше не придется!

Старик принес полное ведерко. Вихрь узнал давний радостный вкус хрустальной ключевой воды, вытянул ведерко до дна, благодарственно фыркнул ноздрями в светлых капельках.

– На здоровье! – вскричал старик. – Носи мою подкову и не спотыкайся!.. А ты, – старик повернулся к Хозяину, – там в брошюрах все есть, учись, будешь сам ковать. И не забудь, тридцать первого августа день Флора и Лавра, твоего коня законный праздник. Так и зовется – день Флора-распрягальника, Флор да Лавер до рабочей лошади добер… Запомнишь? Тридцать первое.

– Не забуду. Спасибо, дедушка! – Хозяин поклонился старику и взялся за вожжи.

II

Прошел без малого год после истории с «человеком-невидимкой» Гореловым и разоблачения Анатолия Яковлевича Мишакова.

Фомин теперь работал в отделе уголовного розыска. Володя Киселев стал директором музея, а Ольга Порфирьевна ушла на пенсию. Фомин очень надеялся, что, заняв солидную должность, Кисель перестанет изображать из себя частного детектива. И Валентина Петровна тоже считала, что Володе пора сделаться солидней. На свадьбе Валентины Петровны и Фомина он был дружкой жениха и произнес множество тостов с цитатами в стихах и прозе.

Жаркое сухое лето завершалось благодатными грибными дождями. По субботам весь Путятин устремлялся в окрестные леса. Фомин уговорился со старшим братом Виктором махнуть на машине куда-нибудь подальше, за Нелюшку, в сосновые боры. Однако вместо поездки по грибы он в субботу с утра оказался в горотделе. Накануне вечером какие-то подростки угнали лошадей из фабричной конюшни. Обычно угонщиками лошадей – в милиции их называли лошадниками – занималась инспекция по делам несовершеннолетних. Но на этот раз подростки совершили нападение на конюха и унесли ружье. Такими вещами занимается уголовный розыск.

Начальник горотдела Петр Петрович Налетов имел обыкновение высказываться кратко и энергично:

– Суббота. В лесу люди. Как можно скорее найти лошадников. И главное, ружье.

– Отберем. – Фомину розыск показался несложным. – Мальчишки. Никуда не денутся. Лишь бы не перестреляли друг друга.

Дежурный по отделу успел с утра пораньше передать сельским участковым инспекторам приметы угнанных лошадей и предупредить, что подростки, пока неизвестные, вооружены охотничьей «ижевкой». Фомин знал, что по деревням у людей свои давние счеты с угонщиками. Если кто-то их заметит и сообщит участковому, в добровольцах недостатка не будет, задержат и ружье отберут.

«Но для этого, конечно, нужно, чтобы заметили», – размышлял он, спускаясь по лестнице во двор и направляясь в одноэтажный деревянный флигель, где помещалась инспекция по делам несовершеннолетних.

В первой комнате флигеля с картинками на стенах, детскими книжками на полках и игрушками на ковре Фомин увидел двоих мальчишек лет семи. Вид самый запущенный, лица унылые и озлобленные, на столе – раскрытые тетрадки в косую линейку. Инспектор Нина Васильевна Вороханова стоит за спиной одного из мальчишек и выводит в его тетрадке шариковой ручкой «ма-ма».

– Готовимся к первому сентября.

Нина Васильевна вывела «ма-ма» во второй тетрадке и пригласила Фомина в комнату, служившую ей кабинетом, затем вернулась, заперла на ключ входную дверь, погрозила ключом еще более приунывшим мальчишкам:

– Никуда не уйдете, пока я сама вас не отпущу! – Она плотно притворила за собой дверь кабинета и пояснила Фомину: – Все другие дети придут в первый класс, умея писать и считать. А у этих родители… – Она печально помолчала. – Вот готовлю их к школе. Получается, что некому, кроме милиции, научить писать «мама»…

– По-моему, ты, Нина, занимаешься не своим прямым делом. – Фомин держался с ней, как опытный сотрудник с новичком. Вороханова только год работала инспектором по делам несовершеннолетних, а до этого была пионервожатой. – Твое дело, Нина, борьба с детской преступностью, главным образом предупреждение…

– Вот я и предупреждаю! – Нина Васильевна полезла в ящик письменного стола, достала связку самодельных уздечек из веревок и проволоки. – Потому что многие беды с ребятами начинаются с того, что они плохо подготовлены к школе и сразу попадают в разряд тупарей, умственно недоразвитых. – Она взяла с этажерки и поставила перед Фоминым узкий ящик с картотекой. – А потом их начинают выгонять на уроках из класса. И никто не обременяет себя беспокойством, куда пойдет выгнанный ученик. А он, например, может пойти в раздевалку и там пошарить по карманам чужих пальто. Они тут у меня пишут откровенные признания, как стали на преступный путь. И довольно часто приходится читать, что человека выгнали из класса, он пошел болтаться по школе, заглянул в раздевалку или в пустой кабинет… Я бы навсегда запретила выгонять учеников из класса! – С этими словами Нина Васильевна вытащила из-за шкафа ружье, похожее на настоящее, с отполированной ложей и вороненым стволом.

Фомин взял у нее ружье.

– Да уж… Ты бы, наоборот, запирала своих учеников на ключ. Как этих… – Он кивнул в сторону комнаты, где двое томились над тетрадками, и принялся разглядывать ружье или, вернее, поджигушку, самопал. – Смотри-ка, растем технически. Даже подворонили ствол. Чья работа?

– Одного апача.

– Чья? Как ты сказала?

– Есть такая компания лошадников. Они себя называют апачами. – Нина Васильевна подошла к висящей на стене самодельной карте Путятина, указала на правый верхний угол. – Апачи живут вот здесь, в Двудворицах. Фабричная конюшня у них под боком. И она считается их зоной действия.