Одна откровенная ночь

Звучит загадочно. Я не понимаю его, но страх, карабкающийся вверх по позвоночнику, и наступившая жуткая тишина подсказывают, что следует поостеречься. Зачем я пришла сюда? Почему не направилась прямиком на кухню, чтобы перекусить. С утра я была голодна. Но не сейчас. Теперь голод сменяется тревогой.

— Твоя вселенная никогда не станет моей, — в тоне Уильяма слышится едва сдерживаемый гнев, — никогда.

Мне нужно уйти. Это может стать одним из тех случаев, когда их миры сталкиваются, а я не хочу оказаться где-нибудь поблизости, когда это произойдет. Атлантический океан между ними — отличная преграда для физического столкновения, но интонации Уильяма, его слова и содрогающееся тело Миллера подо мной ничего хорошего не предвещают.

— Я хочу уйти, — говорю и безуспешно пытаюсь оторвать руку Миллера от живота.

— Оставайся на месте, Оливия. — Попытки освободиться не увенчались успехом, а излишнее упрямство Миллера, из-за которого я должна у него под боком наблюдать неприятную сцену, приводят к открытому неповиновению с моей стороны.

— Дай. Мне. Уйти. — Челюсть пульсирует от боли. Я сверлю правильные черты его лица сердитым взглядом. И удивляюсь, когда меня незамедлительно отпускают. Поспешно встаю, не зная как лучше поступить: вылететь пулей или уйти спокойно. Поэтому начинаю отряхивать несуществующую одежду, обдумывая затруднительное положение.

— Прости, — произносит Миллер и нежно берет меня за руки, останавливая суетливые движения. — Я хочу, чтобы ты осталась, пожалуйста.

Наступает короткое неловкое молчание, затем искренний беззаботный смех Уильяма нарушает интимный момент, напоминая, что формально он все еще находится в комнате.

— Да, мы закончили, — подтверждает он. — Я тоже приношу извинения.

— Я не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я осталась, — признаюсь я. Мне и так есть над чем поразмыслить.

— Уильям пытался разузнать кое-что, вот и все. Пожалуйста, останься и выслушай, что он скажет.

Рада, что Миллер хочет разделить со мной заботы, но в то же время мне страшно. Слегка кивнув, сажусь к нему на колени и позволяю устроить себя так, как удобно Миллеру, то есть боком, чтобы ноги свисали с подлокотника, а голова покоилась у него на груди.

— Хорошо. Значит София?

У меня кровь стынет в жилах от одного только упоминания этого имени.

— Она уверяет, что и словом не перемолвилась с Чарли.

Чарли? Кто он такой?

— Я верю ей, — говорит Миллер. Ответ звучит неохотно, и он удивляет еще больше, когда с ним соглашается Уильям. — Ты заметил какие-нибудь признаки того, что она могла следить за Оливией?

— Не могу сказать наверняка, но все мы знаем, что эта женщина испытывает к тебе, Харт.

Я уж точно в курсе чувств Софии к Миллеру, по большей части потому, что та оказала любезность, рассказав сама. Она бывшая клиентка, которая влюбилась в него. Или, вернее, стала им одержима. Миллер испугался, думая, что она меня похитила. Неужели она любит его настолько сильно? До такой степени, чтобы избавиться от меня?

— Не почувствовал ли я чего-нибудь странного в Софии Рейнхофф? — усмехается Уильям. — В ее присутствии я ощущаю лишь холод. Ты действовал неосмотрительно. Глупо было приводить Ливи в «Айс». А отвести к себе домой и того глупей. Держу пари, она в восторге от знания, что может припереть тебя к стенке, Харт.

Я съеживаюсь под взглядом Миллера. Догадываюсь, что последует дальше.

— Мы с Оливией оба напортачили в наших отношениях. Я приводил Ливи в «Айс» только когда он был закрыт.

— А когда она заявилась без твоего ведома, ее выпроводили? Ты держался от нее подальше, ограничивал общение? — В серьезном голосе Уильяма проскальзывает веселье. Мне хочется скрыться. — Ну так что? — настаивает он, чертовски хорошо зная ответ.

— Нет, — выплевывает Миллер сквозь стиснутые зубы, — я понимаю, насколько это было глупо с моей стороны.

— Итак, что мы имеем? Клуб, под завязку набитый людьми, которые стали свидетелями различных происшествий с участием надменного Миллера, печально известного своей нелюдимостью и вышедшего из себя в компании молодой красивой женщины. Понимаешь, к чему я веду?

Я закатываю глаза на опрометчивое желание Уильяма оскорбить Миллера и в то же время ощущаю, как на плечи опускается чувство вины. Мое пренебрежительное отношение к последствиям своих поступков ухудшило положение дел, загнав моего мужчину в угол.

— Это уже обсуждалось, Андерсон, — выдыхает Миллер, отыскивает мой локон и накручивает его. Наступает тишина. Такая неприятная, что желание убежать из кабинета и оставить мужчин делиться предположениями касательно нашей безвыходной ситуации, только усиливается.

Проходит довольно много времени, прежде чем Уильям вновь открывает рот, и мне не нравиться то, что он произносит.

— Ты должен был предвидеть последствия своего ухода, Харт. Это решение зависит не от тебя.

Прижимаюсь к Миллеру так, будто если стану меньше и растворюсь в нем, наши проблемы исчезнут. Я не сильно переживала насчет незримых оков Миллера или порочных мерзавцев, которые владели ключами от них. Призрак Грейси Тейлор захватил все мое внимание, и в каком-то извращенном смысле, это привлекало гораздо больше, чем все остальное. Такова суровая действительность, а голос Уильяма, страдания Миллера и внезапное осознание поражения привели меня к приступу паники. Мне неведомо, что произойдет по прибытии в Лондон, но совершенно точно, что меня — нас— ждет испытание, с каким мы еще не сталкивались.

Ощущение мягких губ на виске возвращает меня к действительности.

— Тогда это не имело значения, — признается Миллер.

— А сейчас? — Лаконичный вопрос Уильяма подразумевает только один верный ответ.

— Сейчас я забочусь только о безопасности Оливии.

— Правильно, — резко бросает Уильям. Я смотрю на Миллера, он погрузился в раздумья, уставившись пустым взором через весь кабинет.

Мне невыносимо видеть его таким разбитым. Я часто замечаю за ним такой взгляд в никуда, и это беспокоит меня как ничто другое. Ощущаю себя беспомощной и бесполезной. Не говоря слов утешения, кладу ладонь ему на шею, притягиваю ближе к себе и утыкаюсь лицом в его заросшее щетиной горло.

— Я люблю тебя. — Признание, произнесенное шепотом, легко слетает с моих губ, а чутье подсказывает, что постоянное заверение в своей любви — это все, что я могу предложить. Неохотно и без возражений понимаю, что так оно и есть.

Уильям продолжает.

— Не могу поверить, что ты оказался настолько глуп, что уволился.

В одно мгновение Миллер весь напрягается подо мной.

— Глуп? — шипит он, передвигая меня на коленях. Из-за соприкосновения наших обнаженных тел я почти физически ощущаю его эмоциональный накал. — Ты полагаешь, что я должен продолжать трахать других женщин, когда связан с Оливией? — Мое лицо искажается в отвращении от грубого высказывания и возникших образов ремней и…

Хватит!

— Нет, — не отступает Уильям, — я считаю, тебе не стоило хвать звезд с неба. Все проблемы исчезнут, если ты поступишь правильно.

Правильно. Бросит меня. Вернется в Лондон и будет Особенным.

Я не в силах сдержать ярость, зародившуюся во мне из-за слов Уильяма, по большей части из-за того, что он делает все, чтобы выглядеть придурком.

— Он может быть со мной. — Даю себе волю и сопротивляюсь хватке Миллера, сажусь и как можно ближе наклоняюсь к телефону, чтобы он мог слышать меня громко и ясно. — Не смей вновь заводить этот разговор, Уильям! Хочешь, чтобы я всадила в тебя нож?