Одна, но пламенная страсть

– Если я вас правильно понял, Алла Владленовна, вы желаете не умножать коллекцию, а на ней зарабатывать?

– Правильно! – сказала Алла.

– А я должен быть у вас как бы художественным руководителем?

– Вот именно.

– Жаль! – огорчился старичок. – Коллекция сильно пострадает. Что-то придется поменять, с чем-то вообще расстаться, все время идти на обман, марочный круговорот, он только на обмане и замешан… Кто кого!..

– Пойдем на обман! – нисколько не смутилась Алла. – Вы ведь тоже не на пенсию живете?

Старичок хитро подхохотнул:

– Я и в советские годы на марках недурственно жил, а теперь-то и подавно. На вашем бывшем муже, кстати, неплохо поживился. У вас кроме альбомов должны быть конверты с двойниками. Мы их начнем потихоньку толкать купцам.

– Кому?

– Ну, тем новеньким коллекционерам, которые ни хрена в марках не смыслят, которые в них деньги вкладывают. Им можно подсунуть что угодно… – Вострохвостов уже вошел в азарт: – Мы для затравки будем им показывать вашу коллекцию. Она станет тем самым бычком, который ведет коров на бойню. А на биржу вы сами будете ходить и сами торговать и торговаться…

– При чем тут биржа? – не поняла Алла.

Художественный руководитель охотно разъяснил, что биржей называется убогое, обшарпанное помещение, нечто вроде клуба филателистов, где в Москве собираются по субботам марочные дельцы и те, кто честно собирает марки и кого здесь облапошивают.

Когда старичок уходил, эрдель по кличке Фома пытался его покусать. Алла с трудом оттащила собаку.

Алла послушно стала ходить на биржу, что-то продавала, что-то покупала, все по указанию Вострохвостова, но доходы выходили ничтожными.

Пришла повестка от следователя, Алла позвонила по телефону, он был указан в повестке. Оказалось – вызывают на опознание грабительниц. Эдуард строго наказал – опасно, не ходи! Могут отомстить! Позвони и прямо скажи следователю – боюсь и не приду ни за что!

– Но ведь их взяли на месте преступления вместе с ножами! – Алла недоуменно пожала плечами и пошла к следователю.

Увидела двух девчонок, лет по шестнадцать, не больше, в уме посчитала, что в сумме им лет столько же, сколько ей самой.

– Нет, не узнаю! – сказала Алла. – Может, они, а вполне может быть, и не они!..

Сказала это Алла вовсе не от страха, а просто жаль ей стало погубленных юных жизней. Эдуард Аллу похвалил. Алла полюбила его жадно, жарко, как любила всех трех утраченных мужей, хоть Эдуард ей мужем и не был. Должно быть, выпала Алле такая планида – быть преданной одному человеку, как бывает преданной только собака. Не случайно, когда Эдуард возвращался с ночного дежурства, Алла и эрдель Фома встречали его совершенно одинаково – прыгали и повизгивали от восторга. Про жену Эдуарда Алла сначала старалась не вспоминать, ну живет где-то, на краю света, в какой-то Калуге, на улице с симпатичным названием Поле Свободы, какая-то женщина. Калуга казалась ей чем-то далеким-далеким, вроде Австралии. А потом Алла вовсе выбросила из головы калужскую соперницу. Женат Эдуард, да, а кто не женат? Важен не штампик в паспорте, а живая реальность. С кем живет Эдуард? С ней. Это факт, неоспоримый причем. Жизнь прекрасна, луч быть не может.

В регистратуру Алла ходила по привычке, а по субботам на марочную биржу. Стоило ей там появиться, как в пределах видимости возникал лощеный хлыщ с линейным пробором на напомаженной голове и незажженной трубкой в зубах. Он нахально вперялся взглядом в Аллу, но поступков не совершал. Аллу он активно раздражал.

Наконец он все-таки приблизился:

– Зовут меня Федором Сергеевичем Вас – Аллой, знаю. Вы мне давно и упорно нравитесь Как насчет того, чтобы провести со мной вечерок в милом французском ресторанчике?

При этом опытная рука Федора Сергеевича скользнула по Аллиному бедру.

– Руку убери! – грубо приказала Алла. – Нету там марок, ни чистых, ни гашеных! И никуда я не пойду! У меня уже есть мужчина!

– Двое мужчин лучше, чем один мужчина, ровно в два раза! – попробовал пошутить ухажер.

– Брысь отсюда! – так же грубо прогнала его Алла. – И голову вымой, смотреть тошно, липкая головешка! И пахнет от нее дешевой парикмахерской!

Вечером Алла пожаловалась Эдуарду:

– Надоел мне марочный бизнес, старичок Вострохвостов осточертел своими советами и поучениями, отличить фальшак, как отличить подлинный клей на обороте марки от наведенного клея…

Аллу перебил звонок. Тотчас отчаянно залаял Фома. Эдуард глянул в дверной глазок и обнаружил легкого на помине Вострохвостова. Он прибыл в состоянии, которое у врачей называется состоянием повышенной возбудимости. Не поздоровался, даже не кивнул, а сразу выпалил:

– Есть фантастическая коллекция и, по достоверным сведениям, отдается за четверть цены. Провинция. Город Калуга. Надо ехать, Алла Владленовна!

Услышав слово «Калуга», Алла побледнела и отрицательно помотала головой:

– Сами езжайте!

– Нет, мне никак нельзя. Раз такой старичок-грибок прибыл, значит, эта коллекция особо стоящая.

– Не поеду! – решительно отказала Алла. – Такая даль!

– Какая даль? – изумился старичок. – Километров, я думаю, двести!

Эдуард внес поправку:

– Если по шоссе, то сто пятьдесят восемь.

– Не поеду ни за что! – повторила Алла.

… Поезд отошел от Киевского вокзала утром, без четверти девять. За окном старательно, густо валил снег. Алла пыталась вспомнить стихи, которые учила в детском саду и по маминому приказу безропотно декламировала гостям. Сначала всплыла только одна строчка:

«Было все белым-бело».

Алла мучительно напрягала память и злилась сама на себя, ранний склероз, потом вдруг отчетливо вспомнила:

«В чистом поле, в белом поле было все белым-бело, потому что это поле белым снегом замело».

На душе стало легче. Поезд резво бежал в белой круговерти и через четыре часа примчался в старинный город Калугу.

Алла легко отыскала нужную улицу, дом, квартиру. Отворила старушка, божий одуванчик в кружевном переднике поверх чистенького ситцевого платья.

Алла выдала обворожительную улыбку:

– Добрый день, Александра Александровна, я от Игната Павловича!

Игнат Павлович – друг Вострохвостова, его имя должно было служить паролем для деловых переговоров. Старушка подозрительно оглядела Аллу:

– Поздно Игнат засуетился, опоздал Игнат. Продана коллекция!

Алла извинилась и ушла. От того, что теперь не нужно смотреть марки, проверять, определять цену, торговаться, Алла почувствовала облегчение. И в голове опять замелькало: «В чистом поле, в белом поле…» От стихов нельзя было отвязаться, ну и пусть.