Одна на миллион

Готовую статью я скинула по электронной почте Соболеву и замерла в ожидании ответа. Разволновалась так, как, наверное, волнуется какой-нибудь неизвестный писатель, который впервые отправляет свою рукопись в издательство, а потом с нетерпением и страхом ждёт: примут или не примут? Постоянно обновляла почту – ничего. Час прошёл, второй, рабочий день закончился, а Соболев так и не ответил.

И как это понимать? Не понравилось? Ну так скажи, что там не так, разве нет? Но молчать… Это обидно!

Я вдруг расстроилась. Хотела позвонить или написать в чате – там хоть видно, прочитал он твоё послание или нет – но передумала. Будем гордыми.

42

В выходные я места себе не находила. Вера с отцом умотали куда-то отдыхать, а я неприкаянно слонялась по дому в одиночестве. Вобла не в счёт. Киселёва я, наверное, измучила своими душевными излияниями.

Он звал в клуб, но у меня настроения не было. Я как-то отошла от той жизни и, например, последний раз, когда встречалась с нашими, накануне форума, чувствовала себя чужеродным элементом. Они с таким жаром обсуждали какую-то фигню, а меня снедала мысль, что надо бы прояснить, при каких объёмах какие скидки мы даём, а то вдруг на форуме спросят… И гулять ночами напролёт я уже физически не могла – вставать же рано. Так что Киселёв оставался единственным, с кем я продолжала общаться.

– Поговори с ним, – советовал он. – Неопределённость – хуже всего.

Легко сказать – поговори. А если стыдно? А если страшно?

Хотя в одном он прав: неопределённость и правда хуже всего. Решила, поговорю… когда представится удобный момент. Сейчас не хотела – до сих пор немного обижалась, что он так безразлично отнёсся к моему первому серьёзному поручению. 

Но в понедельник, на планёрке, Соболев первым делом похвалил меня. Похвалил! Меня! Так и сказал:

– Анжела, да ты, оказывается, мастер слова. Очень хорошая статья, просто отличная, без воды, всё по делу. Видно, что ты знаешь, о чём пишешь. Ну и всё так складно изложено. Молодец. Прости, я как-то даже не ожидал.

При этом он сам светился так, будто его прямо распирало от гордости и радости, что я сразу же его простила. Маринка мне подмигнула, а я и вымолвить ничего не могла в ответ. Просто сидела и, счастливая, улыбалась.

А вечером, за ужином, ещё и отец снизошёл до одобрения. Это было настолько непривычно, что поверить трудно. Вера и то опешила, а что уж говорить обо мне.

– Вадим Сергеевич сказал, что ты пишешь хорошо, лучше этого идиота, что флешки перепутал.

Отец был страшно доволен. Даже, по-моему, больше, чем я.

На другой день Вадим снова скинул мне техническое задание. Разложил по пунктам, что и как написать. И очередной аудиофайл прицепил, где Юля задавала вопросы какому-то потенциальному инвестору. А ещё Соболев сказал:

– Надо будет тебя приобщить и к этому делу. Так, глядишь, и сама интервью брать научишься. И вместо Славы нам никого искать не придётся.

Он улыбался мне, без снисхождения, по-доброму, но смотрел при этом… не знаю, с какой-то тоской или болью. Почему?

В среду я решилась. Дождалась вечера и буквально минут за пять до конца рабочего дня поднялась к Соболеву. Нет, разумеется, я не буду его спрашивать, питает ли он какие-нибудь чувства ко мне. Я же не дура. Просто поговорю. Начну о работе, спрошу про статьи, про мои новые обязанности и уж как-нибудь окольными путями выведу беседу на интересующую тему.

Я постучалась для приличия и вошла. И остолбенела. Потому что едва не налетела на Соболева и какую-то женщину, которую он обнимал. Да, они стояли в двух шагах от двери и обнимались! Он её обнимал! И я видела, отчётливо видела – он сильно смутился, когда заметил меня.

На несколько секунд я просто оцепенела. Ну никак я не ожидала увидеть такое. А когда шок слегка отпустил, почувствовала себя такой дурой, такой несчастной беспросветной дурой, что едва там же, на пороге его кабинета не расплакалась. Но сумела, конечно, взять себя в руки. Я поплачу потом, наревусь вдоволь, но сейчас надо сохранить лицо и не уронить достоинство.

Я вздёрнула подбородок и сухо произнесла:

– Прошу прощения, Вадим Сергеевич. Не хотела вас потревожить в такой момент. У меня были кое-какие вопросы по работе, но их можно обсудить и позже. Извините.

Ни разу больше не взглянув на Соболева, я проговорила это механическим голосом, развернулась и вышла. Пошла к лестнице, быстрее, быстрее, потом припустила бегом, зацокав каблуками по каменному полу. Предатель! Подлый предатель! И Маринка была права. Он – бабник! Улыбается мне, смотрит на меня и тут же обнимает другую. Прямо на работе! Сволочь! Ненавижу таких!

Я стиснула челюсть, чтобы не разреветься. Задышала часто-часто, с полувсхлипами. Велела себе: замолчи, дурочка! Это же позор будет, если вдруг кто-нибудь выйдет в коридор и увидит меня в таком виде.

Ввалилась в наш кабинет, к счастью, уже пустой. Прильнула лбом к холодной стене, пытаясь унять боль в груди и выровнять дыхание. Потом повернулась, привалилась спиной и затылком, зажмурила глаза.

Может, он просто так её обнимал? Успокаивал, например. Меня он тоже обнимал, чтобы успокоить.

Ой, ну что я за дура! Себя-то зачем обманывать? Это наверняка та самая Наташа и есть. А я размечталась… И ведь предъявить ему нечего. Строго говоря, он мне ничего и не обещал. Может, я вообще всё сама нафантазировала? Приняла желаемое за действительное?

Я с шумом выдохнула, оттолкнулась от стены. Надо идти домой. Не век же тут стоять. Но как больно-то…

Я выключила свой компьютер, взяла сумочку, но не успела подойти к двери, как она распахнулась. На пороге стоял Соболев, сунув руки в карманы и привалившись одним плечом к дверному откосу. Чуть склонив голову, он неотрывно смотрел на меня. Молчал и хмурился.

Я в первый миг растерялась, но быстро взяла себя в руки и уверено двинулась к выходу. Но Соболев так и продолжал стоять, заслоняя собой проём.

– Дайте пройти, Вадим Сергеевич, – ледяным тоном попросила я, но он и не подумал меня пропустить. Стоял, смотрел, молчал. А мне под пристальным его взглядом, даже несмотря на злость, на горечь и обиду, сделалось неловко.

Чёрт, не на таран же его брать. Я отступила на шаг. В голосе уже начала проскальзывать дрожь, но я, как могла, строго сказала:

– Вадим Сергеевич, вы меня задерживаете.

– Надолго не задержу, – наконец ответил он. – Мы опять на «вы»?

Я вздёрнула подбородок, посмотрела на него холодно, промолчав.