Одна обещанная ночь

– Дерьмо! – я подворачиваю лодыжку, теряя туфлю, так что скачу обратно, как ополоумевший кенгуру. – Дерьмо, это больно!

– Боже! – Грегори позади меня явно лопается от смеха, мерзавец. – Ты в порядке?

– Нет! – кричу, сбрасывая вторую туфлю. – Я их не надену!

– Ой, не будь такой. Я буду держать себя в руках.

– Ты чертов гей, – кричу, поднимая туфли и размахивая ими над головой. – Я не смогу ходить в этом.

– Ты же едва попробовала!

– Надень их сам и скажи, как это просто, – бросаю в него туфлю, и он, смеясь, ловит.

– Ливи, я ведь буду выглядеть, как голубой.

– Тогда, будь голубым!

Грегори теряет контроль и валится на мою кровать в беспомощном приступе смеха:

– Ты заставляешь меня плакать!

– Ублюдок! – выплевываю я, стягивая платье. – Где мои конверсы?

– Ты не можешь! – он приподнимается, сразу замечая, что платье отброшено вместе с туфлями. – О нет. Ты выглядела потрясающе! – взгляд гуляет по моей полуобнаженной фигуре.

– Да, и я не могла ходить, – бормочу, забираясь в шкаф. Это раздражение – уже хороший аргумент в пользу своей скучной жизни. В последнее время, я раз за разом оказывалась в незнакомых ситуациях, и по большей части чувствовала злость, отчаяние и бесполезность. Так какого дьявола я это с собой вытворяю?

Со злостью напяливаю кремовое многослойное платье и одергиваю его, быстро соображая, что нижнее белье на мне черное и его видно через дурацкую ткань. Поэтому я начинаю снимать заново, говоря Грегори закрыть лицо подушкой, чтобы я могла быстро и спокойно переодеться. К тому времени, как я закончила, на мне снова белое хлопковое нижнее белье, кремовое платье на месте, сверху моя джинсовка, на ногах красуются яркие конверсы. Так намного лучше.

– Готово, – заявляю я, быстро нанося на скулы немного румян и розовый блеск на губы.

– Зря по магазинам ходили, – бормочет Грегори, сползая с моей постели. – Ты прекрасно выглядела.

– А сейчас разве нет?

– Ну, да, ты всегда прекрасно выглядишь, но ты была не такой обычной в черной комбинации. Это бы повысило твою самооценку – придало бы уверенности.

– Я счастлива такая, какая есть, – утверждаю, параллельно задаваясь вопросом, правда ли это. Я уже больше не знаю. Голова была сама не своей в последние недели. Она думала о вещах, над которыми я никогда не задумывалась, и заставляла делать мое тело вещи, о которых, уж точно, никогда не думала.

– Я просто хочу, чтобы ты немножко больше самовыражалась, как тогда, – улыбается Грегори, распушая мои волосы.

– Хочешь, чтобы я выглядела полоумной? – спрашиваю, потому что именно так себя и чувствую. Капризной. Раздражительной. Под давлением.

– Нет, я хочу увидеть немножко дерзости. Знаю, она здесь есть.

– Дерзость опасна, – я отмахиваюсь от него, перекладывая свои вещи из рюкзака во вместительную сумку через плечо. – Идем, пока я не передумала, – я бормочу, не обращая внимания на его недовольное ворчание, когда выхожу в коридор.

Благодарю всех богов конверсов, спускаясь по лестнице на твердых ногах, но вскоре застываю с улыбкой, видя вышагивающую по нижней ступеньке Нан. Джордж ходит за ней по пятам и каждый раз, когда она разворачивается, во избежание столкновения вжимается в стену коридора.

– Вот и она! – говорит Джордж с явным облегчением от того, что скоро его хитрая задница будет свободна. – И разве она не прекрасна?

Я замираю на нижней ступеньке, позволяя Нан бегло оценить меня, после чего она заглядывает мне через плечо, останавливая взгляд точно на Грегори.

– Ты сказал шпильки, – говорит она, не веря своим глазам. – Ты сказал прелестное черное платье и подходящие шпильки.

– Я пытался, – раздраженно шепчет он позади меня, и я разворачиваюсь, прожигая его обвиняющим взглядом. Мой обвинительный взгляд сталкивается с точно таким же взглядом у него.

– Ты пытаешься избежать интервенции в стиле своей бабули.

Я разочарованно вздыхаю и спускаюсь с последней ступеньки, проходя мимо бабушки и стремясь сбежать от всей этой чертовой шумихи.

– Пока.

– Веселись! – кричит Нан. – Этот действительно лучше Миллера? – слышу ее тихий вопрос.

– Намного! – уверенно заверяет ее Грегори. Это только заставляет меня ускорить шаг. Откуда он, черт подери, знает? Не видел ни одного из них.

– Видишь, – смеется Джордж. – Теперь, где мой ананасовый пирог-перевертыш?

Иду вперед, благодарная своей обуви, и думаю о предстоящем свидании, потому что это дает возможность – какая неблагодарная мысль – сбежать из дома и от Нан, но Боже, дай мне сил! Тихая жизнь была простой, за исключением дурацкого ворчания о моем отшельничестве. Теперь же это постоянный поток вопросов и вынос мозга. Очень трудно.

– Ливи! – Грегори настигает меня уже в конце дороги. – Ты выглядишь невероятно мило.

– Можешь не стараться заставить меня чувствовать себя лучше. Я в порядке, не благодаря тебе.

– Ты сегодня ворчливая.

– Не благодаря тебе. – Издаю девчачий визг, когда он отрывает меня от тропинки. – Ты уйдешь уже?

– Дерзишь, – просто говорит он. – Ты могла бы сказать это, не становясь сучкой, знаешь.

– Заслужил. Поставь меня.

Он ставит меня на ноги и приводит в порядок.

– Мне в другую сторону. Так что, люблю тебя и покидаю, – Грегори наклоняется и целует меня в щеку. – Веди себя хорошо.

– На самом деле, глупо говорить мне такое, – я толкаю его в плечо, пытаясь вернуть нашу нормальность.

– Ну, да, было бы раньше, только вот в моей лучшей подруге проснулся ген глупости в последние недели, – он толкает в ответ мое плечо.

Он прав, так и есть, но еще я снова потеряла этот ген, и ему не о чем беспокоиться, да и мне тоже.

– Я иду на дружеское свидание, вот и все.

– И маленький поцелуй не причинил бы боли, но не шали, пока я с ним не встречусь. Надо его проверить, – Грегори берет меня за плечи и разворачивает в другую сторону. – Не торопись.

– Я позвоню, – говорю, удаляясь от него.

– Разве что, если не будешь слишком занята, – кричит он, от чего я закатываю глаза, только он все равно уже не видит.

К Селфриджис я подхожу без десяти восемь. Жизнь на Оксфорд стрит даже в этот час бьет ключом, поэтому я прислоняюсь к витрине и наблюдаю за суматохой вокруг, изо всех сил стараясь выглядеть непринужденно и расслабленно. Знаю, что ничего не выходит.