Одна обещанная ночь

– Так не холодно.

Я смотрю на него со своего места и начинаю выяснять суть проблемы:

– Но разве не в этом суть двойного температурного режима? Чтобы и пассажир и водитель могли установить комфорный для себя режим?

– В этой машине он остается одинаковым.

– Что, если я переключу оба на двадцать градусов?

– Тогда мне будет слишком тепло, – отвечает он быстро, переместив руку на руле. – Температура комфортна такая, как сейчас.

– Или комфортны совпадающие цифры, – бормочу себе под нос, откидываясь на спинку сиденья. Даже представить себе не могу, насколько это должно быть напряженно, жить в мире, в котором желание делать все определенным образом так навязчиво, что оно по сути контролирует твою жизнь. Улыбаюсь сама себе. Вообще-то могу, потому что всю мою жизнь перевернул с ног на голову не только этот самоуверенный псевдо-джентльмен рядом со мной, его особенные привычки тоже произвели на меня забавный эффект. Меня стало заботить, какими должны быть вещи, даже если я не слишком уверена, как этого достичь. Но я научусь, и тогда сделаю жизнь Миллера как можно менее напряженной.

Клуб кажется совершенно другим, все залито дневным светом, нет неоновых огней, что были ночью; повсюду, куда бы я не посмотрела, только холодное стекло. Сейчас здесь пусто, только обслуживающий персонал тут и там пополняет запасы бара и начищает огромные стеклянные пространства. И сейчас невероятно тихо, только Лана Дель Рей еле слышно напевает что-то о видеоиграх. Как будто в тысячи миль от жестких битов клуба субботней ночи.

Хорошо сложенный коренастый мужчина, абсолютно расслабленный и уверенный, ожидает сразу за танцполом, сидя на стуле из перспекса¹⁵ и потягивая пиво. Как только мы заходим, он поднимает бритую голову, отрываясь от записей, которые просматривал, и дает знак бармену, который тут же готовит напиток для Миллера и к нашему прибытию ставит его на стеклянную поверхность барной стойки.

– Миллер, – мужчина поднимается, протягивая руку.

Рука исчезает с моей шеи, и Миллер уверенно, по-мужски пожимает ему руку, после чего жестом показывает мне сесть, что я и делаю без колебания.

– Тони, это Оливия. Ливи – Тони, – он проводит рукой между нами и, не теряя времени, берет свой напиток и опрокидывает в себя, тут же молча требуя повторить.

– Приятно познакомиться, Оливия, – Тони произносит мое имя как вопрос, явно интересуясь, как именно меня называть.

– Ливи, – я принимаю его руку и позволяю провести этот ритуал с рукопожатием, пока он задумчиво меня рассматривает.

– Выпьешь что-нибудь? – спрашивает Миллер, принимая от бармена второй стакан.

– Нет, спасибо.

– Как пожелаешь, – он переводит все свое внимание на Тони.

– Кэси будет здесь с минуты на минуту, – говорит Тони, бросая в мою сторону предостерегающий взгляд. Это заставляет меня выпрямиться и сконцентрировать внимание.

– Ей не стоило беспокоиться, – отвечает Миллер, сосредоточенно глядя на меня. – Я говорил ей не приходить.

Тони смеется:

– С каких пор она прислушивается хоть к чему-нибудь, что ты говоришь, сынок?

Миллер бросает на Тони холодный взгляд, но не отвечает на вопрос, оставляя меня задаваться вопросом, кто, черт побери, такая эта Кэси и почему она не слушает Миллера. Хоть и вполне очевидно, сейчас не время задавать вопросы, но исходя из взгляда Тони и ответа Миллера, думаю, я уже знаю, кто такая Кэси. Почему она едет сюда? Она никогда не слушается его? В чем? Во всем? В чем всем? Мысленно ору на себя и, пытаясь сдержать любопытные мысли до подходящего времени, погружаюсь в современную обстановку клуба. Теперь она кажется холодной, когда нет толпы и темноты, со светом и стеклом повсюду такое чувство, как будто я застряла в гигантском куске… ну, льда.

Глядя на Миллера, просматривающего переданные ему Тони бумаги, задаюсь вопросом, кардинально ли другим он был, если бы сейчас на нем были пара джинсов и футболка. Серый костюм-тройка и голубая рубашка делают его глаза невероятно синими, только вот обычная маска на месте, когда бы он ни был в костюме – что составляет девяносто девять процентов времени.

– Мой кабинет, – голос Миллера заставляет мой взгляд метнуться от голубизны рубашки у его шеи к синеве его пристальных глаз.

– Прости?

– Иди в мой кабинет, – он осторожно тянет меня со стула и разворачивает в направлении, в котором я должна буду двигаться. – Помнишь, где это?

– Думаю, да, – помню, как была у главного входа в клуб, потом вниз по лестнице, но я была чертовски близка к пьяному ступору.

– Я тебя догоню.

Оглядываюсь, оставляя Миллера и Тони у бара, оба мужчины демонстративно ждут, когда я пересеку зону слышимости, прежде чем продолжить разговор. Миллер равнодушен, Тони задумчив. Чувствую всю нерешительность Тони и прихожу к выводу, что они либо говорят о делах и это не предназначено для моих ушей, либо они говорят обо мне. Забавное ощущение плюс дискомфорт Тони, и я выбираю последнее, а когда подхожу к противоположной стороне клуба и заворачиваю за угол, вижу, как Тони машет рукой в сторону Миллера, что только подтверждает мои мысли. Останавливаюсь и вижу сквозь лестничный пролет, как Тони опускается на пятую точку и прячет круглое лицо в ладонях. Признак отчаяния. Потом Миллер показывает такое редкое для него раздражение, вспышка той злости, которой я опасалась, вскидывает руки и, матерясь, в бешенстве мчится в моем направлении. Я быстро спускаюсь по лестнице, бесцельно брожу по коридорам, пока не натыкаюсь на металлическую цифровую панель, на которой, смутно припоминаю, Миллер набирал какие-то цифры.

Спустя считанные секунды он появляется из-за угла, явно взбешенный, рукой проводит по волосам, убирая непослушную прядь, упавшую на лоб. Целенаправленно направляется ко мне, раздражение все также очевидно, даже больше, когда он со злостью набирает код и толкает дверь слишком сильно, от чего та ударяется о гипсовую стену позади.

Я подпрыгиваю от удара, и Миллер опускает голову:

– Дерьмо, – ругается тихо, не делая попыток зайти в свой кабинет.

– Ты в порядке? – спрашиваю, сохраняя дистанцию. Я постоянно хочу от него эмоций, только если они не похожи на это.

– Прости, – шепчет он, продолжая смотреть в пол, нарушая собственно правило смотреть на кого-то во время разговора. В любом случае, я ему не напоминаю. Слова, которыми только что обменялись Миллер и его менеджер, были обо мне. Даже не сомневаюсь. И теперь он в ярости.

– Ливи?

Чувствую, как напрягается каждая мышца, заставляя меня выпрямиться:

– Да?

Его плечи поднимаются и опускаются в тяжелом вдохе:

– Дай мне мое, – говорит он, обращая ко мне умоляющий взгляд синих глаз. – Пожалуйста.

Я сутулю плечи при виде той стороны Миллера Харта, которая мне еще не знакома. Он хочет комфорта. Тянусь к его широким плечам и, встав на носочки, прячу лицо в изгиб его шеи.

– Спасибо, – шепчет он, обернув руки вокруг моей талии, и поднимает меня. Его сильные руки сдавливают мои ребра, от чего становится немного трудно дышать, только я не стану его останавливать. Ногами обнимаю его талию, когда он, захлопнув дверь, ведет нас к своему пустующему рабочему столу. Он опускается на край стола, позволяя нам и дальше обниматься, как будто не собирается меня отпускать. Я поражена. Его костюм превратится в кучу складок, а у него интервью.

– Я мну твой костюм, – говорю тихо.

– У меня утюг есть, – Миллер сжимает меня сильнее.

– Конечно, есть, – я отстраняюсь от него так, что теперь мы смотрим друг другу в глаза. Он ничего мне не показывает. Ярость, кажется, угасла, и на лице, как всегда, никаких эмоций. – Что тебя расстроило?

– Жизнь, – он не колеблется. – Люди слишком много думают и вмешиваются.

– Вмешиваются во что? – спрашиваю, хотя, полагаю, ответ мне уже известен.

– Во все, – выдыхает он.